Что случилось с реквизированными нацистами произведениями искусства? Экспозиция в Нью-Йоркском Еврейском музее показывает историю нескольких шедевров.
Великие произведения искусства так часто присутствуют в нашей повседневной жизни – «Мона Лиза» на любимой кружке, «Звездная ночь» на свитере, Бейонсе с мужем на фоне картины Баскии в кампании Tiffany, – что легко забыть, насколько уязвимы их оригиналы.
На новой выставке Еврейского музея «Afterlives: Recovering the Lost Stories of Looted Art» («После жизни: восстановление утерянных историй об украденных произведениях искусства»), открывшейся в прошлом месяце в Нью-Йорке, этот упускаемый из виду аспект истории картин становится центром внимания.
«Часто бывает трудно понять «биографию» произведения искусства, просто смотря на него, и еще труднее узнать жизнь и опыт людей, стоящих за этим произведением», – говорится в тексте на стене в начале выставки, рядом с картиной Франца Марка «Большие синие лошади».
Выставка построена вокруг определенных работ Матисса, Пикассо, Боннара, Клее, великих еврейских художников Шагала и Писсарро, и других. Все они имеют одно общее свойство: они либо физически пострадали от нацистов, либо были официально реквизированы или просто украдены нацистами.
«Масштабное и систематическое разграбление произведений искусства во время Второй мировой войны и, в конечном итоге, спасение и возвращение многих – одна из самых драматических историй искусства двадцатого века… Произведения искусства выжили, несмотря на невероятную, огромную трагедию войны, – продолжается текст на следующих стенах. – Многие из них сегодня существуют лишь благодаря большому личному риску и изобретательности их спасителей».
Один из самых ярких примеров такой храбрости, – Роз Валланд, куратор парижской галереи Jeu de Paume, где размещались работы импрессионистов. Во время правления коллаборационистского режима Виши здание галереи было реквизировано отделением Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга (Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg, ERR) – нацистской организации, занимавшейся конфискацией и вывозом культурных ценностей со всех оккупированных территорий. ERR использовал пространство Jeu de Paume для хранения захваченных шедевров.
Эдит Станден и Роуз Валланд на Центральном сборном пункте в Висбадене, Германия. (Еврейский музей)
Валланд, работавшая в Jeu de Paume до войны, осталась там во время оккупации и сотрудничала с французским Сопротивлением, чтобы отследить, что нацисты делали с украденными картинами. «С большим риском для себя, включая проникновение в нацистский офис ночью, чтобы сфотографировать важные документы, она записывала входящие и исходящие грузы и составляла подробные карты разветвленной сети нацистских транспортных и складских объектов», – гласит следующий текст.
Работы еврейских художников или художников-модернистов часто назывались «дегенеративными» и подлежали уничтожению. Валланд не смогла спасти многие из них. Комнату, в которой они складировались и развешивались перед уничтожением, она назвала «Комнатой мучеников».
«Комната мучеников». Фото из коллекции Archives du Ministère de l'Europe et des Affaires étrangère – La Courneuve
Рассказ Валланд – рядом с фотографией этой комнаты, сделанной в 1942 году. Некоторые из работ с фотографии, в том числе Андре Дерена и Клода Моне, как полагают, были уничтожены. Но три из сохранившихся картин находятся на соседней стене Еврейского музея: «Купальщица и скалы» Поля Сезанна, «Группа персонажей» Пабло Пикассо и «Композиция» Федора Левенштейна. В последний раз они висели вместе в «Комнате мучеников», ожидая своей участи. Как евреи, устало стоявшие перед газовой камерой.
Некоторые картины импрессионистов, выставленные в Еврейском музее, такие как «Девушка в желтом и синем с гитарой» Матисса, были обнаружены в личных коллекциях высокопоставленных нацистских чиновников, в данном случае – Германа Геринга.
Другие – например, «Пурим» Марка Шагала, этюд для заказанной ему фрески в Санкт-Петербурге, которую он никогда так и не написал, – были названы «дегенеративными». Но это не помешало нацистам их продавать. Когда нацисты пришли к власти, Германия была в долгах, а «дегенеративное» искусство отлично продавалось на международном рынке, приумножая средства для смазки нацистской военной машины. Так что нацистская принципиальность в отношении к евреям была весьма растяжима.
«Этюд «Пурим», написанный в 1916—17 годах, содержит «фольклорные образы и яркие краски, почерпнутые из воспоминаний Шагала о его детстве в черте оседлости Российской империи», – это следующая стена и следующий текст.
На выставке представлены документы из пунктов розыска произведений искусства в Мюнхене и Оффенбахе, где союзники проследили пути украденных работ, сохранили их при обнаружении и в конечном итоге попытались «повернуть поток вспять», отправив их в те музеи и коллекции, которым они принадлежали раньше. Посмотрев на карту, показывающую пути этих возвращений, восхищаешься ошеломляющим масштабом действий. И это задолго до интернета.
Йоханнес Фельбермейер, «Произведения искусства на хранении в Центральном сборном пункте розыска, Мюнхен, [ок. 1945—1949]».
В «Afterlives» также представлены произведения евреев, непосредственно столкнувшихся с преследованием: сделанные в лагерях, гетто, укрытиях. Западают в память изящные рисунки Якоба Барозина, созданные во время бегства во Францию. А присутствие картины «Битва на мосту», так почитаемой нацистами, что Гитлер поместил ее в свой личный музей Fuhrermuseum в Австрии, даже пугает. Инвентарный номер гитлеровской коллекции, 2207, все еще виден на обратной стороне холста.
Но больше всего в выставке привлекает то, как живо она помогает посетителю представить еврейскую культурную жизнь до прихода нацистов к власти.
«У меня часто создается впечатление, – пишет в статье для JTA бруклинская писательница и режиссер Сара Розен, – что рассказы о Холокосте больше концентрируются на ужасах лагерей и гораздо меньше – на жизнях отдельных людей и их разрушенных связях. Здесь я узнала о еврейском искусствоведе Поле Розенберге, в чьей впечатляющей галерее нацисты разместили – после конфискации оттуда всех ценных произведений, конечно, – «Институт изучения еврейского вопроса», машину антисемитской пропаганды. Я узнала о его сыне Александре, который участвовал во французском Сопротивлении и подрывал немецкие поезда, но несмотря ни на что, смог разыскать часть произведений искусства из галереи своего отца. Я видела серию портретов Августа Сандера «Преследуемые евреи», написанную в Германии, в конце 30-х годов, и смотрела в лица людей, вынужденных бежать из своих домов. И огромную коллекцию осиротевших, если можно так сказать, ритуальных иудейских предметов из Данцига (ныне Гданьск), откуда в 1939 году еврейская община отправила две тонны своих сокровищ в Нью-Йорк на хранение, с условием: если 15 лет спустя в Данциге не останется евреев, эти предметы передадут музею. Так и произошло.
Кураторы выставки подытожили ее последним текстом – у выхода: «Многие художники, коллекционеры и их потомки, владевшие этими предметами, ушли. И по мере того, как война отступает во времени, нам становится всё труднее осознать травмирующие события. Эти люди терпели молча. Тем не менее благодаря этим произведениям и их историям сейчас можно установить новые связи с прошлым».
