25 лет на Малой Бронной
Сегодня даже трудно себе представить, каким успехом пользовался в Москве ГОСЕТ – или, как его называли «в народе», «еврейский театр». И связано это не только с веяниями нового времени, на волне которого он появился, но и с личностями, стоявшими у истоков театра, соперничавшего успехом и славой не только с Камерным театром Таирова и авангардным коллективом Мейерхольда, но и даже со вполне «академическим» (каковым он, собственно говоря, совершенно официально и станет впоследствии) Театром Вахтангова. Выдающийся режиссер-реформатор Алексей Грановский, великий артист-трагик Соломон Михоэлс, гений лирического жанра Вениамин Зускин.
Алексей Грановский
ГОСЕТ, история которого началась 1-го января 1921 года в бывшем доме купца Гуревича (бежавшего в годы революционной «смуты» из России) в Большом Чернышевском переулке, фойе которого было расписано приехавшим из Витебска Марком Шагалом, уже в 22-ом перебрался по соседству, на Малую Бронную. Здесь ему предстояли 25 лет оглушительного успеха и признания публики, которая часто даже и вовсе не понимала, о чем на сцене говорят артисты. Потому что завораживала сама игра, гипнотизировало само действо. Осип Мандельштам весьма точно отмечал «внутреннюю пластику» театрального коллектива, который поэт, с присущей ему трагической грустью, назвал «гетто». Гетто, которое, хотя и представляло «игрище на площади», народное зрелище, адресованное всем и каждому (что было кредо Алексея Грановского), однако при этом было пронизано тончайшими импульсами еврейской чувственности и уникальным видением окружающего мира. Кстати, в начале 20-х это был еще ГОСЕКТ — Государственный еврейский камерный театр. ГОСЕТом он стал лишь в 25-ом году. В ту пору его также называли «авангардным» театром. Колоритные маски, тяжелый грим, формы кубических декораций — все это были приметы именно «передового» театра, который решался, однако, представлять свои эксперименты не только в крупных городах, как Киев или Одесса, что неудивительно, но и в маленьких, провинциальных «местечках». И госетовцев и там тоже принимали с восторгом и воодушевлением. Искренность на грани нервного срыва и на фоне сталинского террора была залогом успеха еврейского театра.
Дуй, ветер, дуй, или Соломон-Лир
«Король Лир» — величайшая трагедия Шекспира — стал и величайшим спектаклем в истории ГОСЕТа. Его хотел ставить Сергей Радлов, а поставил Соломон Михоэлс. Получился спектакль-дуэль. Дуэль меж равными. Дуэль царя Соломона и короля Лира. Реального властителя подмостков и легендарного правителя Британии. Равного этому спектаклю на тогдашней советской сцене тоже не было. А выдающийся английский режиссер Гордон Крэг, посмотревший «Короля Лира», заметил, что в Британии нет великих постановок Шекспира — потому, что там нет своего Михоэлса.
Маститый мэтр был, безусловно, прав, ибо катарсис в спектакле ГОСЕТа, где все и вся противостояло друг другу, достигался прежде всего личным спором Актера и Героя. Куда как нешуточная смелость в прямолинейно-кровожадные 30-е. И — высшее мастерство! По счастью, остались некоторые кадры — черно-белые и совсем ветхие, но и сквозь них отчетливо звучит боль и явственно видно чудо. Ну, а смелость, разумеется, не простили. Ни Соломону Михоэлсу, ни Вениамину Зускину — Шуту. Убили обоих — трагика и комика — с небольшим перерывом в злодеяниях. По законам жанра Двора…
Художника Александра Тышлера не убили. Третьего из демиургов «Лира». Он сшил бедному монарху-скитальцу «робу» (то ли мантию, то ль пальто), в которой тот резким идишем в уникальном (единственном в мире!) «Лире» обращался к ветру, ливню и молнии, и лишь, быть может, самому черствому в зале не хотелось протянуть маленькому человеку в короне руку: «Ты брат мне...». Софья Шехтер — одна из самых знаменитых столичных портних (люди старшего поколения помнят такую профессию в СССР) — вспоминала о том, как в последней сцене — оплакивания Лиром Корделии и его смерти — зал, «будто наэлектризованный вставал», и...«видеть эту «библейскую» боль нищего-страдальца-короля было просто невыносимо».
Но как же мало написали об этом спектакле энциклопедии! И как жаль! Как горько...
И объехал ГОСЕТ полсвета, или Не простил Двор ГОСЕТу это
Ну если и не полсвета, то уж пол-Европы точно. В 20-е, разумеется, пока можно было. И Бертольд Брехт, и Томас Манн и даже Зигмунд Фрейд пришли на спектакли театра, успех которого был ошеломляющим, после чего худрук Алексей Грановский точно понял — возвращаться не стоит, некуда. Но большинство вернулось — и тучи сгустились. Не сразу — постепенно. Как это, впрочем, всегда и бывает. Подметные статейки в «имперской» прессе сменились антисемитской кампанией — и становилось в некогда веселых и пьяных от шутки и смеха коридорах здания на Малой Бронной все более душно и дурно.
«Фрейлехс» («веселье» в переводе с идиша) стал символическим прощанием ГОСЕТа с публикой. Оно продолжалось несколько лет, а публика все приходила и приходила. Принося цветы и слезы. Спектакль, посвященный традиционному еврейскому свадебному обряду, великая балерина Галина Уланова назвала «шедевром гармонии и ритма». Веселое действо стало и «лебединой песнью» его великого постановщика Соломона Михоэлса, который, чувствуя, что тучи над ним и театром сгущаются, подарил «городу и миру» такой праздник, который уже никогда нельзя было забыть. И простить тоже.
И никто не написал о смерти ГОСЕТА так тепло, как Феликс Кандель в книге «Врата исхода нашего».
«Они убили короля Лира в Минске…и устроили ему в Москве пышные похороны… Все было, как на обычном, старорежимном погроме… Все сгорело, обуглилось, осыпалось пеплом, было выметено на свалку. Сверху лег чистый январский снежок, стыдливо прикрыл грязные следы…Так закрылся Московский ГОСЕТ — государственный еврейский театр. А за ним тихо, по одному, огоньками в непроглядной ночи гасли по стране еврейские театры».
И никто не вспомнил об этой боли так светло и так чувственно, как театр «Шалом», руководимый Александром Левенбуком — почти полвека спустя после закрытия ГОСЕТа.
И нет уже сегодня никого из тех на всем белом свете, кто служил в самом знаменитом еврейском театре...
...А еврейский театр жив. Жив, да!.. Потому что он заколдованный, как писал Кандель... И будет жить вечно. Как и еврейский народ. Хранимый Богом!
