Израильский политик, депутат Кнессета 18-го созыва от партии «Кадима» Роберт Тивьяев вспоминает свое советское прошлое, и мы с удивлением узнаем, что 95 % руководителей высшего звена в Дербенте были евреями, что Красная Армия как минимум однажды победила НАТО, что Сохнут привозит людей не только в Израиль, но и обратно, а своевременно надетая на голову коробка способствует карьерному росту.

Интересный город

Я родился в 1961 году в Дербенте. Там же провел детство. Дербент – достаточно интересный город. Хотя он находится на территории Дагестана, дагестанцев там было не очень много. Город условно делился на три части. На побережье жили русские, центр занимали евреи, а выше рынка – азербайджанцы. В 70-е годы появилась правительственная программа, и все горные села стали перевозить вниз. Вот тогда в городе появилось много представителей коренных народов Дагестана. Тогда мы, можно сказать, в первый раз их увидели. Я учился в школе № 8 имени Лермонтова. У нас в классе было 95 % евреев. Среди педагогов тоже. По переписи 1979 года, 80 % высоких руководителей в городе – евреи. Я имею в виду, директоры крупных предприятий, учреждений и тому подобного. Знаменитым на весь мир ансамблем «Лезгинка» руководил Танхо Израилов, потом десять лет коллектив возглавлял Иосиф Матаев. Евреи сделали серьезный вклад в культуру республики Дагестан.

Некошерная маца

Перед Ханукой или Песахом в городе можно было безошибочно определить, где живут евреи: в квартирах окна вымыты, стены домов побелены. Кошерное мясо и мацу в то время, конечно, приходилось доставать из-под полы. Кстати, интересная история на эту тему произошла со мной не так давно. У нас в Дагестане в первый вечер Песаха все евреи собирались у родителей. И в Израиле мы тоже эту традицию сохранили. Однажды мы собрались у мамы, и я увидел на столе банку, на которой не было написано «кошерный Песах». Мама не читала на иврите и не обратила на это внимание. Я ничего никому не сказал и постарался незаметно убрать банку со стола, но мама заметила. Я объяснил, в чем дело. Она была очень удивлена, говорит, я же ее здесь покупала! То есть мы ходим в супермаркет, а там оказываются некошерные продукты. В Дербенте мы не могли купить в магазинах кошерную пищу, но все то, что доставали под заказ, было на сто процентов кошерным.

Партнер-еврей – это хорошо

В Дербенте на праздники перекрывали весь квартал вокруг синагоги, всегда было очень весело и интересно. С жестким антисемитизмом я в Дагестане не сталкивался. Скажу больше: если кто-нибудь открывал свое дело, и у него в партнерах был еврей – то это считалось очень хорошо. Потому что все знали: еврей никогда не предаст, будет грамотно вести дело. До революции в городе было восемь синагог, потом осталась одна большая. То есть отношение к евреям всегда было очень хорошее и испортилось только в 90-е годы. Собственно, в 1994-м я оттуда и уехал.

НАТО мы разгромили

В моей семье раввинов не было. Оба дедушки – работяги. Дед по отцу был достаточно известный в городе бизнесмен, держал свои магазины. Его дважды раскулачивали. У деда по маминой линии была своя мастерская – он делал гребни. Я даже помню огромные станки, которые стояли в подвале дома. Гребни делали из костей. Кости как-то размягчали, нагревали и прокатывали через валы. Потом нарезали на пластины, пропиливали зубья. Жили мы по советским меркам неплохо. Всем нам – мне, брату и сестре – родители дали высшее образование.

Я окончил Ивановский энергетический институт. У нас была военная кафедра, и я – капитан Советской армии. На сборах отрабатывал действия против турецкой армии НАТО. По легенде учений, они на нас напали, мы их встретили, разгромили и погнали.

В Дербенте все такие богатые?

