У некоторых журналистов существует привычка перечитывать прессу, хранящуюся дома: вдруг что-то ускользнуло от внимания. И вдруг – до боли знакомое лицо… Дядя Эрзол! Жадно прочитанный и уже отсканированный материал сразу же отослал двоюродному брату Аркадию. Ведь герой повествования – его отец.

Аркадий немедленно сел за письменный стол, я занялся редактурой, решив придать письму в редакцию форму рассказа, ведь история поистине удивительная…

Овроом (Абрам) и Сара Кукулиевы слыли известной и глубоко уважаемой парой в Шуро (еврейское название Темир-Хан-Шуры, нынешнего Буйнакска). У Овроома было крупное по тем временам предприятие: целые караваны везли из Персии товары, ткани, а главное, сырье для производства. 

Кустарные мастерские Кукулиева специализировались на изготовлении большого ассортимента товаров для наездников, вьючного и гужевого транспорта – не считая поездов, другого тогда и не было. Весь ряд кожевенного производства, плюс попутно бурки, имел устойчивый спрос, поэтому семья относилась к богатым.
Овроом нередко одаривал молодых незамужних девушек золотыми и серебряными монетами, из которых потом делали изумительные нагрудные украшения. (Отметим, что свидетельством материального благополучия стало то, что экспроприированный большевиками дом Кукулиева превратили в школу.)

В начале 20-х годов прошлого века пришедшие к власти Советы, руководствовавшиеся принципом бандитской шайки «отнять и разделить», лишили Кукулиевых всего нажитого добра. Отобрали не только дом, ковры и ценности, но и все предметы бытового назначения: швейную машинку, кувшины и другую посуду, ткани и одежду; утащили всё вплоть до полотенец. 

Брезгливое чувство возникало из-за того, что в открытом грабеже принимали активнейшее участие не какие-то пришлые чекисты, а свои же соседи-евреи, иногда даже прямые родственники. Жизнь пришлось начинать сначала. Но трудяга Овроом понимал, что нужно не ныть, а кормить семью, и стал своими руками делать то, что раньше делали его мастера – кожевенники и шорники.

К тому времени у Кукулиевых было пятеро детей, один сын и четыре дочери. В 1923¬м самого младшего, шестого ребенка Сара рожала в возрасте 53 лет – неожиданное счастье для немолодых, но еще крепких родителей. Хотя Эрзол и унаследовал черты отца и матери, он, к их удивлению, разительно отличался от них, как и от других местных евреев, белизной кожи и голубыми глазами. 

Рос обыкновенным мальчиком. Как и сверстники, любил играть в футбол мячом, сшитым из тряпья. Как и другие, проказничал, только всё ему сходило с рук по причине бесконечной родительской любви.

В школе живо учился, впитывая знания. Со временем прослыл блестящим рассказчиком, ведь даже одну и ту же историю каждый излагает по-своему. У Эрзола получалось захватить слушателей правильной речью, красочными описаниями, точностью и выразительностью с порцией тонкого юмора. При этом был крайне вспыльчив и потому старался воспитывать в себе хладнокровие.

Все изменилось, когда в 1939 году умер отец. Эрзолу ничего не оставалось, как бросить школу и в неполные 16 пойти учеником к мастеру перенимать искусство обувного ремесла. Зарабатывал деньги на пропитание для себя и 69-летней Сары. К этому времени его сестры жили своими семьями, и новоявленный ремесленник стал главной опорой для матери.

Свой 18-й день рождения Эрзол встретил 18 июня 1941 года, в самый обыкновенный, ничего не предвещавший день. Он совсем еще молод, хоть и год как женат на Гюльбике Ашуровой, мама рядом, профессия начала приносить первые деньги, и впереди еще целая жизнь. Немногочисленные гости пили за здоровье, желали радости и увеличения семьи. Строились какие-то светлые планы на будущее.

