Если однажды вас побеспокоит телефонный звонок или сообщение в мессенджере от человека, изъявившего желание побеседовать об истории вашей семьи и воспоминаниях давно минувших лет, не торопитесь класть трубку или игнорировать читаемый текст. Все дело в том, что на «том конце провода» может оказаться наш сегодняшний герой – этнолог-кавказовед, историк, человек с многолетним опытом университетского преподавания и музейного курирования. В его послужном списке – десятки экспедиций, организованных на территории Краснодарского края, Северного Кавказа, Азербайджана, Турции, Прибалтики и даже Чукотки.
Возможно, многие из вас вспомнят улыбчивого мужчину, который внимательно слушал семейные рассказы в Москве, Пятигорске, Нальчике, Моздоке, или узнают коллегу, выступавшего на ведущих конференциях с докладами, после которых непременно начинается живая и плодотворная дискуссия.
А тех, кто слышит о нем впервые, я хочу познакомить с одним из моих учителей, уроженцем города-героя Новороссийска, а ныне жителем Краснодара, Владимиром Игоревичем Колесовым.
Как настоящий профессионал своего дела, Владимир Игоревич может поделиться весьма интересными и любопытными наблюдениями по истории и культуре различных этнических групп, проживающих на Кавказе. И вот уже более двадцати лет его научные штудии посвящены горским евреям: буквально по крупицам, слово за словом, он восстанавливает историю жителей давно исчезнувшего Джегонасского еврейского поселка в Карачаево-Черкесии по архивным материалам, общается с потомками «кубанских» евреев (гъубонигьо) и рассказывает об этом на страницах своих работ. Но, давайте, побеседуем с ним обо все по порядку.
– Владимир Игоревич, я знаю, что ваш профессиональный путь начинался не так просто, а прежде, чем стать этнографом, вы освоили другую не менее интересную специальность.
– Я родился и вырос в Новороссийске, там закончил школу, а потом поступил в медицинское училище, так что, мое первое образование, действительно, медицинское. И, хотя были мечты о продолжении учебы в медицинском институте, в 1992 г. я поступил на исторический факультет Кубанского государственного университета, надо сказать, во многом очень случайно. Так получилось, что одна подруга, зная о моих увлечениях и симпатии к исторической науке, попросила подготовить ее для сдачи вступительных экзаменов. В какой-то момент совершенно спонтанно она предложила сопровождать ее в поездке, и я согласился. Но моя мама, например, не одобрила такой выбор: ей хотелось, чтобы сын остался в Новороссийске и пошел работать в морской порт. И все же, в итоге, я оказался в Краснодаре и без особых сложностей, благодаря красному диплому медучилища и сданному на «отлично» экзамену по профильному предмету – истории – был зачислен в университет. Так началась моя учеба на историческом факультете в переломный год, потому что это был первый набор уже тогда независимой России.
История интересовала меня всегда, но особое место в увлечениях занимала генеалогия: в студенческие годы изучал княжеские фамилии, ответвления большой династии Рюриковичей. Правда, уже на первом курсе стал посещать этнографический кружок, где познакомился с единомышленниками, с которыми дружим по сей день сквозь огромные расстояния, и, конечно же, с моим научным руководителем, коллегой и другом, этнологом Игорем Валерьевичем Кузнецовым. Этнология/антропология меня сильно увлекла, а после окончания первого курса, начиная с лета 1993 г., мы периодически совершали мини-выезды в разные населенные пункты Черноморского побережья, изучали культуру амшенских армян, понтийских греков, курдов, езидов, турок-месхетинцев, чехов. После активных экспедиций принял решение писать диплом по такой пограничной группе, как тюркоязычные греки-урумы из Цалкинского района Грузии, которые на тот момент уже жили у нас в крае; успешно защитил дипломный проект в 1997 г. и отправился в Москву, поступать на соискание в Институт этнологии и антропологии РАН. Там меня курировала, как научный руководитель, Юлия Владимировна Иванова – крупный специалист по грекам в России и Украине. А потом я вернулся в Краснодар, долгие годы работал в местном музее и преподавал в КубГУ, где, собственно, мы с тобой и познакомились.
– Вы помните, как и при каких обстоятельствах в сферу ваших научных интересов попала еврейская тематика в целом и, горские евреи, в частности?
