Из шести миллионов евреев, убитых во время Холокоста, два миллиона — являлись женщинами. В период с 1941 по 1945 год еврейские женщины были заключены в гетто, в нацистские концентрационные лагеря, прятались в одиночку или со своими детьми, чтобы избежать попадания в руки нацистов и их пособников. Еврейские женщины также играли значительную роль в Сопротивлении и партизанских группах.
В Восточной Европе, в гетто и трудовых лагерях, еврейские женщины, которые никогда до этого не работали вне дома, начали трудиться в мастерских, так как были вынуждены производить одежду и обувь для военного и гражданского потребления. Они также использовались в строительстве и подготовке аэродромов и других военных объектов. Некоторые — «вкалывали» в гетто, на заводах, а другие — занимались стиркой. В крупных гетто — женщины работали на кухнях, в прачечных и других службах организаций самопомощи или юденрата (еврейского совета). В больших гетто также существовала острая нехватка рабочих мест, и немалая часть евреек просто не могла найти постоянную работу. Например, в Варшаве, в сентябре 1941 года, около половины узников гетто (от 200 до 250 тысяч) не имели постоянной работы и умирали от голода, большинство из них — были женщины и дети. Многие еврейки пытались принести для своих малышей немного пищи, которую получили на работе, но ее было недостаточно.
Это вынудило многих девушек и женщин обратиться к опасной контрабанде, как к единственному способу — кормить своё чадо. Они, с огромным риском для жизни, покидали гетто и находили неевреев, готовых покупать их личные вещи, включая даже свадебные кольца, в обмен на еду. Их усилия были направлены на спасение жизни своих детей, поэтому они также лишали себя пищи и теряли силы. Все это становится понятным с учетом того, что средняя суточная калорийность рациона в Варшавском гетто составляла всего 181 калорию для каждого человека (при суточной норме 1800 и более калорий). В гетто Лодзи — практически все еврейки работали.
Расскажу здесь о судьбах героев и героинь моих интервью. Некоторые из этих историй полностью опубликованы в моей книге «Евреи — жертвы Холокоста и воины Красной армии. Избранные истории из первых уст».
Роза Петровна Каплан (в девичестве Сигал, 1928 — 2023 гг.) — по образованию педагог, как и ее покойная мама. Являлась членом Ассоциации бывших узников гетто и нацистских концлагерей. В 1941-ом году, когда началась война, она находилась со своей семьей в небольшом украинском городке Бар Винницкой области, однако с приходом немцев ее, как и других евреев, загнали за колючую проволоку. Ее старший брат Михаил (Моисей) Сигал героически сражался на фронте, вместе с наступающей армией освобождал Винницкую область, где после долгой разлуки встретился с любимой сестрой и отцом. Узнав о гибели матери, поклялся обязательно отомстить и сам погиб в конце 1944 г., оставив после себя трогательные, теплые письма и небольшой дневник. Роза пережила оккупацию, гетто, принудительные работы, смерть близких и при этом сохранила оптимизм, бодрость, моложавость, силу духа, надежду на лучшее, удачно вышла замуж за офицера – танкиста Михаила Каплана, воспитала достойных детей и внуков.
Роза Каплан (Фото предоставлено Архивом НПЦ «Холокост»)
«Голодно, холодно, кругом – болезни, неопределенность, инфекции, вши, тиф. Жена жандарма за нашу хорошую уборку иногда давала нам кусочек туалетного мыла, что казалось невероятным счастьем! В марте 1944-го мы понимали – «наши» вот - вот придут. И правда, в один прекрасный день в деревню пришли красноармейцы, командиры, освободив нас. Я встретилась с отцом, узнала, что он выжил. Впоследствии, папа женился на такой же узнице, у них родились сын и дочка, мои сводные брат и сестра. Дальнейшие годы тоже стали невероятно сложными – много училась, вышла замуж за военного, с частыми переездами, мы воспитали двоих детей», – завершает она наше интервью.
Ида Спектор (Фото предоставлено Архивом НПЦ «Холокост»)
Ида Иосифовна Спектор (в девичестве – Зайдель) – бывшая малолетняя узница еврейского лагеря «Мертвая петля» или Печора. О ней можно подробнее прочитать по ссылке. Как известно, в СССР на эту тему никто не говорил. Моя мама родилась в Тульчине, через пятнадцать лет после окончания войны, выросла в этом городке, отучилась там в школе, но о Холокосте в своих краях ничего не знала до того момента, пока не прочитала мои интервью с выжившими земляками.
