«Детям, приехавшим из стран бывшего СССР, трудно проникнуться Днем Катастрофы». Я нередко слышала подобные слова от учителей в школе. Вероятно, наше тогдашнее поведение они толковали как отсутствие интереса к памятным церемониям и другим мероприятиям. На этот счет можно спорить, но сознание – мое и многих моих друзей – до сих пор хранит ощущение, что нам нет места в израильском дискурсе о Холокосте.
Для большей части евреев-выходцев из стран СНГ память о Второй мировой войне – это прежде всего 9-е мая, День Победы, как его называли в советские времена. Несмотря на то, что советская идеология выдвигала на первый план «победу», этот праздник не воспринимается как радостный. В этот день русскоговорящие израильтяне вспоминают ужасы войны – и как бывшие советские граждане, и как евреи.
Они помнят о 200 тысячах солдат-евреев, по приказу Сталина брошенных воевать с Гитлером, подчас – без провизии и оружия, и обреченных на гибель. Нацисты и советское руководство истребляли советских граждан по обе стороны баррикад. Про свою семью я могу сказать, что для нее День Победы – это праздник жизни, победы над смертью. Мой дед называл эту войну «проклятой».
Но евреи погибали не только на фронте. Нацисты преследовали их, отлавливали и расстреливали у безымянных оврагов, на улочках гетто и штетлов. 10 процентов жертв на советской стороне – это евреи, составлявшие всего 2 процента населения СССР. 2 миллиона 700 тысяч советских евреев были уничтожены.
Советский режим стер эту Катастрофу из памяти, и, как это ни грустно, ей нет места и в израильском дискурсе. Катастрофа подробно запечатлена на карте западной и центральной Европы, на карте же Восточной Европы следов Холокоста нет. Поколение детей знает о трагедии только благодаря семейным историям.
22 июня 1941 застало моего деда Исаака Глейзера на выпускном вечере в школе. Именно тогда Молотов объявил о начале войны. Наутро дедушка сел в поезд и уехал в офицерскую школу в Сибири. Он вспоминает, как украинцы сходили с поезда с новобранцами в надежде, что немцы освободят их от русских. Евреи остались. Дедушка был ранен на фронте в Белоруссии, но самым мучительным для него было то, что он четыре года ничего не знал о судьбе своей семьи. Местечко находилось на территории, оккупированной немцами, и он был уверен, что все его родные погибли. В конце войны он узнал, что почти все выжили, но четыре тревожных года оставили свой страшный след на всю жизнь.
Моя бабушка, Сима Табачник, была девочкой, когда началась война. Вместе с матерью она успела сесть в поезд, который увез их на восток. Каждые несколько часов начинались бомбежки, поезд останавливался, люди прятались по кустам, как перепуганные утки. Часть бабушкиной семьи сожгли заживо в еврейском гетто, чье название нам не известно.
Это все, что я знаю про историю своей семьи. Мы, дети и внуки этих людей, по сей день несем в себе их боль. На нее накладывался страшный, гнетущий опыт жизни при тоталитарном режиме и государственном антисемитизме. В советское время этим травмам не придавали значения, их просто замалчивали. В первую очередь это касалось нашей еврейской идентичности и судьбы.
К сожалению, многие из нас чувствуют, что этой истории не уделяется достаточно внимания в школьных учебниках и в израильском дискурсе. В нынешнем году последние из еще живых ветеранов не смогут выйти на парад, поэтому особенно важно вспомнить и об их Катастрофе.