В 1980 году, когда я учился на первом курсе института, руководство города Иваново захотело изменить пассажиропоток общественного транспорта, и нам, студентам, поручили сделать статистику. Я сидел в городском штабе, куда стекалась вся информация. А это, напомню, олимпийский год. И вот в этот штаб привозят человека. Очень странного и сильно взволнованного. На нем была рубашка с желтой шестиконечной звездой. Этого человека с израильским паспортом сняли с поезда как безбилетника. Он не мог понять, что от него хотят, у него не было ни копейки, даже штраф заплатить было нечем. Я смотрел, как милиционер оформляет протокол, а потом пошел к нашим ребятам, и мы собрали 11 рублей. Потом я договорился с капитаном, что мы заплатим штраф за этого парня, и он согласился. Парень и спасибо-то нам не сказал, просто развернулся и ушел. Я даже не знал, как его звали, и через какое-то время забыл по этот случай. Но вдруг меня вызывают в спецчасть института и начинают как-то издалека расспрашивать. Там были какие-то двое в штатском. Один говорит: «Ты знаешь, что твоя тетя Зинаида уехала в Израиль?» Я не знал, мне об этом никто не сообщил. А потом спрашивает: «У вас там в Дербенте все такие богатые?» Я так понял, что они следили за тем парнем и, конечно, знали, что я собрал ему 11 рублей – нормальные деньги по тем временам.

Был мальчик

После института я стал председателем фонда «Возрождение», была такая еврейская организация в 1992–94 годах. Несмотря на тяжелое время, практически все нееврейские национальные общины нас поддерживали. Все мои знакомые почему-то считали, что я должен заниматься бизнесом. Но я стал заниматься общественными делами. У истоков фонда «Возрождение» стоял Ионафан Мишиев. Он однажды пришел ко мне и сказал: «Я уезжаю. Надо то, что мы начинали, кому-то передать». Я согласился. Подобралась команда отличных ребят. Мы помогали молодым людям, которые хотели уехать в Израиль. Нашей основной работой было предоставление информации. Мы имели большую библиотеку, сотрудничали с посольством, с еврейским агентством. Все визы проходили через нас. Мы отправляли гонца в Москву, в посольство, он привозил визы. Это была достаточно серьезная и большая работа, очень нужная людям.

У нас в городе находилось отдельное еврейское кладбище, достаточно ухоженное. И вот однажды ко мне приходят ребята и говорят, что на кладбище ночует какой-то мальчик. Я попросил привести его ко мне. Приводят. А у нас в Дербенте можно легко по лицу определить, кто русский, кто еврей, кто азербайджанец. Я спросил мальчика, как его зовут. Имя не еврейское, фамилия не еврейская. «Что же ты делаешь на еврейском кладбище?» – спрашиваю. Выясняется, что его мама вышла замуж за нееврея, а потом умерла в молодом возрасте. Папа женился второй раз, а мальчик стал жить у бабушки-еврейки. Но потом и бабушка умерла. Ему деваться было некуда, и он стал жить у нее на могиле. Мы купили мальчику одежду, нашли место, где он будет жить. По шаббатам каждый из нас приглашал его к себе домой. Однажды к нам приехала программа по алие – мы давно их приглашали. Я рассказываю им про случай с мальчиком. Они посмотрели на парня и говорят: «Это невозможно, он же не умеет ни читать, ни писать». Ну, тогда в ход пошли письма, телефоны, факсы… В конце концов мы его отправили. Провожали всей организацией, собрали деньги. Через несколько месяцев раздается звонок. На ломаном русском представитель Сохнута из Иерусалима объясняет мне, что мальчик не учится, курит, ворует. Я отвечаю: «Но я же изложил вам ситуацию в сопроводительном письме». И вот через неделю открывается дверь, и заходит тот самый мальчик. Они его назад отправили. Я тогда этот Сохнут проклинал всеми словами, какие знал. Парень стал жить у нас. Потом мы связались с Сохнутом в Москве и отправили его туда поездом. Больше я о нем не слышал. Спустя много лет сижу в кафе в Израиле. Около полуночи подъезжает машина с молодыми людьми. Один из них подходит ко мне: «Роберт, ты меня не помнишь?» Это оказался тот самый мальчик. Его тогда взяли к себе хабадники, он учился в ешиве, приехал в Израиль, отслужил в армии, и теперь у него все хорошо.

