145 лет назад, 7 ноября 1879 года, на хуторе близ села Яновка Херсонской губернии в семье состоятельного колониста Давида Бронштейна родился пятый ребёнок, сын Лёва.
В автобиографии ставшего профессиональным революционером Льва Давыдовича не нашлось тёплых слов для родни. Он описывал их, как «людей, поднимающихся из нужды вверх и не желающих останавливаться на полдороге. Все мускулы напряжены, все помыслы направлены на труд и накопление».
— Сероватое детство в мелкобуржуазной семье, в деревне, в глухом углу, — добавил Лев ниже, — где природа широка, а нравы, взгляды, интересы скудны и узки!
Может и так, но только именно эта семья обеспечила юному Бронштейну гимназическое образование, а уж дальнейший путь Лев выбрал сам. Он прошёл все этапы адепта революционных преобразований: агитатор, подпольщик, политический заключённый, беглец, эмигрант. Взял звучное имя — Троцкий. Выступал как полемист и теоретик, стал вождём народных масс, занимал высшие посты в руководстве новым государством, был кумиром для последователей, разработал учение, создал IV Интернационал... Правда, завершалось всё некрасиво: оппозиция власти, ссылка, изгнание, неуют чужбины. И в конце — жирная, кровавая клякса, которую ледорубом «поставил» убеждённый противник троцкизма, испанец Рамон Меркадер.
Когда свершился октябрьский переворот, множество иудейских глаз с восторгом, упованием и надеждой следили за взлётом Льва Троцкого. Евреи поначалу полагали, что имея в верхах власти такого покровителя, можно решить основные проблемы и, прежде всего, проблему антисемитизма и свободы исповедовать иудаизм.
«С одной стороны еврейство гордится тем, что Троцкий возглавляет борьбу с погромщиками, — записал в дневнике один из современников, — а с другой евреи сильно напуганы! Что, если, не дай Б-г, большевики проиграют? Кто ответит за дела Троцкого-Бронштейна»?
Довольно скоро эти надежды улетучились. Несколько делегаций еврейских общин, возглавляемых почтенными раввинами, пытались поговорить о насущных проблемах еврейства в революционное время. Троцкий выгнал их всех:
— Что б вы знали, я не еврей! — разъярившись, крикнул он делегатам в лицо.
— Но кто же? — в ужасе вопросил старик-раввин, — Неужто русский?
— Ни то, ни другое! — прозвучало в ответ, — Я — интернационалист! И занимался бы вашими вопросами, даже если бы вы были болгары! Пусть партия прикажет! А пока ступайте вон! Тут фронт рушится, а они — «еврейский вопрос»!
Однако следует отметить: когда Евсекция ВКП(б) вместо своего прямого дела — распространение коммунистической идеологии в среде иудейской общины — начинала заниматься гонениями, поднимать на знамя лозунги типа «Долой раввинов!», Троцкий, чутко следивший за настроениями и опасавшийся вспышек яростного антисемитизма, печатал статьи в «Правде», где крепко доставалось таким оголтелым личностям, как идеолог Фрумкина.
Не смотря на такое противоречивое отношение, в прессе на идише публиковались восторженные строки:
«К пассивному героизму мученичества ныне добавился героизм меча, винтовки, пушки, танка, которыми повелевает еврейский ум. И, хотя сам я свидетель отступничества Троцкого и того, что повернулся он спиной к сородичам своим,
трудно не испытывать за него гордость»!
Многие оценивали ситуацию, в которой оказались евреи в период гражданской войны в России как «быть между молотом и наковальней», а потому следовало выбирать меньшее из зол, олицетворением которого являлся прежде всего наркомвоендел.
Публицист Закс заклинал в своей статье «Большевизм и евреи»:
«Если выбирать между поляками и Троцким, то уж лучше Троцкий. Если бы побольше радикалов вроде него вошли в правительство, то враги наши скрипели бы зубами, исходили бы пеной от бешенства, но тронуть бы нас не смели, не говоря о погромах и убийствах! Если наш народ даёт жизнь потрясателям основ и грозе устоев, значит он всё ещё полон сил и жизни»!
