21 марта — Международный день кукольника
Три друга
Их было трое самых близких друзей: Александр Веселов, Роман Виндерман, Валерий Вольховский. Веселов, «кукольник проклятый», как его однажды с особой нежностью назвал друг и художественный руководитель Воронежского областного театра кукол «Шут» Валерий Аркадьевич Вольховский, ставил спектакли по всему миру. После гибели в авиакатастрофе семья передала Вольховскому все видеозаписи друга, а также Веселовские куклы и библиотеку. Так в Воронеже при театре был основан уникальный в мире музей театральной куклы имени Александра Веселова.
Впрочем, упоительное проклятие кукольника висело и над самим Вольховским с самого рождения – он появился на свет в семье кукольников в украинском городе Николаев и первый год своей жизни провел в ящике из-под кукол, куда его укладывали во время репетиций — чтоб «не расползался» по сцене. Воронежу Валерий Аркадьевич Вольховский, лауреат Госпремии России и премии им.Станиславского, отдал заключительную часть своей жизни.
Да и Роман Виндерман, главный режиссер томского и барнаульского театров, тоже был «страшным кукольником». Вольховский сделал на его сцене «Али-Бабу и сорок разбойников», а Виндерман поставил в Воронеже своего «Белого Бима». Здесь, в столице Черноземья, Роман Михайлович работал уже совсем больным. Через два года, вслед за вторым лучшим другом, из жизни уйдет и сам Вольховский. Но и по сей день он продолжает задавать тон и держать формат кукольных спектаклей не только в воронежском театре «Шут», названном его именем, но по всей России. И оставаться в пятерке лучших кукольников мира. Именно поэтому профессор Варшавской академии театрального искусства Марек Вашкель назвал Воронеж «кукольной столицей России».
Проекция в бесконечность
Формат Вольховского — сценическое пространство сложных философских размышлений. В него отлично вписываются немецкие Брехт и Гофман, аргентинский Кортасар, русский Гоголь. Парадоксальное, но острое ощущение мира материализуется в кукле. Так она начинает жить собственной жизнью — отдельного философского произведения. Произведение можно «корректировать». Например, укоротить ножки. Или сделать до полутора метров размах рук-крыльев.
За 16 лет работы на воронежской сцене Валерий Вольховский поставил четырнадцать спектаклей для взрослых. И всегда, в любом месте, от аншлагов в Мадриде и Томске до своего кабинета в воронежском театре «Шут», сохранял равновесие человека, спасенного непреодолимой тайной. Это не тайна нашей жизни: судя по постановкам, в жизни Вольховский многое разгадал. Это тайна, которой живы удавшиеся театральные куклы. Каждая из них — как проекция земного существования в бесконечность. Самое главное, высвеченное в потустороннем свете. Одушевленные этим светом куклы завораживают и пугают. Вылепленные по образу и подобию «первоисточника», они вдруг оказываются в сто раз живее. Например, кукольный Белый Бим Романа Виндермана на воронежской сцене получился более одушевленным, чем любая уличная собака. А кукла Чичикова из «Мертвых душ» ввела в замешательство бригаду электриков, которые монтировали новое освещение в воронежском театре и решили доделать работу ночью. Как потом один из них признался, он проходил через музейный зал и вдруг почувствовал: кукольный Чичиков — живой.
Еще одна группа кукол в музее воронежского театра «Шут» — из спектакля Вольховского «Карьера Артура Уи, которой могло не быть», поставленного по антифашистской пьесе Бертольта Брехта. Метафора этой пьесы не «умещается в пределах» Гитлера и третьего рейха. Она раскрывает искусство массового гипноза в любом тоталитарном обществе.
Здесь же в музее — «Озерный мальчик» по повести болгарского писателя Павла Вежинова. Спектакль держался в репертуаре 15 лет подряд, получил три международных гран-при. Оказавшись в музее, озерный мальчик Валентин по-прежнему живет в своих фантазиях, потому что здесь же рядом обитают его учительница — в своих штампах, папа-бизнесмен — в своих цифрах и мама-актриса — в своем творческом мире. А Валентин, как и на сцене, продолжает размышлять: что происходит на Марсе именно в это время? почему так хочется уйти в озеро, где все – по-настоящему, а здесь, на суше, очень болят жабры? В спектакле мальчик Валентин уходит в озеро и погибает. Это была слишком сложная и слишком узнаваемая работа Валерия Вольховского. Словно вытащенная из самых глубин ночных кошмаров любого нормального человека. Но мастер любил задевать зрителей слишком резко. И поместил расхожие истины о богатой детской душе или о равнодушии взрослых в самые экстремальные, но вполне ведь допустимые условия.
Взрослые игры
«Куклы — опасная вещь. Если делать спектакль по сказкам Гофмана, то куклы вообще начинают жить собственной жизнью и становятся неуправляемыми. У Гофмана страшные сказки. Я хотел было поставить – и не могу», — однажды признался корреспонденту «STMEGI» Валерий Вольховский.
Да, здесь много загадочного, не прирученного самыми искусными кукольниками. Вольховский лишь приобщил к этой тайне зрителей в Воронеже, России и мире.