Евреи своих не бросают

Ребят в Дагестане заинтересовал этот случай, они проверили списки воспитанников детских домов в республике и нашли там две еврейские фамилии. Бизнесмены собрали нам деньги, купили полный багажник сникерсов и марсов. Мы приехали в детдом, заходим к директору. Я описал ему ситуацию и попросил познакомить меня с этими ребятами. Привели мальчика и девочку. Я достал две купюры по пять тысяч, тогда это были большие деньги, и протянул им. Мальчик был помладше, он, кажется, даже не понял, что это такое. В общем, мы договорились с директором и стали готовить необходимые документы. К делу подключались все. В итоге у нас всё получилось. Помню, после этого наш водитель – нееврей – плакал, говорил, какие мы, евреи, молодцы, что своих не бросаем. Я потом беседовал с представителями «Натива» и Сохнута. Они заверили, что с детьми всё хорошо. Думаю, их отдали в какую-то семью.

Когда в 1993 году председатель Сохнута Симха Диниц приезжал в Дагестан, он был и в нашей организации, и у меня дома. Фонд имел свой статус, и все остальные нам не мешали. Даже была такая лезгинская организация – Комитет содействия перестройке. Они тоже давали пожертвования для нашей деятельности. Это очень примечательно. Они считали, что мы работаем в верном направлении. Нам помогало очень много людей. Помню, когда мы организовывали ульпан, приезжает к нам один парень и спрашивает, сколько денег нам надо? Я отвечаю, что деньги не нужны, а нужны парты. На следующий день приехала машина, полная мебели, разгрузилась и уехала. Много было таких случаев.

У нас в семье так не делают

Когда я летел на самолете в Израиль, я подумал: вот наши бабушки и дедушки постоянно об этом мечтали, а еду в результате я. Но самое интересное, что, когда я прилетел, я чуть не превратился в антисемита. Меня по знакомству устроили электриком. В первый же рабочий день мы должны были ехать на объект. Нас было несколько русскоязычных ребят. Мы сели на заднее сиденье в огромном JMC. И тут на переднее место садится пижон, с намасленными по моде 90-х волосами, берет с панели пустую картонную коробку и бросает назад. Рядом со мной сидел Саша, ему коробка попала в голову, мне по плечу. Я смотрю на Сашу, он сидит, словно ничего не произошло. Ребята тоже хихикают, словно ничего не случилось. Но я-то к такому не привык. Смотрю на этого парня и понимаю, что сейчас отсюда кого-то вынесут, судя по его комплекции, это будет он. В общем, я взял ту коробку и натянул ему на голову. Но никакого продолжения не последовало. Приехали на объект. Целый день со мной никто не разговаривал. Вечером вызывает меня хозяин и говорит: пойми, мы здесь как одна семья. Я говорю: понимаю, но у нас в семье себя так не ведут. Тогда хозяин открывает шкафчик, достает ключи и дает мне: «Это вон от того джипа».
Через некоторое время я вдруг стал председателем общины горских евреев, потом депутатом горсовета, а через некоторое время и депутатом Кнессета.

