54 года назад жертвами антисемитизма стали немногочисленные евреи Польши, среди которых были мои родители, бабушки и дедушки, вынужденные покинуть страну только по причине своего происхождения.
Антисемитская кампания марта 1968 года, инициированная коммунистическим польским правительством, привела к вынужденному исходу известных деятелей искусства и науки менее чем через четверть века после Холокоста.
После победы Израиля в Шестидневной войне страны-члены Варшавского договора, за исключением Румынии, разорвали дипломатические отношения с Израилем. События в Польше вскоре приняли более драматический характер. В ответ на войну первый секретарь Польской объединенной рабочей партии Владислав Гомулка начал фанатичную кампанию против евреев.
Последние несколько тысяч евреев в стране, в которой до Второй мировой войны их проживало более трех миллионов, были объявлены чужаками, космополитами, сионистами и врагами Польши и осуждены как «пятая колонна». Значение высказываний Гомулки о «пятой колонне» трудно переоценить. Они вызвали к жизни теорию заговора, в центре которой находилась небольшая еврейская община Польши, насчитывавшая в 1967 году не более 30 человек из 32-миллионного населения.
Комментарии Гомулки положили начало пропагандистской кампании, в ходе которой антисионистские резолюции были приняты на более чем 100 000 публичных собраний на заводах, в партийных офисах и даже в спортивных клубах по всей стране. Затем польские граждане еврейского происхождения подвергались систематическому преследованию «за клевету на польское государство». В конечном итоге жертвы были изгнаны с работы и из вузов, лишены гражданства и вынуждены были эмигрировать.
В Лодзи, где антисемитская кампания велась с особой жестокостью, из местных газет уволили журналистов-евреев, а администрация местной глазной клиники требовала от врачей свидетельств о крещении. Местное коммунистическое бюро пропаганды публиковало учебные материалы с цитатами из «Протоколов сионских мудрецов». Менее чем через два месяца Лодзь, некогда процветающий центр еврейской культуры, стал «юденрайн».
Мечислав Раковский, последний премьер-министр коммунистической Польши, вспоминает, как женщина из Кракова с двумя сыновьями и больным мужем спрашивала Гомулку в письме, как ей сказать своим детям, что они теперь являются изгоями в своей собственной стране. «Сделайте одолжение, пришлите несколько капсул с ядом. У меня больше нет сил жить, и я не хочу, чтобы мои сыновья всю жизнь расплачивались за то, что у них отец еврей», — писала она.
В этой атмосфере, которая, по словам польского историка Дариуша Столы, была похожа на символический погром, десятки людей покончили жизнь самоубийством, оказавшись публично очерненными и социально изолированными.
Физическое насилие сопровождало эту жестокую кампанию, которая шла параллельно с главным событием марта 1968 года: массовыми протестами студентов. Граждан еврейского происхождения обвиняли в том, что они подстрекали к бунтарским призывам к демократическим реформам. Их арестовывали, избивали, подвергали пыткам и арестам.
«Мы потеряли все свое человеческое достоинство и права человека. На улицах возникло общее ощущение, что евреев снова можно свободно преследовать, — говорит Юзеф Дайчгеванд, который был задержан 12 марта 1968 года, подвергнут пыткам, издевательствам и приговорен к двум годам одиночного заключения. — Полицейские приказали мне снять штаны и кричали: "ср...й еврей". Я закрыл глаза, на секунду задумавшись, кто совершил эти действия — поляки или те же нацисты, которые преследовали моих родителей. После выхода из тюрьмы я, по примеру друзей, решил покинуть страну».
Ожидающим эмиграции было дано несколько недель на то, чтобы упаковать свои жизни в один деревянный контейнер и отказаться от польского гражданства. В результате они стали лицами без гражданства и получили билет в один конец для выезда в Израиль.
К оскорблению и травме добавилась ирония: некоторые из жертв не знали о своих еврейских корнях до начала кампании. В то время как только около четверти сионистов иммигрировали в Израиль, большинство предпочло строить новую жизнь в таких странах, как Швеция, Дания, Франция и США.
Еврейская община Польши так и не оправилась.
Вспоминая о кампании ненависти, друзья моего отца рассказывают о чувствах растерянности, гнева, печали и горечи от предательства: многие соседи даже перестали с ними здороваться. Другие вспоминают то время и говорят о жутко тихих домах: уволенные с работы, выгнанные из университета и подвергнутые общественному порицанию, многие польские евреи сидели вместе в молчаливой покорности в своих теперь уже полупустых квартирах, ожидая отъезда.
Жертвы стали лицами без гражданства и подверглись унизительной процедуре при выезде, которая включала конфискацию имущества и сбережений. Когда последние пережившие Холокост евреи Польши были вынуждены покинуть страну, еврейская община, только-только восстановившаяся после Второй мировой войны, была уничтожена, а те немногие евреи, которые решили остаться, были деморализованы и запуганы.
Для поколения моих родителей март 1968 года остается роковым поворотным пунктом в истории и катастрофой, от которой Польша и последний остаток польских евреев еще не полностью оправились.
По сей день не найдено приемлемого решения вопроса о выплате компенсации лишенным родительских прав, ни один из виновных не привлечен к ответственности и не предстал перед судом. Трагические события 1968 года также широко не известны ни в польском обществе, ни в еврейской общине.
Эти попытки уйти от истории ни в коей мере не являются уникальными. Варшава аналогичным образом отклонила требования о реституции от переживших Холокост и их наследников за еврейское имущество, отнятое у них в Польше. Когда на эту тему справедливо надавил премьер-министр Яир Лапид, его польский коллега Матеуш Моравецкий ответил, что его страна не заплатит евреям «ни злотого, ни евро, ни доллара».
По мере приближения 55-й годовщины изгнания 1968 года Польше пора признать свою историю, компенсировав старые обиды и противостоять оставшимся призракам прошлого.
Jerusalem Post, перевод Ильи Амигуда