Плен
Весной 1943-го войска 58-й армии Северо­Кавказского фронта пытались освободить Краснодарский край, но на подступе к Таманскому полуострову уткнулись в так называемую Голубую линию – глубокоэшелонированные рубежи обороны между Азовским и Черным морями. Жестокие бои унесли множество жизней советских солдат.

Эрзолу почти 20. Он уже опытный боец, за полтора года понюхавший пороху. Их 351-я стрелковая дивизия безуспешно пытается прорваться к Темрюку с юго-востока. Немцы занимают превосходящие позиции, давят артиллерией и минометами и переходят в контратаки.

Вечереет. Наши после неудачной атаки залегли в заболоченную почву плавней, лужицы на которой даже в апреле ночью иногда подергиваются ледяной коркой. Прямо перед ними немцы расположились на высотке, их снайперы внимательно отслеживают любое движение. И тут Эрзол – в полном обмундировании, с винтовкой и вещмешком на спине – рискнул переползти из жижи в более сухое место. Тут же раздался шлепок, его вещмешок будто кто-то резко дернул на себя. Хватило ума притвориться убитым.

Когда стемнело, вернулись в окопы. На спине никакого веса не ощущалось. Эрзол стянул с себя поклажу и с ужасом увидел: то, что совсем недавно было вещмешком, представляло собой изорванную парусиновую тряпку с мусором. Что за пуля попала в его алюминиевую кружку, он так и не понял – может, разрывная, – но осознал, что был на волосок от гибели. И было очень жалко саму кружку, смену сухого белья, кисет и суточный паек…

Примерно через неделю фашисты перешли в контратаку, предварительно проведя артподготовку. Передовые окопы подверглись самому мощному обстрелу. Бухнул взрыв, и Эрзол потерял сознание.

Когда пошла немецкая пехота, солдаты вермахта тщательно обследовали наши засыпанные землей окопы с целью выявить живых. Оглушенного контузией Эрзола загнали в общую колонну пленных.

А в штабе части нашлись свидетели, которые отлично видели разрывы на передовой линии. Вскоре в дагестанскую глубинку полетело страшное письмо: «Красноармеец Кукулиев Арзо Абрамович, уроженец г. Буйнакска Даг. АССР, в бою за Социалистическую родину, верный воинской присяге, проявивший геройство и мужество, был убит 6-5-43 г. и похоронен 5 км западнее ст. Курчанской Краснод. края…»

…Пленных было много, знакомых он не увидел. По пути на распределительный пункт документы незаметно выбросил. Эрзол догадывался, какая участь уготована еврею, да еще взятому в плен на поле боя. И сообразил «стать» кумыком.

Со многими кумыками он дружил с детства, на кумыкском – языке межнационального общения, говорил как на родном горско-еврейском. Знал мусульманские праздники и обряды, в которых по-соседски принимал участие. Так в несколько минут на свет появился «Курбанов Арзахан Абдурахманович».

Фашисты на «сортировке», казалось, не обращали внимания на документы пленных, а просто заставили снять штаны. Необрезанных увели, а остальные подверглись допросу с пристрастием. Теперь требовалось отделить евреев от мусульман, к которым рейх относился гораздо лояльнее. Перейти на родной язык? Пожалуйста. Зачитать несколько строк из Корана? Нате.
Конечно, роль военнопленного – далеко не сахар, но шанс выжить оставался.

В Севастополе было более 20 лагерей для военнопленных, в один из них и попал Эрзол. Периодически слабых, больных или подозреваемых в саботаже уничтожали: расстреливали, закапывали живьем в воронках от авиабомб, сжигали и топили на баржах недалеко от берега.

Их лагерь получил задание удлинить пирс в порту. Орудуя чуть ли не голыми руками, сотни людей перетаскивали огромные валуны на краю прибрежной косы.

Кроме каторжной работы и опасности попасть в список на уничтожение у Эрзола здесь появилась особая проблема. Один из надзирателей всякий раз, когда встречал голубоглазого пленника, кричал ему в лицо: «Юде!» (по-немецки «еврей»). Раньше или позже такая ситуация могла кончиться плохо.

