4 сентября 1819 года в Дании – всегда относительно спокойной для проживавших в ней евреев – начались антисемитские погромы.
Копенгаген был наполнен хаосом, грабежами и пожарами. Именно таким и увидел его впервые Ганс Христиан Андерсен, прибывший покорять столицу Датского королевства в свои 14 лет. Он не только не поддался стадному чувству толпы, но и, напротив, резко осудил происходившее, потому что, будучи христианином, уже нес в себе частичку еврейства.
Тесные и добрые отношения с евреями он пронесет по всей жизни: даже последние минуты он проведет в окружении близкой ему еврейской семьи.
Родившись в бедной семье и не имея многого из того, что было у его сверстников, он с детства мечтал о славе. Проявлял склонность к сочинительству, устраивал домашние спектакли, собирался стать то актером, то драматургом, то поэтом и романистом. Стоит сказать, впоследствии он попробует себя во всех этих сферах, но мировую известность ему всё же принесут его сказки, хотя сам он предпочитал называть их рассказами.
«Огниво», «Русалочка», «Стойкий оловянный солдатик», «Снежная королева» – всё это знакомые миллионам детей и выросшим из них взрослым сказки, которых Андерсен написал более двух сотен. Однако помимо них, у него были и пьесы, и путевые очерки, и дневники, публикация которых заняла 12 томов. Вот их-то изучение и показывает его особое отношение к еврейскому народу, его традициям и культуре.
Он рос очень эмоциональным и восприимчивым ребенком. Мысли о школе, где были приняты физические наказания детей, вызывали в нем панику, поэтому мама отдала его в еврейскую школу, где физические наказания были запрещены.
Так Андерсен стал приобщаться к еврейской культуре и словно попал в другой мир, в котором не было места ставшим привычными для него издевательствам со стороны сверстников и учителей. Правда, поначалу и в еврейской школе у него практически не было друзей. Детей отпугивало его «умение общаться с предметами и животными», о котором он заявлял всем направо и налево.
Заметив это, директор школы, еврей Карстенс, стал часто заниматься с ним отдельно. Он дарил ему пирожные, во время игр часто держал его за руку, чтобы его не обидели старшие мальчишки, а по выходным подолгу беседовал с ним и брал на прогулки вместе со своими сыновьями.
Он был первым человеком в жизни Андерсена, кто протянул ему руку помощи и вытащил из мира уныния, сплошь окрашенного в серые тона. И так уж получится, что и впоследствии по жизни руку помощи Андерсену будут протягивать именно евреи, дружбой с которыми он всегда очень дорожил.
Именно там, в школе, как это обычно и бывает, к нему пришла первая любовь. Любовь к еврейской девушке по имени Сарра Хейман.
Впоследствии выйдет его рассказ «Еврейская девушка», в котором будет изложена история, похожая на жизненный путь Сарры – конечно же, не полностью достоверный, с элементами выдумки, ведь он всё же сказочник.
Но основное в этом произведении то, что Андерсен, верующий христианин, проникновенно и с большим уважением показал свое отношение к иудейской религии, выразил восхищение приверженностью евреев к своим традициям.
В рассказе есть сцена, где Сарре предложено принять христианство, чтобы продолжить обучение в школе. И вот что в рассказе ответил ее отец: «Признаюсь, я сам не слишком благочестив и даже мало сведущ в иудейской религии. Но моя жена соблюдала все законы наших предков и перед смертью взяла с меня обещание, что наша девочка никогда не перейдет в другую веру. Я обещал ей, и Бог тому свидетель».
О самой Сарре Андерсен пишет: «Ее волосы были черны, как эбеновое дерево, а глаза сверкали особенным блеском, присущим дочерям Востока. Читала она только Ветхий Завет – наследие ее народа и сокровищницу знаний о нем. Она присутствовала при разговоре учителя с ее отцом, вследствие которого была исключена из школы. То обстоятельство, что мать перед смертью просила, чтобы их дочь не предавала веры предков, произвело на нее очень сильное впечатление».
В рассказе автор передаст внутренний конфликт девушки, живущей в мире христиан, испытывающей наслаждение от церковного песнопения и трепет от услышанных повествований Нового Завета, но всегда помнящей предсмертные слова матери: «Нельзя, чтобы моя девочка крестилась». Многое могло измениться в ее жизни с принятием христианства, исчезли бы бедность, насмешки со стороны людей, выкрики вслед: «Еврейка!»
