«Миллионный митинг», назначенный на 30 октября 2025 года, в ходе которого, как ожидается, на улицы Иерусалима выйдут многочисленные ультраортодоксальные демонстранты, знаменует собой пик серии протестов харедим, обнажающих глубокий раскол в израильском обществе. Редкое единство литвацких, хасидских и сефардских групп, выступающих против призыва в армию, и ожидаемый масштаб участия являются симптомами более глубокого кризиса. Однако сами цифры — не главная проблема.

В последние недели сотни детей харедим 10-11 лет свозились на автобусах к военной тюрьме. Они были в жёлтых шапках и держали воздушные шары с изображением уклониста от призыва. Их лозунг гласил: «Верните его в ешиву немедленно». Кампания в поддержку арестованного Ариэля Шамая, ученика ешивы «Атарет Шломо», проходила под лозунгом «До последнего похищенного». Организаторы протеста не скрывали источник своего вдохновения: они сознательно копировали символы общественного движения за возвращение заложников из Газы, символы, которые стали олицетворением национальной боли и взаимной ответственности.

Сравнение уклонившегося от призыва студента ешивы с заложником ХАМАСа вызывает тревогу по двум причинам. Во-первых, очевидный подтекст: ЦАХАЛ изображается как жестокий враг, похититель, а не как армия, защищающая страну. Во-вторых, это заимствование демонстрирует почти полную оторванность от коллективной травмы 7 октября, от семей погибших, раненых, солдат и резервистов.

Это уже не просто политическое разногласие, а настоящий разрыв. Целая община живёт в государстве, пользуется его услугами и влияет на его политику, но при этом остаётся отчуждённой от его боли. Когда её лидеры заявляют: «Лучше умереть евреем, чем жить сионистом», они не только отвергают государство, но и отвергают страдания его граждан, как будто заложники и павшие солдаты не являются частью коллективного «мы».

Ультраортодоксальные партии играют центральную роль в политической системе Израиля. Они входили практически во все правящие коалиции, обеспечили себе огромные бюджеты и формируют политику, затрагивающую всех граждан. Однако общество, которое они представляют, одновременно заявляет, что законы государства «еретические», что армия «борется с иудаизмом», а воинская повинность — это «война против Торы». В этом и заключается парадокс: активное участие в демократической игре при отрицании самих ее правил.

Корни этого парадокса восходят к 1948 году, когда Давид Бен-Гурион освободил 400 студентов ешивы от военной службы — временный жест, направленный на восстановление мира Торы, разрушенного Холокостом. Десять лет спустя он уже сожалел об этом решении: «Эти студенты ешивы не строили эту землю и не рисковали жизнью ради её независимости». Но этот механизм укоренился. Политический сдвиг 1977 года дал ультраортодоксальным партиям беспрецедентную политическую и финансовую власть, в то время как параллельно развивалась совершенно отдельная система образования, исключившая основные предметы, несмотря на первоначальное соглашение о «статус-кво», обещавшее минимальное изучение иврита, истории и естественных наук. То, что начиналось как временное приспособление, превратилось в самовоспроизводящуюся структуру разделения и неравенства.

Сегодня возникает вопрос: действительно ли это защита «мира Торы» или защита политической и экономической власти, построенной на освобождении от учёбы, добросовестно предоставленном более семидесяти лет назад?

В этой реальности появились радикальные предложения, такие как инициатива Яира Лапида лишить права голоса тех, кто не служит в армии. Соблазн понятен: почему те, кто не разделяет бремя, должны определять судьбу страны? Но такой шаг ставит под угрозу саму демократию. Право голоса — это не привилегия для достойных; это основополагающее право гражданства. Как только оно становится обусловленным — военной службой, налогами, «правильным» мировоззрением или этнической принадлежностью — демократия превращается в эксклюзивный клуб «достойных».

На практике такая мера лишь усугубит раскол. Она превратит проблемных граждан во враждебное меньшинство, усилив у них чувство изоляции.

Таким образом, присвоение символов заложников — это не просто дурной тон, это симптом более глубокого образа мышления: постоянного осознания себя жертвой, представления о себе как о преследуемом, даже имея огромную политическую власть. Так что же делать? Лишение прав лишь усугубит раскол. Однако сохранение нынешнего статус-кво столь же несостоятельно.

Израиль находится между молотом и наковальней: с одной стороны, население, формирующее национальную политику, но отказывающееся разделить бремя — социальный и экономический дисбаланс, подрывающий сам принцип равенства; с другой — опасность того, что любое принудительное решение разорвет хрупкую демократическую структуру.

Поэтому мы должны начать с признания глубины этого раскола. Это не спор о бюджетах или военной службе, а столкновение двух мировоззрений, утративших общий язык. Демократия должна быть достаточно сильна, чтобы сдерживать даже тех, кто бросает ей вызов изнутри. Это не слабость, а сила. Задача не в том, чтобы исключить ультраортодоксов из демократической игры, а в том, чтобы скорректировать её правила так, чтобы их нельзя было эксплуатировать до абсурда.

Необходимы взвешенные исправления, а не революции. Как писал Карл Поппер, открытое общество держится на небольших, проверяемых и обратимых шагах, а не на масштабных потрясениях. В Израиле это означает постепенные реформы: полную прозрачность бюджета во всех секторах, реальные альтернативы государственной службе для тех, кто не поступает на военную службу, и включение основных дисциплин во все государственные школы. Небольшие, но кумулятивные изменения, которые укрепляют равенство, не разрушая социальную структуру. Только так демократия может обновиться, не распадаясь.

И те, кто первым должен признать глубину раскола и взять на себя ответственность, — это сами лидеры ультраортодоксальных общин. Пока они продолжают культивировать чувство преследования и оправдывать отчуждение от израильского общества в целом, раскол будет только увеличиваться. Мужественное признание со стороны ультраортодоксального руководства, наряду с готовностью израильского общества к возобновлению диалога, могли бы открыть путь к подлинному восстановлению.