Однако гражданская война разделила и евреев: далеко не все соглашались с такими оценками. Писательница Рохл Имри вспоминала о слухах и разговорах, ходивших в Одессе:
«Евреи здесь ненавидят Троцкого всем сердцем. Считают, что это он придумал военный коммунизм, разоривший многих из них. Троцкого называют только его еврейским именем — Лейба Бронштейн. Его винят во всех бедах, надеются на скорое падение и желают, чтобы жизнь он окончил на виселице»!
Но не только пустые слова и пересуды шли по поводу Троцкого.
— Мы прочитали недавно, что при гетмане Скоропадском собрался в синагоге особый совет раввинов, — писал старый соратник-противник Льва, Григорий Зиновьев, — И вот эти представители богатых евреев официально, перед всем миром, извергли из еврейства Троцкого, меня, вашего покорного слугу и ещё других товарищей! И что же? Мы огорчились? Ни единый волосок не поседел у нас от огорчения!
Должность Троцкого «народный комиссар военных дел» превратила его в жупел для антисемитов в среде борцов с Советской Властью. На него рисовали карикатуры, готовили покушения, ему посылали проклятья. А доставалось попутно евреям на территориях, занятых войсками интервентов, Белой Армии, Петлюры... Хуже всего были иррегулярные ватаги, возглавляемые разными батьками и атаманами. Погромы местечек Украины — их рук дело. Власти не вмешивались.
Когда представители общины обратились к петлюровскому генералу с просьбой прекратить грабёж и погромы, он, выпучив глаза, взревел:
— Да вас всех под корень надо! Жид Троцкий ведёт войну против Директории, а вы же все за него!
Атаман Струк, окопавшийся со своей армией близ Чернобыля, не отставал от генерала.
— Троцкий-Бронштейн все церквы позакрывает, — вещал он крестьянам, готовя очередной погром, — А добро и земли раздаст своим соплеменникам!
В общем, не только у «еврейских мелких буржуа», но и у рабочего люда была причина не любить Льва Давыдовича.
Абба Ахимеир, лидер сионистов и писатель, брат которого погиб, сражаясь в Красной Армии, утверждал:
— В погромах больше виноват Троцкий, нежели сотни Деникиных и Петлюр.
Задолго до 1917 года сионисты предупреждали свой народ: не суйте нос в дела русской революции! Это провозглашали Герцль, Усышкин, Пасманик и Жаботинский. Евреи дорого заплатили за кресло военного министра для Троцкого!
В годы после гражданской войны утвердилось мнение, что деятельность Льва Бронштейна, как революционера, подготовила среду для роста антисемитизма в Советском Союзе. Одним из первых задумался о её последствиях историк и публицист Семён Дубнов:
— Еврейские последователи Ленина превзошли в своём размахе даже его. Негласно Смольный называют «Центрожидом». Позже так станут говорить вслух, и антисемитизм глубоко укоренится во всех частях Российского общества. Уже готова почва для антисемитизма в культуре.
Дубнов заявил: благодаря Троцкому и ему подобным национальная еврейская жизнь в Советском Государстве вскоре будет под спудом.
Главный раввин Москвы Яков Исаевич Мазе после беседы со Львом Давыдовичем выразил ту же мысль проще:
— Троцкие устраивают революции, а по счетам платят Бронштейны.
P.S.
Фамилию «Троцкий» носил старший надзиратель одесской тюрьмы, где Лев Давыдович отбывал срок. На молодого революционера он произвёл неизгладимое впечатление. Этого «держиморды» побаивались не только заключенные, но и тюремщики.
Эту фамилию Лев Бронштейн лично вписал в чистый бланк нового паспорта, готовясь к побегу из Усть-Кута, оставляя жену с двумя малолетними дочерями — ради дела революции.
Мать Троцкого скончалась от продолжительной болезни ещё до революции. Отец в Гражданскую войну лишился имения и подвергся преследованиям. К началу 1920 года ему удалось добраться до Москвы, где он проработал несколько лет на мельнице в пригороде. Давид Леонтьевич умер в 1922 году от сыпного тифа. Лев Давыдович Троцкий запретил хоронить гражданина Бронштейн на еврейском кладбище.