Рассказывает Анатолий Шмулензон, уроженец Тульчина, малолетний узник лагеря «Мертвая петля», автор книги «Без права на жизнь».
«Зима 1942-го года выдалась очень суровой. Евреев морили голодом, болезни уничтожали, казалось бы, всё живое. Но даже в этих нечеловеческих условиях люди искали выход из создавшегося положения. Все вещи, которые имелись у несчастных, были отданы задаром. Кто имел родных в гетто, уходили туда, другие начали шататься по сёлам, просить подаяния у крестьян. В ответ на это полицейские начали свой террор против заключённых лагеря. Фашисты стреляли по бегущим евреям, которые шли из села Соколец через замерзшую реку Буг, как по мишени. При переходе через реку погибли Пералы Ткач, замечательная женщина и мать, а также Яша Ботканин и Шепа Пестрогались. 28-го декабря начались морозы, все занесло снегом, пришла суровая зима. Появились такие болезни, как брюшной тиф и дизентерия. Умерла в лагере отличница, красавица, замечательная девушка Удали Штернгарц. Умер Абраша Бартик и его пятеро братьев. Осталась только его мать – Элки Бартик. От горя она ходила по комнатам и пела песни, люди её жалели и давали что-то покушать», – говорит он.
Анатолий Шмулензон с супругой
За каждую ночь, по его словам, умирало по 200-300 человек. Выделили подводы, сани, создали похоронную команду, которая стала вывозить мертвых.
На мертвецах было много вшей, поэтому их раздевали догола, укладывали как дрова, перевязывали веревкой и везли на старое еврейское кладбище, где выкопали большую яму и складывали туда трупы. Так, за январь месяц, умерло около трех тысяч человек, в основном те, кто ютился в коридорах, подвалах, столовой, санатории. В лагере ничего не давали есть, заключенных морили голодом.
«Те, у кого оставались вещи, могли поменять их на еду. К воротам подходили крестьяне для обмена, а у нас ничего не было. Мама и ее сестры все оставили дома. Соседи из нашего дома все наше имущество перенесли к себе. И вообще, когда выводили евреев, многие украинские жители Тульчина подгоняли свои подводы к еврейским домам и грузили все подряд. К кому пришла беда, а к кому – радость наживы. Но не все были такими. Соседи, которые были порядочными людьми, проклинали их за мародерство. Однажды, мама со своими сёстрами ушли и обещали прийти на второй день, однако не пришли. Через неделю их привезли жандармы. Мать тогда узнала, что умерла самая маленькая ее дочка – Бэллочка. Мои сестрички всячески пытались спасти ее от голода. Ходили просить маленький кусочек хлеба, завязывали его в тряпочку, мочили в воде и давали ей сосать его. Однако, моя маленькая сестрёнка все же скончалась от голода. Когда мать сняла платок, все ахнули – ее черные красивые волосы стали белыми. Ей было всего 36 лет. К концу февраля 1942-го года стали умирать мои родные, двоюродные сестры и братья. Одни от болезней, другие от голода. Лежа на цементном полу, получила гангрену ног и покинула этот мир девушка неземной красоты, двоюродная сестра Бэйла. Заболела брюшным тифом и ушла из жизни моя сестра Розочка. К концу февраля нас осталось совсем мало. Моя двоюродная сестра Италы простыла и умерла через три дня, возле своей матери Суры. У моих дорогих людей уже не осталось слез. Сёстры постарели. Как-то раз я вышел в коридор и услышал ругань. Дверь в соседней комнате отворилась, какой-то сверток попал мне в плечо. Взяв его, я вернулся к матери. В нем оказалось столовое серебро. Рассмотрев его, мама занесла его к тёте Хоне и получила за него четыре пирожка с горохом. Разделив их, мы начали есть. Мой братик Хаим как-то странно посмотрел на нас и умер с пирожком в руках. Увидев это, тетя Сура вскрикнула, вспомнив своих умерших детей, потеряла сознание и, не приходя в себя, скончалась. На следующий день дядя Ушер похоронил их вместе. Страшное горе, свалившееся на мою маму, которую я очень любил, сделало её в 36 лет старухой, тихой и замкнутой. Такой я ее запомнил на всю жизнь», – вздыхает Анатолий Шмулензон.