Но она не поступилась своими принципами. Она умрет в бедности, будет похоронена за пределами кладбища, почти сразу за забором, но проведет всю жизнь в почитании отца и матери. «Нет, я никогда не крещусь!.. С той поры, когда я училась в школе, и до сих пор меня волнуют и церковное пение, и молитвы. В них – сила солнца… Но я не предам тебя, мама, не обману. Я буду жить по законам Бога моего отца».
Тема приверженности вере и иудейским традициям прослеживается и в романе «Быть или не быть?». В нем, помимо основных событий, изложен конфликт еврейки Эстер, принявшей христианство, с ее дедушкой, который «не может понять ее чувств и не способен говорить с ней на эту тему».
«Он полагал, что своим молчанием сумеет притушить, извести чуждое влияние, надеялся излечить ее от идей, внесших дисгармонию в их семью. Он был горд за народ Израиля, который, несмотря на вековечные преследования, оставался народом особенным, избранным Всевышним – великим и в милости, и в гневе».
О неизменной преданности религии повествуется и в романе «Счастливый Пэр», герой которого проходит через многие испытания и унижения, прежде чем стать знаменитым оперным певцом. Сюжет романа не лишен автобиографичности. Как когда-то в жизни Андерсена появится друг в лице Карстенса, так и в жизни Пэра появляется человек, который поддерживает его и морально, и материально.
В один из дней этот учитель признается юноше, что он еврей. Повествуя свою историю, учитель приводит случаи, когда он мог бы подняться по общественной и карьерной лестнице, если бы согласился креститься. Однако, даже не всегда выполняя религиозные предписания, он убежден, что религию предков не меняют.
Исследователи биографии Андерсена отмечают, что он отлично разбирался в еврейских обычаях, знал законы иудейской религии, «видя на столе Танах, открывал книгу и читал на иврите». А будучи уже знаменитым и много путешествуя, вот что он напишет в своем очерке, побывав на симфоническом концерте в Амстердаме:
«Там была элегантная публика, но я с грустью отметил, что не вижу тут сыновей народа, давшего нам Мендельсона, Галеви и Мейербера, чьи блестящие музыкальные сочинения мы слушаем сегодня. Я не встретил в зале ни одного еврея. Когда же я высказал свое недоумение по этому поводу, то, к своему стыду – о, если бы мои уши обманули меня! – услыхал в ответ, что для евреев вход сюда воспрещен. У меня осталось тяжелое впечатление об унижении человека человеком, об ужасающей несправедливости, царящей в обществе, религии и искусстве».
Ему действительно было дико наблюдать за тогдашним отношением к евреям, ведь в его жизни это были самые близкие люди и друзья. Школьный директор, первая любовь в лице Сарры, затем Эдвард и Ионас Коллин.
Эта семья помогла юному драматургу получить образование в Копенгагене, добилась для него королевской стипендии для учебы в Латинской школе, да и вообще, брала на себя многие хлопоты и расходы по его устройству и становлению как писателя. Многие жизненные решения принимались Андерсеном только после совета Эдварда Коллина.
У самого Андерсена вплоть до конца жизни никогда не было ни семьи, ни детей. Однако в какой-то момент его как родного примут в двух еврейских семьях – Хендрикс и Мелхиор. В доме последних, помимо всеобъемлющей любви и теплоты, он нашел и вечный покой. Будучи больным, он писал свой дневник, пока мог держать перо, но последняя запись в нем сделана еврейской рукой, хозяйкой дома Доротеей Мелхиор:
«Среда. 4 августа. Андерсен спит с десяти вечера. А сейчас уже 10 часов утра. Он всё еще дремлет, и мне кажется, что у него температура. Ночью он кашлял… У него не было сил поставить чашку с остатками каши на место, и каша вылилась на одеяло. Вчера, после ухода доктора Мейера, Ханс Кристиан сказал мне: “Доктор собирается вернуться вечером – это дурная примета”. Я ему напомнила, что доктор приходит к нему уже две недели подряд два раза в день, утром и вечером. Мои слова успокоили его. И вот свет погас. Смерть – как нежный поцелуй! В 11 часов 5 минут наш дорогой друг вздохнул в последний раз…»
