В нужное время и в нужном месте Вс-вышний вмешался в судьбу еврейского музыканта.
А.: Уриэль, вы выступали во многих концертных залах России и за рубежом. Какие из них вам наиболее дороги и какие считаются особо важными?У.Г.: В первую очередь это Большой, Малый и Рахманиновский залы Московской консерватории. Концертный зал имени Чайковского. Это намоленные, святые места для любого классического музыканта. Они вдохновляют, и это не покидает тебя никогда. Каждый выход на такую сцену ни с чем не сравнимое событие.
К.: В какой семье вы росли?
У.Г.: Семья у нас была интернациональная. Мама моя еврейка, а покойный отец — украинец. Родители развелись, когда мне было четыре года, рос я без отца, и поэтому функции отца легли на деда — маминого отца. Дед мой был военнослужащим — капитаном второго ранга, прошел всю войну, кавалер многих наград. Кроме того, еще и талантливый человек. Я ношу его фамилию. Он был родом из беднейшей многодетной крестьянской еврейской семьи, жившей в деревушке под Киевом. Земляной пол, соломенная крыша — хата-мазанка, одни валенки на шестерых детей. Надо сказать, что из них в люди выбился лишь он один. Бабушка моя родом из Витебска. А мама по окончании музыкального училища в Полтаве поступила в Воронежский институт искусств. Она талантливая пианистка, композитор, певица и даже поэтесса.
К.: Видимо, с ее легкой руки вы и выбрали себе профессию?
У.Г.: Да. Дома у нас были старинный венский рояль и черное немецкое резное пианино. Мама пыталась обучать меня игре на фортепиано, но я больше любил разбирать инструмент по частям, нежели играть на нем. Мне больше нравились медные инструменты симфонического оркестра. И тогда мама отдала меня на валторну. Я учился у замечательного педагога Юрия Федоровича Щеглова — представителя так называемой ленинградской школы валторнистов. Замечу, что звучание ленинградской валторны отличается своей певучестью и его не спутаешь ни с каким другим. Мне удалось это перенять. Таким образом, я окончил среднюю специальную музыкальную школу. Это было начало девяностых. К тому времени ушли из жизни и бабушка, и дедушка. Мы с мамой остались одни. И тут встал вопрос об отъезде в Израиль.
А.: И в возрасте семнадцати лет вы репатриировались?
У.Г.: Да, мы с мамой репатриировались в Израиль. Я, конечно, понимал, что страна маленькая и потребность в классических музыкантах не так велика. Но Господь все видит, и мне был уготован особый музыкальный путь. Пришло это в мою жизнь самым невероятным образом. Я расскажу, как я познакомился со своим учителем, как я стал певцом, как я стал кантором.
К.: Забегая вперед, скажите, как звали вашего учителя?
У.Г.: Хаим Элиезер Гершник. Так вот. На втором году своего пребывания в Израиле я работал дворником, подметал переулки, в которых жили бабушки сефардского происхождения из бывших французских колоний — Алжира, Марокко, Туниса. Они были ко мне очень доброжелательны и то и дело приглашали меня к себе поболтать, попить чаю. Среди них была одна слепая женщина, которая всегда первой слышала приближение моей дворницкой тележки и первой выходила на этот звук. У нее было два потрясающих сына. Очень душевные ребята. Как-то они пригласили меня в гости. И во время застолья мы с одним из них запели. Звали его Шимон. Тут он мне говорит: «Слушай, у тебя очень красивый голос, ты должен быть кантором». Я тогда и знать не знал, кто такой кантор, да и в синагогу я тогда не ходил. А он так серьезно и напористо стал развивать эту тему и в конце концов говорит: «Я знаю великого человека, потрясающего кантора и певца. Ты должен поехать к нему и у него учиться. Ты должен стать кантором». Я говорю: «Шимон, да оставь ты меня в покое. Какой из меня кантор?» Все-таки номер телефона он мне дал, и листок этот благополучно пролежал у меня в ящике лет эдак пять… Однажды мама наводила в комнате порядок и наткнулась на этот листок. Спрашивает, нужен он мне или нет. Я говорю: «Это Шимон когда-то дал мне номер телефона одного кантора». Мама говорит: «Давай позвоним ему». Я говорю: «Не буду я никому звонить. Зачем зря беспокоить человека, и вообще, — где я и где кантор. Если хочешь, звони сама». И мама позвонила ему, рассказав обо мне. Тот сказал: «Пусть приезжает, я с удовольствием его послушаю». Ну тогда я согласился, и мы с мамой поехали на прослушивание. Дома у него пианино, мама села за инструмент, а я спел две украинские народные песни. Это все, что я знал. И тут, к моему удивлению, он говорит: «У тебя богатый потенциал, ты очень одарен, будь моим учеником. Мой дом для тебя открыт». У него престижная школа канторского исполнительского искусства, в которой учатся дети американских миллионеров. Далее он сказал: «Я понимаю, что ты репатриант и что денег у тебя нет, мне от тебя ничего не надо». И еще раз повторил, что его дом для меня открыт. Вот так началась эпоха моего обучения канторскому искусству. К тому времени я уже приблизился к Торе и учился в ешиве в Иерусалиме.
А.: Что познали вы в процессе обучения у Гершника?
У.Г.: Все, от азов до вершин канторского искусства. Позже он стал приглашать меня в совместные поездки по стране. Сначала я пел у него в хоре, а потом солировал в концертах, принимал участие в молитве в синагогах. В результате мы записали с ним компакт-диск, в который вошли жемчужины восточноевропейского канторского искусства рубежа XIX–XX веков.
К.: Что побудило вас вернуться в Россию?
У.Г.: Я почувствовал внутреннюю зрелость и желание развивать свое искусство здесь и в целом связать свою дальнейшую жизнь с Россией.
А.: Ну и в заключение — два слова о вашей деятельности в Московской мужской еврейской капелле.
У.Г.: Я уже одиннадцать лет пою в этом коллективе, которым руководит гениальный хормейстер, глыба канторского искусства Александр Цалюк. И в том, что мы с ним встретились, я вижу один из главных смыслов моего возвращения в Россию.
Беседовали Андрей и Кирилл ЭЙХФУСЫ
СПРАВКА
Уриэль Гранат родился в 1976 году в Воронеже в музыкальной семье. Окончил специальную музыкальную школу при Воронежской академии искусств по классу валторны. В 17 лет репатриировался с матерью в Израиль, где получил канторское образование у Хаима Элиезера Гершника. В 2006 году записал с учителем компакт-диск. В 2011 году вернулся в Россию. С 2013 года служит в Воронежском оперном театре. Солист Московской мужской еврейской капеллы под руководством Александра Цалюка.