Помог случай. Советская авиация часто и подолгу утюжила стратегический порт. Обычно в начале бомбежки все падали на землю там, где стояли. Во время одной такой атаки Эрзол заметил, что его ненавистник лежит неподалеку. Невзирая на разрывы, встал (так и так погибать), взял в руки большой камень, подошел и обрушил его на голову охранника.

На его счастье, никто этого не увидел. Вполне разумное объяснение – камень отлетел от взрыва – удовлетворило всех. Больше никто его словом «юде» не называл.

Джика
Фронт упорно двигался на запад. С отступлением немцев их лагерь переместили сначала в Болгарию, потом в Венгрию. Похожие бараки, та же баланда из подгнивших овощей и работа с утра до ночи. Но молодой организм держался.

Город Плоешти километрах в 60 от столицы Румынии Бухареста. Очередной лагерь.
Надо сказать, что союзница Германии Румыния в то время была сугубо аграрной страной, сельское хозяйство держалось на патриархальных фермах, использовавших наемный труд. Но зачем кому-то платить, если есть пленные?

На утреннюю перекличку зачастую приходили сами помещики, отбирали самых сильных и здоровых, которых под конвоем отправляли к месту работ. Попасть в число избранных считалось удачей: на фермах гораздо лучше кормили, а за «стахановский» труд могли наградить лишней лепешкой или парой сигарет.

Но одно утро оказалось необычайным. Взоры офицеров, конвойных и сотен заключенных были обращены на стройную молодую девушку в рубашке с голубым, похожим на скаутский галстуком и юбке до колен. Прошел шепот, что дочь одного из помещиков прибыла на «выборы».

Мысли о женщинах бередили умы многих пленных, оторванных от гражданской жизни, но разговоры на отвлеченные темы не поддерживались: все ходили по лезвию ножа.

«Купцы» начали отбор. Дошла очередь и до девушки. Она оценила взглядом шеренгу пленных и указала на 10 человек, среди которых был и Эрзол.

Если остальные работали в поле, то «Арзахану», которого Джика (так звали девушку) стала выбирать постоянно, доверили выполнять работу по дому – поручения были всё легче и легче…

Красная Армия стремительно наступала, военнопленных решили перевести западнее. Когда Джика узнала об этом, со слезами стала уговаривать голубоглазого «кумыка» остаться – у нее была возможность упросить немецких офицеров. И если бы не ждавшая в далеком Буйнакске мама, Эрзол непременно остался бы…

Июль 1944-го. Новый лагерь ничем не отличался от предыдущих, но атмосфера в нем была совершенно другой. Видимо, предчувствуя поражение, немцы перестали лютовать: прекратились казни «на устрашение», стало меньше экзекуций по поводу и без. Но, как и все пленные, Эрзол прекрасно понимал, что их жизни целиком и полностью зависят от прихоти администрации лагеря и от приказов сверху. А тут свалилась еще одна напасть.

В качестве надзирателей прибыл небольшой конный отряд. Оказалось – кумыки, в свое время перешедшие на сторону фашистов. Для Эрзола риск возрос многократно. Хорошо хоть, что они были не из Буйнакска. Узнав в нем земляка, новые охранники устроили ему экзамен. 

Если с языком и проверкой родственных связей (в качестве источника своего происхождения Эрзол выбрал самый известный кумыкский род) проблем не возникло, то в религиозных канонах ислама его знаний оказалось явно недостаточно. Пришлось выдумать скользкую версию о том, что мать его – русская, что отец их через какое-то время бросил, посему он и плавает в религиозных вопросах.

Актерское мастерство «Арзахана», как стало ясно в дальнейшем, надсмотрщиков не очень убедило, но кроме смутных подозрений крыть им было нечем. Они даже взяли его под свою опеку: отмазывали от самых тяжелых работ, прикармливали и иногда приглашали за общий стол. Но доверия не прибавилось, в чем Эрзол убедился очень скоро.