В мае 1942-го года лагерь «Мертвая петля» был окружен плотным кольцом полицейскими, внутрь вошли немцы. Всех выгнали из здания на улицу, стали отбирать молодых и еще крепких людей, отводя их в сторону. Таким образом, добрались и до Шлимы Фельдшер, которая держала на руках маленького ребенка. Подбежав к ней, офицер СС схватил ее малыша за ножку, вырвал силой из рук матери и бросил его головой в фонтан. Воды в нем не было, ребенок сразу погиб. Поднялся крик отчаяния, фашисты направили автоматы на людей, приказали молчать. Шлиму забрали. До войны она была самой красивой девушкой в Тульчине. В дальнейшем, она убежала из лагеря, умерла в 80-х годах, но детей у нее больше никогда не было.
Анатолий Шмулензон со слезами на глазах рассказывал, что однажды, в лагерь приехал один из евреев, оставленных в Тульчинском гетто, Эдлер. Он был старшим общины: «А ну, записывайтесь на торфоразработки в Тульчин, не пожалеете! Там дают кушать» – сказал он. Люди поверили. Записались многие. Среди них были моя мама и тетя Хона. Дядя Ушер уже работал в Тульчине. Вскоре, нас, в сопровождении пяти румынских солдат, на подводах, повезли в Тульчин, евреи радовались, пели песни о тяжелой судьбе нашего народа. Доехав до Нестерварки, недалеко от Тульчина, нас вдруг окружили. Подъехали эсэсовцы на грузовых машинах. Детей перегнали на одну сторону, а взрослых – на другую. Их посадили на машины, а детей - на подводы. Старших увезли в Гайсин, а нас – малышей и чуть постарше - в Тульчин, в приют. Проклятия на Эдлера сыпались со всех сторон. Так, злым, обманным образом, отправили в неизвестность многих из тех, кто боролся за жизнь и выживал в этих жутких, суровых условиях».
Среди обреченных на гибель оказалась и мама Анатолия Шмулензона – Неха: «Тетя Хона перебралась через забор и убежала, оставив на руках у Песи маленькую Хейвид и Хаима. Она подумала, что с детьми Песю не возьмут». Так, Анатолий со своей сестрой Лейкалы остались на этом свете совсем одни. Их увезли в Тульчин, вместе с детьми тети Хоны и многими другими. Брат и сестра выжили, но своей мамы больше не увидели.
Григорий Борисович Шмулевич, автор книги «Зов жизни и памяти», вышедшей в серии «Российская библиотека Холокоста», родился в 1931-м году, в украинском местечке Жабокрич. Когда ему было 10 лет, началась Великая Отечественная Война, и с июля 1941 года по март 1944 года, большая еврейская семья Шмулевич - Крамер вынуждена была бороться за жизнь в условиях сначала германской, а затем румынской оккупаций. Далеко не всем удалось дождаться прихода Красной армии. Мальчик стал очевидцем расстрела нацистами жителей местечка Жабокрич, перенес тиф, получив осложнение на зрение. Мама Григория Шмулевича была сильно ранена фашистами, когда те вошли в местечко, прострелена во многих местах – на животе, ногах, руках, чудом выжив. Местный доктор отказался ее лечить, проявляя лояльность нацистам, и женщину пришлось везти к доктору в соседний Крыжополь, где ей оказали помощь.
«Нас с мамой и тетей погнали в подвал. Я спасся, а мои мама и тетя остались в подвале, были ранены. Спустя три дня, наша раненая мама оказалась живой. Лечить ее было нечем – ни бинтов, ничего не было. Отец пошел в другой район, где у него знакомый был главврачом больницы. Этот главврач согласился принять тяжелораненых: маму, двоюродную сестру и еще одну женщину, дал йода, бинты, вату для других. Вот, человек», – вспоминает бывший малолетний узник гетто.
Когда мама Григория Шмулевича пришла в сознание, подняться ей мешали многочисленные трупы, навалившиеся на её ноги. И она уже потеряла надежду встать, но какой-то человек помог ей подняться и вытащил её из подвала. Женщина утверждала, что это был солдат.
