Виктора Франкла особо представлять не надо. Венский еврей, он еще в юности, будучи студентом-медиком, организовывал консультационные центры для подростков с суицидальными комплексами. Изучал психиатрию, до войны работал  заведующим неврологическим отделением. Он пережил четыре нацистских лагеря и стал известен миллионам людей своим опытом выживания, который  воплотил и в медицинской  практике, став после войны одним из самых известных психоневрологов и  основав новое направление в психотерапии – логотерапию. Его книга «Человек в поисках смысла» стала одной из самых знаменитых в XX в.

Франкл настаивал, что главное в жизни человека – найти смысл этой жизни, что помогает преодолевать  самые невыносимые ситуации. И, разумеется, в своих конструкциях Франкл не мог не коснуться религиозной темы, которая оказалась, прихотливым образом, соединена в его жизни с темой семейной. И это переплетение представляется очень любопытным.

Виктор Франкл родился в семье образованных венских евреев. Они не были строго соблюдающими, но отмечали праздники и сохраняли кашрут до 1-ой Мировой войны, когда это стало для них невозможным. Каждое утро Габриэль Франкл уходил в свою комнату, накладывал тфилин и читал Шма Исраэль, что навсегда запечатлелось в душе сына.  Вообще еврейское самосознание рано вошло в Виктора: семья жила в кварталах Леопольдштадта, преимущественно населенных евреями. Но как это обычно происходит у образованных евреев, национальное сознание требовало сбалансированности с общечеловеческим. И этот процесс, видимо, происходил довольно успешно. Когда пять подростков угрожающего вида обступили его как-то на Имперском мосту и издевательски начали обсуждать его еврейство, он откликнулся: «Но разве это не значит, что я тоже человек?»  Подростки почему-то его не тронули. Позднее он объяснил, что он призвал их обратиться к собственной «человеческой ответственности».

Виктор Франкл и Тилли Гроссер

С нацистами Германии такие призывы не проходили. В декабре 1941 г. Франкл женился на Тилли Гроссер, медсестре в больнице Ротшильда, где он работал заведующим неврологическим  отделением. Они были одной из двух последних пар, которым венские власти разрешили вступить в официальный еврейский брак. Через девять месяцев, в 1942 г. молодые и вся семья Франклов оказались в Терезинском гетто. Тилли  была вынуждена сделать аборт: беременных евреек прямиком отправляли в концлагерь. Почти через 40 лет Франкл посвятил одну из своих книг «Гарри или Марион, неродившемуся ребенку». Исследователи решили, что речь идет о ребенке Франкла и Тилли, которому они заранее придумали имя. Но почему будущие родители решили назвать детей такими необычными для евреев и Вены именами, так и осталось непонятным. Через два года Виктора определили  «на восток», в Освенцим, а у Тилли сохранялась бронь – она работала на фабрике, имевшей оборонное значение. Франкл пишет, что он знал: Тилли сделает все, чтобы последовать за ним, и категорически запретил ей записываться на депортацию («это было тем более опасно, что уход с фабрики могли истолковать как саботаж работы на военном предприятии»), но она втайне от него записалась – и почему-то получила разрешение. В итоге Тилли отправили в Берген-Бельзен, где она и умерла от тифа, а Франкл попал в Освенцим на несколько дней, откуда его перевели в лагерь Кауферинг. Таким образом, Тилли, в известной степени, пожертвовала собой ради Виктора. Впрочем, и Виктор ранее пожертвовал собой ради родителей: в ноябре 1941 г. ему пришло разрешение получить американскую визу, но после мучительных раздумий и знака свыше, он решил не покидать родителей в трудную минуту. Да и женился на Тилли. Потом отец его умер в Терезинском гетто, а мать и брат со своей  женой были убиты в Освенциме.  

Франкл пережил лагеря, и после войны вернулся в Вену, где снова возглавил неврологическое отделение больницы, открыл частную практику, начал преподавать в университете и писать книги.