Однажды вечером он подошел к бараку своих «друзей», но услышал громкую кумыкскую речь и затаился. Говорили о нем. Охранники откровенно предполагали, что он не тот, за кого себя выдает. Может, устроить пытку и выдавить из него правду? Может, без лишних разговоров просто прирезать? Однако самый старший среди них сказал, что делать ничего не нужно: через неделю весь контингент лагеря немцы уничтожат.

Он вернулся к себе и стал лихорадочно думать. Оставалось только бежать. Но как?
Тем временем надзирателей стало больше вдвое, а в администрации лагеря царила невообразимая суета. Объяснить это можно было только подготовкой к какому-то действу.

Один из охранников, пожилой мужчина, которого за глаза называли просто Вилли, обнаружил необъяснимое трогательное чувство к Эрзолу. То невзначай угощал его табаком, то мог незаметно сунуть ему в карман парочку аккуратно завернутых бутербродов. Однажды, убедившись, что никого поблизости нет, он шепнул на ухо: «Übermorgen sollst du laufen!»

Немецкий он учил еще в школе, а за год плена научился говорить свободно. Фраза Вилли переводилась однозначно: «Послезавтра ты должен бежать!»
Эрзол твердо решил так и сделать. Созрел план. В лагере их убивать не будут, значит, нужно скрыться по дороге к месту казни. Он поделился своими мыслями только с Иваном, которому доверял.

Ровно через день колонну пленных в сопровождении большого количества конвойных со служебными собаками и автоматами наперевес вывели на проселочную дорогу в кукурузных полях. Пыль с разбитой дороги густым столбом от сотен полубосых ног поднималась вверх.

Попросив у конвойных разрешения оправиться, Эрзол с Иваном сели в кукурузу. Под прикрытием пыльного облака стали пятиться, удаляться от колонны сначала ползком, потом кинулись бежать.
Расчет оказался верен. Преследовать двоих и ослабить охрану сотен немцы не решились.

Сверток
Молочная кукуруза шла за сытный обед. По вечерам тайком ели и овощи прямо с полей и огородов. Пища не отличалась разнообразием, но выбирать не приходилось.

Двигались на восток. Проходя мимо маленького городка, Эрзол заметил – сперва не поверив своим глазам – шестиконечную звезду над одним из зданий. Ивану он ничего не сказал, но после того как населенный пункт остался позади, сделал такое предложение: он один проберется в городок и постарается раздобыть что-нибудь из нормальной еды.

Надо сказать, что на территории Румынии евреев хоть и поразили в правах, но не трогали. Диктатор Антонеску планировал покончить с ними через пару лет, а в феврале 1944¬го, предвидя поражение рейха, и вовсе потребовал от отступавших немцев не допускать репрессий по отношению к еврейскому населению.

Приоткрытая дверь синагоги позволяла увидеть четырех человек в талитах и старого раввина, из-за отсутствия миньяна читавшего главы Торы вместо вечерней молитвы. Эрзолу сразу вспомнилось, как они с отцом ходили в буйнакский нимаз (синагогу) на молитвы, многие из которых он знал наизусть. Он решительно вошел в зал.

Взглядам изумленных прихожан предстал грязный, заросший многодневной щетиной изможденный оборванец, в котором с трудом можно было угадать еще совсем молодого человека. Мешая языки, он пояснил, что бежал из лагеря для военнопленных, что он советский еврей, а сейчас пробирается домой, и ему необходимо что-нибудь из еды и, если возможно, одежды.

Раввин с минуту смотрел на незнакомца, опасаясь провокации. Но потом решительно стянул со стола синюю скатерть и помощью других евреев собрал в нее продукты и какую-то одежду. Рабби с благословением передал Эрзолу синий сверток.