Вместе с сыном, они прожили в гетто до 1944-го года, в жуткой скученности, антисанитарии, холоде, голоде и постоянном страхе. Но им повезло – они дождались того времени, когда в 1944 году их местечко освободила Красная армия. А вот еврейской общины в Жабокриче больше нет: «С полным правом может каждый бывший обитатель гетто в Жабокриче присоединиться к записи в книге посетителей Мемориального центра Холокоста в Ванзее, сделанной бывшей малолетней узницей Лилей Глазер, которая проживает в настоящее время в Иерусалиме. Она написала: «Я была в гетто и выжила», и еще: «Я победила Гитлера», – завершил наш разговор Григорий Шмулевич.
Мой собеседник, доктор экономических наук, профессор Финансовой академии при правительстве Российской Федерации Борис Сребник – бывший малолетний узник Минского гетто, сумел спастись и бежал из гетто с группой других еврейских ребят. Вел эту группу Иосиф, брат Майи Левиной (затем, по мужу — Крапиной), еврейский паренек лет 13: «Он собрал нас, десять спасшихся из гетто ребят и предложил идти к партизанам. Трое суток мы с нашим «Моисеем» двигались по лесам и бездорожью – прошли примерно 100 километров от Минска».
Самой маленькой девочкой в этой процессии была Майя Левина. Из семьи Левиных в Минском гетто работали отец, мать, брат Иосиф и дедушка. После того, как в гетто и днём начали убивать людей, мать Майи стала оставаться с детьми. Отец и дед трудились на лесопилке, а Иосиф истопником, он целый день разгружал уголь. На работу всех выводили колоннами. Однажды, их рабочая колонна в гетто не вернулась, всем стало ясно, что их где-то убили.
Майя, воспитанница детского дома №7, Минск, 1951 г. Коллекция Исторической мастерской
Хорошо запомнился Майе Исааковне день 7-го ноября 1941 года, когда на советский праздник Октябрьской революции был проведен первый погром, в ходе которого было убито большое количество жителей гетто. После этого погрома, семья Левиных стала прятаться в «малине» – хорошо замаскированном укрытии, которое успели соорудить её дед - столяр и отец. Такие же «малины» имелись у большинства жителей гетто. Но вытаскивали евреев и из обнаруженных «малин». Однажды, увели и мать Майи Левиной – Симу Иосифовну.
Мать Майи Исааковны, Сима Иосифовна Левина. Коллекция Исторической мастерской
Её повесили на Юбилейной площади. Несколько дней Майя и ее старший брат Иосиф ходили смотреть на маму – потом тело, видимо, закопали где-то в одном из рвов, ставшем братской могилой. Вместе с матерью тогда ушла из дома еще одна младшая сестра: все надеялись, что женщину с маленьким ребенком пощадят. О судьбе той девочки ничего неизвестно и поныне, но участь её понятна. Старшей же сестре Майи, Валентине повезло, её спасли добрые люди, устроив в детский дом, так как она не была похожа на еврейку.
Майя Исааковна в исторической мастерской. Коллекция Ольги Капустиной
В октябре 1943 года, брат Майи Левиной, Иосиф, предложил бежать из гетто. Он часто ходил в так называемый «русский район» и даже добирался до партизан, помогая выводить из гетто людей. Когда погибли почти все его близкие, он решил спасти Майю и других детей. Собрал их, человек пятнадцать, провел ночью, через еврейское кладбище к вокзалу. Там они прятались в пустом железном баке трое суток. Узнав, что гетто ликвидировано вместе с узниками, Иосиф решил вести всех еврейских ребят к партизанам. Эти девочки и мальчики были разные по возрасту, каждый со своей трагедией. По окончанию войны Майя жила в детских домах. В 1946 году, из Германии вернулся Иосиф Левин, тот самый «Моисей», старший брат Майи, который уцелел в концлагере и потом нашёл своих сестер – Майю и Валентину. В середине 1990-х годов, Майя Исааковна Крапина (Левина), на тот момент уже известная в Белоруссии гимнастка, приступила к поисковой работе по выявлению спасителей евреев в Беларуси – «Праведников народов мира».
Клара Марковна Березовская (1894–1976 гг.) – врач, выжившая в годы нацистской оккупации Умани (Украина). До революции – курсистка, заканчивала Киевский Институт народного образования имени М.П. Драгоманова. В начале 20-х годов приехала в Умань, где вышла замуж за Давида Абрамовича Бурштейна (1877-1941 гг). В Умани он работал в городской больнице и был известен как терапевт и диагност высокого класса.