Надо сказать, что после четырех лет лагерей и гибели всех своих родных, несмотря на свои теории обо все преодолевающей осмысленной воле к жизни, Франкл вовсе не был умиротворенным и безмятежным человеком. Он так и не пришел в себя. Он страдал депрессиями, был раздражителен, часто срывался. Персонал клиники его очень побаивался. Парадоксальным образом, это послужило знакомству Франкла в 1946 г. с еще одной медсестрой. Однажды оказалось, что в отделении лицевой хирургии не хватало койки для больного, только что перенесшего операцию. Медсестры знали, что лишнюю койку можно попросить на соседнем этаже, в неврологическом отделении. Но все боялись подходить к заведующему неврологией, д-ру Франклу.  Вызвалась лишь одна 20-летняя Элеонора Швиндт. Ее предупредили: «Ну, шея твоя, не наша». Однако она пошла и попросила разрешения у Франкла забрать одну койку. Тот неотрывно глядел на нее, ничего не отвечая. Она подумала, что он все же странный, но Франкл радушно согласился поделиться инвентарем. Он влюбился в нее сразу и потом восторженно переспросил у ассистента: «Ты видел ее глаза?». Вскоре они стали жить вместе и хотели пожениться. Но проблема состояла в том, что Виктор, хотя и знал, что Тилли умерла, не имел официальной бумаги о ее смерти, и формально продолжал считаться ее мужем. 16 июля 1947 г. он получил официальную справку о смерти Тилли, а 18 июля Виктор Франкл и Элли Швиндт заключили гражданский брак. Элли была католичкой, и ни священник, ни раввин не согласились бы провести брачную церемонию.

Виктор Франкл и Элеонора Швиндт

Оба были бедны, как церковные мыши. У Элли была единственная пара чулок, вся в дырах. Жених повязал галстук и, как пишут, надел женские ботинки, которые он прихватил еще из Тюркхайма, своего последнего лагеря. Угощали молодых «мороженым» из воды, сахара и красителя еды.

В декабре того же года у них рождается дочь Габриэль. Семейная жизнь для Элли с дочерью была совсем непростой – как и всегда в случае жизни с человеком масштаба Франкла, да еще столько пережившим. Главным для него было написание книг, реализация своего долга сказать людям о смысле жизни. Все в доме было подчинено этой задаче, и близкие, маленькая дочь часто были лишены обычных бытовых радостей. Они гордились отцом и мужем, но и ненавидели логотерапию, отнимавшую у них Франкла. Тем не менее, Элли всю себя посвятила мужу, десятки лет оставаясь не только его верной женой-спутницей, но и соратником, помощником в его трудах, перепечатавшей на машинке рукописи почти всех его книг, немецких и английских. И Виктор осознавал роль Элли в своей жизни. Он пишет: «Вероятно, Элли шла ради моего дела даже на большие жертвы, чем я сам. Требовалось немалое самоотречение». И соглашается с мнением своего коллеги: «Она – тепло, которое сопутствует свету». Элли отогрела Франкла, он полюбил жизнь.

Франкл со всей  семьей, 1978г.

Но в их браке была еще одна особенность. Как уже упомянуто выше, Элли была католичкой, причем практикующей. Франкл же всегда оставался верен иудаизму. И хотя брак их далеко не всем нравился, в семье установилось идеальное межрелигиозное сосуществование.  Каждый не просто уважал веру другого, но и совместно отмечались все крупные праздники католической и иудейской традиции. В прихожей висело большое распятие, супруги посещали богослужения в церкви и синагоге, вместе и по отдельности (но как говорил Франкл, большие еврейские праздники он соблюдал скорее из памяти о своих родителях).  И в 1977 г., спустя 30 лет гражданского брака, они захотели провести религиозную церемонию, – надеясь, что мир прогрессирует, и что теперь священник и раввин совместно благословят их брак. Католический кардинал Вены согласился,  раввин отказался. И Виктор оставил эту идею, заметив: «Теперь это уже не наша проблема». Что он этим хотел сказать, можно только гадать: то ли «мы все равно вместе, а остальное – их дела», то ли «да пошли они…» – понятно, кому адресованное.

Подобный межрелигиозный мир в семье не редкость, но преимущественно бывает в смешанных протестантско-еврейских семьях, где евреи относятся к либеральным направлениям  иудаизма. Однако Франкл, при всей своей широте, оставался, судя по всему, вне каких-то определенных течений: «мы поступим правильно, если будем принадлежать невидимой общности, где нет необходимости носить значок в петлице или партийный билет в кармане»...

