Последние две тысячи лет еврейский народ в изгнании мечтал. Мечтал о единстве и надежде, о возвращении и тоске, о том, чтобы у еврея наконец появилось место, которое он мог бы назвать своим домом. За все эти горькие годы изгнания не проходило ни одного дня, чтобы еврей не молился трижды в день: «Да узрят очи наши возвращение Твое в Сион». За эти две тысячи лет не прошло ни одного дня, чтобы еврей в Йемене, в Германии, в России, в Индии, чтобы еврей в этих местах не сидел у пресловутых рек Вавилона и не оплакивал потерю своей родины.
Ведь еврей, по самой своей сути, неотделим от земли Израиля. Само его имя (йехуди), происходящее от названия царства его праотцов в земле Иудеи, навсегда связывает его с древней родиной его народа. Еврей, вся религиозная доктрина которого вращается вокруг участка земли, обещанного его предкам, всегда был и будет неразрывно связан с землей Израиля. Еврей, который с того дня, как его насильно изгнали с его земли, постоянно надеется и молится о дне возвращения своего народа. Не Теодор Герцль создал сионизм, а скорее его создали предки Теодора Герцля, которые со дня своего изгнания изо дня в день молились о прекращении изгнания своего народа.
Однако, несмотря на значительную эмоциональную, религиозную и историческую связь, которую еврей установил с поколениями, с 1948 года, когда ворота на его любимую землю наконец открылись, еврей в основном воздерживался от того, чтобы покинуть комфортные условия диаспоры и вернуться на свою историческую родину. И по сей день большинство евреев во всем мире живут за пределами Израиля, причем многие из них не имеют абсолютно никаких намерений когда-либо иммигрировать в Израиль. Таким образом, лицемерие еврейской диаспоры никогда не было столь очевидным, как в наши дни.
Еврейское население диаспоры фактически подчинило себя жизни в постоянном состоянии лицемерия. Проповедуя религиозную доктрину, которая, естественно, включает в себя различные формы сионистского идеализма, диаспора заставляет себя жить в неустойчивой форме двойственности. Например, каждый год по завершении пасхального седера и молитвенных служб Йом Кипура присутствующие восклицают известную фразу: «В будущем году в Иерусалиме!». Однако здесь проявляется явное лицемерие: если для тех, кто выкрикивает это заявление, действительно так важно вернуться в Иерусалим, то почему они этого еще не сделали? Если переезд в Израиль и присутствие в Иерусалиме действительно были таким идеалом, то что помешало им воплотить этот предполагаемый идеал в жизнь? Подобное чувство лицемерия возникает на каждой свадебной церемонии в диаспоре, когда жених цитирует известный псалом» «Если я забуду тебя, о, Иерусалим». Наблюдающий за этим со стороны не может не задаться вопросом, действительно ли жениху удалось вспомнить Иерусалим, ведь он произносит такое заявление, активно решая создать семью за пределами Израиля.
В результате еврейская диаспора была вынуждена признать, что само ее существование противоречиво и неидеально. Открыто признавая, что жить за пределами Израиля неидеально, и одновременно продолжая оставаться в диаспоре, еврейская диаспора дает понять, что ее приверженность иудаизму неполна. Такое явное состояние неполноценности, к сожалению, приводит к целому ряду дополнительных проблем.
Конечно, наиболее очевидным побочным продуктом такого состояния иудаизма является общая апатия, которую он порождает среди своих приверженцев. Когда теологическое движение требует от своих членов лишь частичного послушания в отношении выполнения требований веры, прямым результатом становится апатия по отношению ко всей вере. В конце концов, как можно признать, что допустимо без необходимости нарушать одни религиозные обязательства, но не другие? В тот момент, когда важнейшая часть теологии конфессии рассматривается как излишняя, ее приверженцы, как правило, понимают явное лицемерие и, как следствие, становятся в значительной степени апатичными в своей преданности этой религии. К сожалению, именно такая ситуация сложилась в еврейских общинах диаспоры. От евреев таких общин требуют соблюдения определенных религиозных законов, но в то же время от них ожидают игнорирования важнейшей части их теологии или неискреннего отношения к ней. Прямым результатом такого лицемерия является рост апатии евреев в отношении своего вероисповедания, особенно среди еврейской молодежи.
Для борьбы с такими теологическими угрозами общины диаспоры пытаются примирить парадокс, присущий их существованию, двумя основными способами: преуменьшая место сионизма в иудаизме или поддерживая сионизм издалека.