Домой
Почти два месяца Эрзол с Иваном пробирались по вражескому тылу к линии фронта, встречая по пути разрозненные группки таких же, как и они, беженцев. И вот в одном селе увидели советских солдат. Они сразу обратились к офицеру с просьбой определить их в действующую армию. Но их ожидал проверочно-фильтрационный лагерь, подведомственный органам государственной безопасности. По сути, это была тюрьма. Эрзола распределили в харьковский лагерь.

Тем не менее ему повезло: его дело вел сообразительный офицер НКВД. Буквально за два с половиной месяца он установил и личность Кукулиева, и его боевой путь, и достоверность сведений о рабочих лагерях в плену. Конечно же, огромную роль для дознавателя сыграло то, что его подопечный был евреем: люди этой национальности добровольно фашистам не сдавались.

Но оправдательное заключение по его делу не означало ни возвращения в армию, ни немедленного возвращения домой даже в кратковременный отпуск. Его направили (как говорится, добровольно-принудительно) на восстановление Харьковского тракторного завода, а после пуска цехов оставили там работать – в конце 1944¬го завод дал первую продукцию.

Тут Эрзолу повезло еще раз. После полугода работы его отпустили домой – за месяц до выхода приказа от 18 августа 1945 года, согласно которому люди его возраста, прошедшие плен, направлялись в так называемые рабочие батальоны.

Его первое письмо домой осенью 1944-го заставило родных рыдать, но это были слезы счастья. По переписке он уже знал, что его мама и жена ждут его в Махачкале в доме сестры Зои.

И в конце июля, после четырех лет разлуки, они встретились.

Эпилог
Эрзол устроился в небольшую обувную артель закройщиком по коже. Чтобы кормить семью, работать приходилось по 12 часов без выходных. Уже хватало еды, но плен всё же аукнулся: перенесенное физическое истощение позже привело к резкому ухудшению зрения.

В 1948 году умерла Сара. В 1949-м родилась дочь Софа. С Гюльбике он развелся и в 1958-м женился на Зое, дочери очень уважаемого махачкалинцами за справедливость и глубокое знание Торы Поде Ханухова.

Поселились в центре столицы Дагестана, в общем дворе на улице Малыгина. В следующем году родился сын Аркадий, затем дочь Клара. Жена Зоя работала в продуктовом магазине на улице Маркова, недалеко от моря.

Летом 1966-го переехали в Нальчик, где было много обувных кооперативов. Однако мимо внимания Эрзола не прошло и то, что в этом городе среди молодежи появилась мода на легкие наркотики (анаша). И в целях профилактики (Аркадий уже пошел в школу) семья перебралась в Пятигорск, где они купили небольшой дом на улице Краснопартизанской.

Зоя работала продавщицей в овощном магазине в районе Горапост. Эрзол сперва продолжал резать кожу по обувным лекалам, затем перешел на более тонкую работу на сувенирной фабрике на улице Первомайской, где оставался до пенсии. Тем временем Аркадий окончил Пятигорский фармацевтический институт.

Эрзол по привычке, свойственной кавказцам, совсем не берег себя, кучу болезней переносил на ногах. У жены Зои 26 октября был день рождения, Эрзол выпил две рюмки (он вообще пил мало) и почувствовал себя плохо. Терпел два дня. Вызвали скорую. Пропущенные два дня оказались роковыми. Сердце не выдержало.

Эрзол Овроомович Кукулиев умер 30 октября 1987 года и похоронен на пятигорском городском кладбище на улице Ессентукской. Его жена Зоя умерла в 2007 году в Ашкелоне.

Софа живет в Хайфе (Израиль), Аркадий – в Лейпциге (Германия), Клара – в Ашкелоне (Израиль).

Давно уже выросли внуки человека с удивительной судьбой.

С авторами статьи можно связаться по электронной почте:
Аркадий КУКУЛИЕВ: arkady3@yandex.ru
Валерий ЯКУБОВ: vy.prod@mail.ru