– Надо признаться, что у этой истории есть несколько сюжетных линий. Во-первых, в июле 1994 г. упомянутый мной Игорь Кузнецов был приглашен к участию в совместной российско-израильской экспедиции в места компактного расселения горских евреев на территории Азербайджана и Дагестана. Тогда у меня только появилась видеокамера, потому что мы все бредили идеей фиксации обрядов, и мой научный руководитель предлагал, чтобы меня включили в рабочую группу на правах видеооператора. Но что-то, увы, не получилось, и мое участие в поездке сорвалось.
Во-вторых, чуть позже, году, наверно, в 1995 или 1996 моя однокурсница писала диплом, как раз посвященный горским евреям. Ее руководитель, известный на факультете Николай Иванович Кирей любил давать своим студентам и аспирантам темы по иудаике и даже поделился контактами людей, чтобы с ними побеседовать. Однокурсница обратилась ко мне за помощью, как к опытному «полевику», и я уже плохо помню детали той встречи, но очень хорошо запомнил место в самом центре нашего города – дом на углу улиц Красной и Бабушкина, где жила наша собеседница, горская еврейка по происхождению.
И, в-третьих, уже в 1999 г. я и мой товарищ, историк Дмитрий Владимирович Сень решили поехать на международную конференцию по иудаике в Москву, которую организовывал центр «Сэфер». Я, кстати, очень благодарен центру за этот и последующие опыты участия в их конференциях, потому что они позволяли не просто повидаться с коллегами, а послушать многих мэтров нашей науки и общаться с ними. И вот тогда по результатам поисков в архиве Краснодарского края мы решили подготовить доклад о судьбе одного любопытного населенного пункта на территории современной Карачаево-Черкесии (в XIX в. – Кубанской области), в котором до 1920-х гг. проживали горские евреи – о поселке Джегонас. Наш совместный доклад произвел фурор: про эту группу тогда практически никто не знал среди исследователей, многие коллеги – Марк Семенович Куповецкий, кажется, и Михаил Анатольевич Членов – задавали вопросы, были сомнения, комментария, обсуждения. По мотивам этого выступления у нас вышло две статьи – в журнале «Диаспоры» и в сборнике материалов конференции «Сэфера». Так Джегонас и джегонасцы появились в нашей жизни.
– И вы даже оказались на конференции в Дербенте по этому же поводу?
– Да, именно так. Мы продолжали исторические изыскания, архивная эвристика давала свои плоды в виде новых фактов о судьбе поселка и его жителей, о чем мы рассказывали на разных научных мероприятиях. А в 2009 г. нам поступило приглашение от Игоря Годовича Семенова принять участие в конференции в Дербенте, куда мы отправились с большим удовольствием. Это была фантастическая поездка для меня, осталось много теплых впечатлений. Именно тогда случилась еще одна знаковая встреча: на конференции присутствовал, светлая память, Юрий Исаевич Мурзаханов, мой коллега из Нальчика, который, думаю, не нуждается в представлениях. Вечером, на банкете за бокалом ароматного красного вина мы разговорились, и Юрий Исаевич сказал: «Ты знаешь, ведь и мои предки из Джегонаса». Это было приятное откровение для меня, мы договорились обмениваться информацией и сотрудничать, но ежедневная рабочая рутина поглотила наши планы, а моего коллеги, увы, совсем недавно не стало...
– Однако на протяжении всех этих лет, так или иначе, ваши еврейские исследования продолжались?
– Еврейская тематика стала мне очень близка, тем более, когда я работал на одной из кафедр исторического факультета КубГУ, где интерес к иудаике поддерживался и развивался на протяжении долгих лет, и я, если так можно сказать, этот порыв подхватил тоже. Несколько поколений наших студентов и аспирантов писали свои курсовые, дипломные проекты, начинали научную карьеру именно с изучения различных еврейских общин, в том числе, и горско-еврейской. А отдельные выпускники стали заметными отечественными учеными, как, например, моя дипломница, а теперь замечательный специалист, петербургский историк Екатерина Норкина. Кстати, ее кандидатская диссертация посвящается государственной политике по отношению к еврейским общинам Кубанской и Терской областей в имперский период, т.е. напрямую затрагивает вопрос о правовом положении горских евреев в конце XIX – начале XX вв. Там же, в Санкт-Петербурге завершает обучение в аспирантуре наш другой выпускник, регулярно посещавший этнографический кружок – талантливый Семен Падалко, который неоднократно выезжал в этнографические и эпиграфические экспедиции по исследованию горско-еврейских общин, а в последнее время активно работает с архивными документами. Так в поле его исследовательского внимания оказалась религиозная жизнь нальчикской общины в советское время, о чем он часто рассказывает в своих выступлениях.