Любить не по-русски

Есть так называемая «элита», которую раздражает любой человек с русским акцентом на любой должности. Они, конечно, хотели, чтобы мы приехали. И даже рады были нашему приезду. И иногда были не прочь помочь. Они вообще любят любить алию. Но мы их раздражаем, когда начинаем чувствовать себя не собаками, которых можно погладить за ушами, а хозяевами. Мы их раздражаем самодостаточностью. Мы их раздражаем, когда нам удается чего-то добиться. Они любят помогать, а нам помогать не надо. У нас есть своя культурная и экономическая инфраструктура. Свои театры. Свои магазины. Свои кружки. Свои детские садики. Им всё это не подходит. Они любят зависимых, тех, кому нужно помогать. Тех, кого надо жалеть. Решать их вопросы. Решать их проблемы.

Еще раз про любовь

К русскоязычным депутатам в израильских партиях отношение разное: либо ты играешь в домашнюю собачку, о которой говорят «мы все ее любим», либо ты пытаешься поднимать важные для тебя и твоей общины вопросы, иметь свою повестку дня. Тогда и отношение к тебе как к чужому, о котором говорят «что он себе позволяет?!».

Праздник для русской улицы

К чести коллег, могу сказать, что ни один из них не сказал мне, что я не прав. Никто! Ни один депутат, ни один партийный функционер. Ни один активист. Были те, кто на меня злился. Но с тем, что моя позиция справедлива, были согласны все. Всем известно, почему я вышел из партии «Авода».

Я вышел из-за того, что руководство партии не хочет заниматься «русской улицей». Не хочет заниматься проблемами русскоязычных израильтян. Не хочет говорить с ними. Не хочет вести кампейн на русской улице.

Я вышел из партии хотя бы для того, чтобы заявить о своём несогласии с этим курсом. А в Кнессете я занимаюсь проблемами русскоязычной общины – ровно тем, чем я обещал заниматься, когда вступил в партию. Я никого не обманывал.

Должна быть такая партия

«Мапай» была более ястребиной, чем все нынешние правые партии. Правительства, которые формировались Рабочей партией, выигрывали войны и захватывали территории. А отдавал территории «Ликуд». И только «Ликуд». В «Аводе» говорят о наследии Рабина? Того Рабина, что возглавлял израильскую армию во время Шестидневной войны. Того Рабина, который в начале Первой интифады сказал: «Мы им кости переломаем». Взять это наследие и социальное наследие «Мапая». Перевести их на сегодняшний язык. С этим можно идти и к русскоязычным, и ко всем. Это то, что нужно. Именно это. Нужна партия, которая может решать проблемы. В том числе проблемы оборонные. И социальные проблемы, которые касаются социальной безопасности.

Сделаны в СССР

У нас на поколение вмонтирован страх ассоциироваться с другими, такими же, как ты. Это результат попытки уничтожения еврейских общин на территории бывшего СССР. И так же, как многие евреи в бывшем СССР чурались и стыдились своего еврейства, которое приносило им неудобства, так и тут они боятся ассоциироваться с похожими на себя. Люди не готовы отстаивать свои интересы, боясь попасть под удар из-за своей принадлежности к определенной группе населения — общине выходцев с территории бывшего СССР.

Мы все разные

Народ Израиля — это не единая переваренная масса. Народ абсолютно не монолитен. Израиль совсем не однороден. Есть целый спектр цветов, а не единая бесцветная масса. Десятки крупных и мелких общин, групп, общностей, секторов. Подобно тому, как в иудаизме нет Папы Римского, а есть множество синагог, израильский народ – это многоцветная мозаика. Есть члены разных групп, которые существуют внутри общества. Иногда взаимодействуют. Иногда противостоят друг другу. Иногда враждуя, иногда объединяясь во имя своих интересов. Интересов, которые есть у всех и всегда. Которые могут не совпадать. Одни хотят хранить святость субботы, другие хотят в этот день ездить на автобусах, ходить по кафе и магазинам, развлекаться… Одни желают конституцию, другие государство Алахи. Выходцы из Северной Африки считают, что государство является излишне ашкеназским. Выходцы из Эфиопии хотят привезти родственников. Друзы – хотят расширенного представительства на госслужбе и квот.

Источник: Москва-Ерушалаим