Одну из своих книг он посвятил Лео Беку – известному реформистскому раввину. В интернете гуляет святочная история (о которой, кажется, не упоминается ни в одной биографии Франкла, ни в его воспоминаниях), как Любавичский Ребе в 1959 г. передал ему пожелание держаться, и что пребывавший в депрессии Франкл якобы прослезился, сразу ожил и с «удвоенной» энергией стал заниматься своей наукой.  Впрочем, в любом случае Ребе интересовался Франклом, а не наоборот.

Надо  отметить, что он вообще не любил говорить о своей вере и религиозности – и из нежелания раскрывать интимные для него подробности, и из довольно неопределенного, в контексте обеих монотеистических религий, понятия Бога и веры: «кто может утверждать, что он "верит"? Не думаю, что я могу сказать: я верю!..». Исследователи указывают, что его мысли близки к основам христианской теологии, но он нередко обращался к сравнению себя с персонажами ТАНАХа. Ему приписывали и близость к хасидскому учению (насчет чего он заметил: «откуда же мне его знать?»). Но даже в главах и книгах, посвященных непосредственно религиозной вере, он практически не упоминает слов «иудаизм» и «христианство», разве что при описании кейсов с конкретными пациентами. Да и собственно настаивая на метафизической потребности человека в вере («все сходится в единую точку»), он не конкретизировал предмет веры в лице персонализированного Бога и указывал на приоритет этики: «В конце концов, Богу, если он есть, важнее, хороший ли Вы человек, чем то, верите Вы в него или нет». И подобные свободные воззрения тем более объясняют толерантный религиозный дух в его семье. 

Но части традиций он оставался верен. После освобождения из лагеря он каждое утро накладывал тфилин и молился, читая как Шма Исраэль, так и собственные молитвы: если с ним что-то случалось, он представлял себя стоящим на коленях и благодарящим небеса за то, «что это худшее, что произошло со мной сегодня». Он любил читать псалмы. Значительные даты свой жизни, в т.ч. 27 апреля – день освобождения из лагеря – он отмечал постом.  Но наиболее любопытный и довольно необычный его поступок – это  решение 83-летнего Франкла провести вторую бар-мицву, через 70 лет после первой, у Стены плача в Иерусалиме.  Надев талит и наложив тфилин отца, он повторял молитвы за раввином и приговаривал: «Как это прекрасно».

Франкл в Иерусалиме, ради второй бар-мицвы

Через два года он почти ослеп, но не перестал диктовать книги, ездить по миру  и читать лекции. Он целиком зависел от Элли и так прожил последние семь лет своей жизни. Один за другим университеты присваивали ему почетные звания, а университет Норт-Парк в Чикаго решил присвоить звание почетных докторов им обоим. Франкл отказался от звания, чтобы вся слава на этот раз досталась Элли. Когда все встали и Элли, под овации зала, вручали диплом, Франкл неожиданно стал спускаться к ней с возвышения, без посторонней помощи. Элли заплакала. Он взял в руки ее голову и стал целовать залитое слезами лицо.

Франкл и Элли

В октябре 1996 г., после известия о смерти сестры в  Австралии, проблемы с сердцем стали еще более серьезны, и Франкл решился на операцию.  Элли каждый день носила ему тфилин и стояла за закрытой дверью, охраняя его молитвенное уединение. В утро операции он сказал, что надписал Элли одну из книг, которую она найдет в их квартире, после чего добавил: «Еще раз благодарю тебя, за все, что ты сделала для меня в жизни». Он не приходил в сознание после операции три дня; Элли надевала ему наушники, через которые звучала записанная внуком музыка  – любимые Моцарт и Малер. Элли неотрывно сидела рядом.

Так и не придя в сознание, он умер 2 сентября 1997 г. и сразу был похоронен, согласно еврейской традиции. Франкл заранее отказался быть похороненным на почетном центральном кладбище Вены, и был погребен в семейном склепе, в еврейской части кладбища. К его имени на надгробии были добавлены имена родных – родителей и брата с женой, сгоревших в Холокосте. Всех, кроме Тилли.

Виктор Франкл

Элли нашла в квартире спрятанную книжку, «Страдающий человек». К посвящению «Элли» в напечатанном экземпляре было добавлено от руки: «которой удалось превратить страдающего человека в человека любящего»… Нашедшего смысл.

Дочь Франкла выросла, стала детским психологом. Муж ее – профессор физики в Венском университете. Франкл и Элли успели дождаться внуков.