– Десятилетиями вы изучали историю упомянутого Джегонасского Еврейского поселка по сохранившимся документам и имеющимся трудам, восстанавливали судьбы отдельных его жителей по цифровым базам данных участников Великой отечественной войны. А довелось ли вам пообщаться с потомками этих людей лично?
– В 2019 г. после длительного перерыва и исключительно «кабинетных» исследований я выступал на очередной конференции центра «Сэфер» по иудаике, в тематической секции по истории и культуре горских евреев. Рассказывал о типологии немусульманских групп в Закубанье – горских евреях, горских греках и горских армянах. В кулуарах конференции Игорь Семенов впервые рассказал мне про такой интересный факт, за что я ему безмерно благодарен: оказывается, до сегодняшнего дня встречаются люди, помнящие, что их предки родом из Джегонаса, и называют они себя г’убониё (горс.-евр. гъубонигьо), т.е. «кубанскими».
Эта информация меня немного воодушевила, а спустя пару лет московские коллеги из Еврейского музея и Центра толерантности пригласили нас с тобой участвовать в проекте по изучению горско-еврейской общины Пятигорска. В 2022 г. мы приступили к большой экспедиционной работе, и ты почему-то была уверена, что мы сможем найти тех самых кубанских горских евреев. А вот я, честно признаюсь, был настроен пессимистически, потому что знал, что в основном джегонасцы трагически погибли в 1942 г. в селении Богдановка Ставропольского края, куда переселились семьями из Карачаево-Черкесии. Я считал, что за эти 80 лет даже выжившие после Холокоста люди либо ассимилировались с остальными локальными группами горских евреев, либо забыли о своем уникальном происхождении.
Однако наши поездки за последние три года в Пятигорск, Кисловодск, Моздок, а затем уже и в Нальчик по собственному проекту, посвященному западнокавказскому культурному ареалу горских евреев, позволили познакомиться с целыми семьями, которые помнят о кубанском и конкретно о джегонасском происхождении их предков. Это семьи Амирамовых, Давыдовых, Инотаевых, Матаевых, Мурзахановых, Пинхасовых, Призовых, Шауловых. Отдельно отмечу такую исследовательскую удачу: в Кисловодске в 2023 г. Ольга Семеновна Шаулова, которая родилась еще в Богдановке, любезно передала нам черновики рукописей ее супруга – Семена Акимовича Инотаева, уроженца Джегонаса; его дочь Татьяна Назарова любезно приняла нас в Моздоке и поведала о жизни своего отца, с ней мы поехали на мемориал в Богдановку. Теперь эти ценнейшие документы, помогающие пролить свет на сложные перипетии истории горских евреев и конкретно джегонасцев в 1920–1930-е гг., хранятся в фондах Еврейского музея. Так неожиданно тематика, которой я занимался много лет через архивы, приобрела новую жизнь, произошло соединение исторического материала с антропологическим, архивного поля с этнографическим.
– Как реагируют ваши собеседники, потомки кубанских горских евреев, когда узнают, что вы изучаете историю их предков, делитесь с ними своими находками?
– Эмоции у людей, конечно, бывают разные: сначала они удивляются, что это кому-то вообще нужно, что о них знают, и не только они помнят слово г’убониё, что говорят об их маленькой родине – Джегонасе, хотя нередко многие из них уже забывают название поселка или путают его. Затем удивление сменяется живым интересом, симпатией и благодарностью, потому что мы начинаем обсуждать какие-то детали, обмениваемся фотографиями и другими материалами. Все мои собеседники, кто пожелал, получили фотокопии документов, найденных мною в свое время в архивах. Ты же помнишь о моем университетском увлечении генеалогией, так вот, я составляю небольшие схемы, чтобы лучше разобраться в истории семей. Я стараюсь обращаться к вариативным источникам, не только архивным, анализирую цифровые базы данных военного периода. К слову, такие генеалогические линии я составил для семьи Мурзахановых, ведь эта фамилия и ее основоположники встречаются уже в первых посемейных списках Джегонасского поселка за 1864 г. Потом мы уточняем эту схему во время экспедиций, какие-то сюжеты нам становятся ясными, хотя, признаюсь, лакун еще очень много. Но и это позволяет людям вдруг узнать новые сведения о своих прапрапрадедах, что для них, бесспорно, важно и ценно.
– Вы упомянули, что посетили памятник жертвам трагедии в Богдановке. Поделитесь своими ощущениями от этой поездки.