Первого подхода, как правило, придерживаются различные неортодоксальные иудейские деноминации, такие как реформистское и консервативное движения. Неортодоксальные иудейские деноминации наиболее заметно преуменьшили значение земли Израиля, а реформистское движение дошло до того, что исключило все упоминания об Израиле и Сионе из своих молитвенных книг. Кроме того, чтобы уменьшить стремление еврейского народа к восстановлению храма в Иерусалиме, неортодоксальные иудейские группы старались называть свои синагоги «храмами». Переименовывая свои молельные дома в «храмы», эти неортодоксальные группы пытались показать, что им не нужен Израиль или Иерусалим, поскольку их храм не зависит от земли Израиля. Однако, как можно заметить по неуклонно высокому уровню межнациональных браков и общей неукорененности среди членов неортодоксальных групп в диаспоре, эти группы, несомненно, потерпели неудачу в переделке иудаизма. От молодых евреев просто нельзя ожидать серьезного отношения к своей религии, если они воспитываются в неполном иудаизме. В конце концов, отделив националистические и сионистские аспекты еврейской идентичности от своего иудаизма, они получают лишь неполный и неполноценный иудаизм. От такого иудаизма нельзя ожидать длительного существования в диаспоре.
Второй способ, которым общины диаспоры пытаются примириться со своим существованием, — это поддержка Израиля на расстоянии. Этого подхода придерживаются в основном современные ортодоксальные общины. Однако фундаментальный недостаток этого подхода заключается в том, что эти общины косвенно признают, что жизнь в Израиле идеальна, но отказываются изменить свой образ жизни в соответствии с этим. Эти общины открыто признают, что у них есть шанс осуществить двухтысячелетнюю мечту еврейского народа. Тем не менее они готовы упустить его ради котелка чечевичной похлебки. Хотя такой подход позволяет сохранить самобытность и суть иудаизма, чрезмерное лицемерие и отсутствие последовательности подрывают доверие к этой разновидности иудаизма. В конце концов, как можно искренне молиться три раза в день за сбор изгнанников и при этом активно выбирать проживание в диаспоре из соображений комфорта?
В обеих попытках разрешить кажущееся противоречие еврейской диаспоры остается густое и несмываемое пятно лицемерия. Дело в том, что не было предложено никакого разумного оправдания отказу от еврейской мечты последних двадцати веков. Точно так же не было дано должного примирения тому, как общины диаспоры могут заявлять, что скорбят о потере родины своих предков, и при этом отказываться возвращаться, когда им предоставляется такая возможность. И самое главное, не было найдено оправдания тому, как эти еврейские общины могут отвернуться от еврейского самоопределения: и все это при том, что дым немецких труб и слезы двух тысяч лет еврейского изгнания все еще в памяти.
По иронии судьбы, единственными еврейскими группами в диаспоре, которые, казалось бы, остались нетронутыми лицемерием, являются несионистские деноминации харедим. Таким группам, как сатмарские хасиды, удается успешно сохранять законное место земли Израиля в еврейской теологии и в то же время предлагать логическое объяснение своему неприятию сионизма. Благодаря религиозным обоснованиям, которые приводят сатмарские хасиды (какими бы несовершенными эти обоснования не были), они могут оставаться в диаспоре с понятным «алиби»; таким образом, им удается избежать лицемерия. Отвергая всю идею немирного собрания изгнанников, сатмарские хасиды даже религиозно поощряются к тому, чтобы оставаться в диаспоре. Таким образом, сатмарские хасиды сохраняют статус-кво двадцативекового изгнания, в котором еврейский народ был лишен возможности вернуться в Израиль: в прошлом — потому что это было невозможно политически, а для сатмарских хасидов в настоящее время — потому что это невозможно религиозно.
В наше время вопиющее лицемерие большинства евреев диаспоры в определенные моменты выглядит как повторение еврейской истории. Возрожденное явление древнего вавилонского еврея, который, несмотря на возможность активно присоединиться к сбору изгнанников, предпочел комфортно существовать в диаспоре. Многие ли евреи диаспоры могут сказать, что они не забыли Иерусалим? Многие ли могут искренне сказать, что хотели бы оказаться в Иерусалиме в будущем году? Не так уж много. В этом и заключается неоправданное лицемерие евреев диаспоры.
Times of Israel, перевод Ларисы Узвалк