К. Березовская с внучкой Наталией . Конец 1950-х гг., Львов (Фото предоставлено Архивом НПЦ «Холокост»)
Свои воспоминания, изданные в 2018-м году в серии «Российская библиотека Холокоста», под названием «Дороги гетто», она написала еще в 1946 году. Они являются уникальным источником о событиях Холокоста. О геноциде евреев в оккупированной немцами Умани известно немного. По одной простой причине – рассказать некому: еврейский вопрос в столице хасидов был решен с германской дотошностью.
И вот, вышел документ невероятной силы. Написанный по горячим следам, когда цепкая память во всех подробностях еще хранит события, имена, факты, лица: «Тут я замечаю листовки, уже расклеенные на стенах домов. Читаю: “Украинцы, поздравляем вас с освобождением от жидо-большевистской власти. Гитлер вызволил вас от ненавистной вам власти”». Прихожу домой и в каком-то странном оцепенении слоняюсь по квартире. На другой день к нам во двор входят два пожилых немца. На руках повязки со свастикой. Один из них, черноглазый, спрашивает: «Где живет зубной врач?» Я вынуждена ему объяснить, и он тут же спрашивает по-немецки, евреи ли мы. Получив утвердительный ответ, говорит: «О, юде? Юде капут». Этот «юде капут» начинает преследовать меня везде и всюду. Вскоре, в городе появились объявления, что жиды обязаны носить на левой руке специальные знаки. На белой материи, коричневыми нитками должен быть вышит щит Давида. В других объявлениях говорилось, что жидам нельзя посещать общественные места, увеселительные учреждения, что они не имеют права ходить на базар и покупать продукты и не имеют права отказываться ни от какой работы. Днем я зашла к соседке, a когда вернулась, узнала, что моего мужа, как он был – в белом халате, схватили во дворе немцы и потащили чистить улицы. Иду его искать, но не по главной улице, a низами. По дороге встречаю еврейку, которая в ужасе сообщает, что доктор где-то возле церкви везет тачку с песком. Она возмущается, как это – врача, да еще больного, заставляют чистить улицу! На другой день приказ – всем регистрироваться по месту службы. Идем боковыми улицами к здравотделу. Мимо немцев проходим с жутким чувством страха. Поднимаемся по лестнице. Народу много. На нас косятся, усмехаются, и редко кто смотрит с сочувствием. Почва уходит у меня из-под ног. Я не иду, я крадусь, не смотрю, a озираюсь. Между людьми очень быстро выросла какая-то неловкость в разговорах, исчезла непринужденность. Нас регистрирует старый секретарь здравотдела. Перед каждой фамилией обязательно выводит слово “жид”».
Березовская выжила, спаслась благодаря тому, что действовала очень осмотрительно и осторожно. Ее «стратегия выживания» – постоянно менять место пребывания, нигде надолго не задерживаться, не привлекать лишнее внимание, спастись самой и не погубить невольно тех, кто оказывал ей помощь – давал пристанище, еду…
Уже в конце своих воспоминаний, Клара Березовская напишет: «Слушаю и чувствую, как волна безумной радости заливает мое сердце. С трудом сдерживаю себя, вспоминаю все пережитое за последние годы, их приход в Умань, их спесивые мерзкие физиономии, их презрение ко всему и все содеянное ими. И вот сегодня я дожила, чтобы услышать от немецкого солдата, какой ужас он испытывает, когда думает о встрече с русской армией. Я вижу врага, повергнутого в прах. Как сладок этот миг!.. Через два дня они бежали, и 27 декабря 1943 года в пять часов вечера к нам в избушку постучали наши. “Можно войти?” — спрашивают они. “Входите, входите, дорогие гости! Три страшных года мы вас ждем!”, — отвечаю им, широко распахивая двери».
Как мы видим на примере бесед с нашими героинями и героями, читая их воспоминания, пребывание еврейских женщин в гетто было очень тяжелым и страшным, оно проходило в бесчеловечных обстоятельствах, в условиях постоянной опасности для их жизни. Выжить в гетто смогли лишь немногие еврейские девочки и женщины. Кому-то из них помогали неравнодушные люди (не евреи) и тем самым спасли обреченным жизнь. А объединяет уцелевших представительниц прекрасного пола только одно. Все они – случайно выжившие.
P.S.
За помощь в подготовке публикации автор благодарит историка, заведующего Архивным отделом Российского Научно-просветительного Центра «Холокост» Леонида Терушкина.