Но, приобщив, опрокинул расхожее представление о кукольном театре как о безнадежно детском жанре, где, по его же выражению, «все эти кыцики-мыцики», а «кошечки и собачки верещат не своими голосами».
Опрокинув, расставил все по местам: ведь по своей природе искусство театра кукол предполагает собирательные образы, метафоры, обобщения — именно благодаря заложенной в кукле тайной мистической силе.
И возвел кукольный спектакль в элитный, особо интеллектуальный формат театрального искусства.
«Шинель», история любви
Спектакль Вольховского «Шинель» сейчас снят с репертуара. Но воронежцы, да и жители других городов признаются: на «Шинель» они приходили или приезжали по нескольку раз. Лично я смотрела спектакль пять раз, и этого, для полного осмысления, по-прежнему недостаточно. Наше поколение, вскормленное на магическом реализме Габриэля Гарсиа Маркеса или Франца Кафки, с родным Гоголем еще в школе распрощалось раз и навсегда. Потом «маленький человек» Акакий Акакиевич, который не двигался к большой цели большими шагами, жил маленькими задачами и мелко погиб — этот тоскливый штамп преследовал нас в университете. Мы были выдрессированы Акакием Акакиевичем, мы знали там все наизусть и скучали.
Вольховский вернул российским зрителям настоящего Гоголя, подарил в первоисточнике.
«Прежде, чем ставить "Шинель", я побывал в Москве у Ирины Павловны Уваровой, жены Даниэля. Синявский прислал им огромную книгу на русском языке о Гоголе, изданную в Америке. Мне сказали: ночуй у нас, хоть полистаешь. Я открыл на случайном месте: "Гоголь перевернулся в гробу". Потом не спал ночь, хватал урывками, а утром решил: буду ставить. Я многое тогда узнал о писателе, об этих его мистических перспективах: когда конь едет и, приближаясь, все отдаляется», — делился Валерий Аркадьевич Вольховский с корреспондентом «STMEGI».
В «Шинели» Вольховского великий мистик Гоголь, предчувствовавший свое погребение заживо, «совпал» с природной мистикой кукол. И «Шинель» из истории о маленьком человеке вдруг превратилась в историю о любви. О безграничной нежности к любому и уважении его права на одиночество. Именно так выглядел теперь и первоисточник — сам Гоголь, если прочитать его «Шинель» заново, освободившись от бремени народного образования.
Высшая математика
Валерий Вольховский делал спектакль два года. За это время успел побывать в реанимации и, наверное, на себе испытал, насколько любой человек равноудален и от величия, когда «это звучит гордо», и от социальной ничтожности. В его «Шинели» — подчеркнутая и будто бы абсурдная несоразмерность всего, что присутствует на сцене. Громила-фельдшер, склонившийся над кроваткой Акакия. Ручки, ножки — кулачище. Кружевные панталончики — рваная, во всю сцену, шинель. Здесь постоянно — высвеченная игра размеров, потому что на самом деле человек безмерен. У Вольховского нет великого и мелкого, а есть грандиозность удаления от любых «социальных» концепций — восхождение на глубину, падение в небо.
Представленная вдруг на сцене подвенечная шинель вывела Гоголя на уровень Фрейда. На сцене «Шута» шинель стала глубокой метафорой — эпицентром раскачивания любого человека между любовью и смертью. К слову, у самого Гоголя этим пронизаны вся жизнь и все творчество: неистребимое никакими моральными устоями трагическое влечение к матери.
«У кукольника Сергея Образцова есть фильм "Особых жертв нет". Там рушится дом, и в результате погибает всего-навсего один человек. Но разве, если один, значит, "особых жертв нет"? Человечество нельзя вычитать или умножать», — говорил Валерий Аркадьевич.
«Он любил повторять, что кукле не может быть 74 или 24 года. Она либо “старуха”, либо “молодуха”, это всегда обобщающий образ, материализованная метафора. А сюжетный жанр со всеми сценическими переживаниями-пересказами уходит уже и из драматургического театра — в телевизор, во все эти реалити- и ток-шоу. Драма теперь все больше тяготеет именно к высоте кукольников», — рассказывает корреспонденту «STMEGI» Светлана Дремачева, единомышленник Вольховского, проработавшая в воронежском театре кукол 25 лет.
На кукольные спектакли в воронежский театр «Шут» продолжают приходить взрослые. А потом приводят повзрослевших детей. Ведь здесь можно получить прививку от многих душевных недомоганий предстоящей жизни. «А шинелька-то моя!», «Как неравномерно я тебя грела!», «Есть тряпка — ты испанец. Нет тряпки — не испанец», — все эти реплики из разных постановок Валерия Вольховского потом выводят из случающихся тупиков уже свой персональный сценарий жизни. Ведь после сорока появляется состояние, похожее на клаустрофобию. Страх перед стремительно замыкающимся «объемом» жизни: семейные обстоятельства, все новые обязанности останавливают ее на полпути к заветным мирам. Воронежский театр кукол для многих взрослых зрителей разомкнул это сужающееся пространство. И мир снова только начинается.