– Поездка в Богдановку для меня тоже оказалась случайной летом прошлого года. Ситуация особенная, потому что это уникальное место, корректнее сказать, единственный в своем роде мемориал, где бережно сохраняется память именно о погибших в годы Холокоста горских евреях. Хочу отметить еще один важный момент: дело в том, что дочь Семена Акимовича Инотаева, который реконструировал этот комплекс в 1991 г., уважаемая Татьяна Семеновна Назарова переняла эстафету от своего отца и, как лидер моздокской еврейской общины «Тиква», продолжает это дело, не просто ведя деятельность по коммеморации места, где случилась трагедия, а ежегодно привозит туда людей в памятные дни, читает лекции школьникам. Поэтому и мы посчитали нужным туда съездить, чтобы увидеть все своими глазами, тем более, в ее сопровождении.
Мои ощущения в той поездке были странными, потому что казалось, будто я поехал к своим близким, к родственникам, ведь все фамилии на памятных табличках, мне, конечно, были очень хорошо знакомы. К тому времени я снова прочитал и рукописи Семена Акимовича, приведенный им перечень погибших, стоял у табличек и отмечал для себя, как много джегонасцев по происхождению там похоронено после этого трагического случая в 1942 г. Я воочую смотрел на эти выгравированные имена и фамилии, и, действительно, словно пришел к своим каким-то близким людям, которых никогда не узнаю лично, почтить их память.
– Несмотря на то, что вы за последние несколько лет посетили многие места, где еще продолжают жить горские евреи на Северном Кавказе, куда бы вам еще хотелось поехать в рамках этнографических экспедиций?
– Есть большое желание посетить такие дагестанские города, как Хасавюрт и Буйнакск, хотя, как нам говорят, там практически не осталось горских евреев, может быть, всего несколько семей. Я бы очень хотел посмотреть на старинную буйнакскую синагогу. В 1994 г. я так и не попал в Азербайджан, но позже, в 1997–1998 гг. ездил туда в селение Нидж, в экспедицию к удинам. Но мне очень любопытно побывать и в Варташене (ныне – Огуз), потому что жившие там евреи – это тоже интересная общность, которая требует дополнительного научного изучения. Мне будет интересно, если я когда-нибудь туда попаду, осмотреть еврейское кладбище, его состояние и общую топографию. А так, во время работы в Пятигорске мне уже довелось приятно пообщаться с варташенскими евреями, которые, оказывается, переселились несколькими семьями в этот курортный город и стали полноценными участниками местной горско-еврейской общины.
– И, в заключение, подскажите, что самое сложное в работе этнолога, и, наоборот, что вас в ней так привлекает?
– Есть некоторые технические моменты, которые просто сами по себе занимают много времени, например, расшифровка материалов. Но этот аспект даже не на первом месте. Самое сложное в нашем деле, на мой взгляд, заключается в том, как соблюсти все этические нюансы и как написать потом текст, чтобы он не вызывал спорной реакции со стороны читателей и наших собеседников. Я поясню: всегда есть соблазн сослаться на рассказы конкретного человека, его семейную историю, а ведь человек доверился тебе, поделился с тобой какой-то личной информацией. В этом смысле архивная эвристика – куда более комфортный метод, чем этнографическое поле: вот, есть документ, прошло, как правило, достаточно времени, ты просто цитируешь и ссылаешься на него. В нашей работе все куда сложнее, часто люди не хотят, чтобы какие-то истории были опубликованы, или согласны сделать это только под полной анонимностью. Поэтому мы, зачастую, шифруем имена информантов, спрашиваем разрешения на публикацию тех или иных личных документов и фотокарточек. И, поскольку у меня первое образование медицинское, хоть я и не давал клятву Гиппократа, но запомнил его самый главный принцип: «Не навреди!». И в нашем деле он тоже работает, если мы соблюдаем свою профессиональную этику.
А что привлекает? Я бы сказал так – многообразие. Ведь наша земля, как мозаика, как пазл. Тебя всегда интересуют разные культуры, традиции, просто вариативность всего в мире. Ну, и потом, это наши экспедиционные поездки и романтика дороги – такая простая и такая сложная одновременно. В таких поездках ты лучше узнаешь коллег, лучше узнаешь людей, которых изучаешь, и, прежде всего, лучше узнаешь самого себя.
Владимир Колесов благодарит всех людей, которые любезно согласились побеседовать с ним и его коллегами во время экспедиций в Пятигорске, Кисловодске, Нальчике и Моздоке. С его работами по горским евреям можно познакомиться в электронной библиотеке фонда СТМЭГИ.
