Известный политолог, израильский государственный деятель рассказал о своей борьбе за выезд и работе в спецслужбе «Натив».
Полвека назад, 19 февраля 1967 года, в израильское посольство в Москве ворвался, бесцеремонно отодвинув милиционера, двадцатилетний юнец.
О том, что было дальше, он сам позже написал в своих воспоминаниях.
«Когда я подошел, дверь открылась. Передо мной стоял элегантно одетый мужчина. Его вид, взгляд, выражение лица были какими-то ''несоветскими''. Он обратился ко мне на странноватом русском языке: ''Шалом, заходите, пожалуйста''. Я вошел. Он спросил: ''Чем могу быть вам полезен?'' Я сказал, что я еврей и хочу выяснить, как мне выехать в Израиль<...>
Он сказал: ''Хорошо. Пока не могу сказать вам ничего определенного. Если вы действительно серьезно настроены, приходите через неделю-другую, тогда поговорим''.
Впоследствии оказалось, что человека, с которым я тогда разговаривал, звали Герцель Амикам, в свое время он был членом подпольной еврейской организации, боровшейся против англичан, ЛЕХИ (Борцы за свободу Израиля)<...> Через много лет <...> мне довелось ознакомиться с отчетом Амикама о нашей встрече. Документ заканчивался словами: ''Я посмотрел на юношу, выходившего из посольства, подумал, что больше никогда его не увижу, а потом у меня промелькнула мысль: хороший парень, он мог бы быть офицером в Армии Израиля''».
Но Амикам ошибся. Ему пришлось снова увидеть этого юношу, Якова Казакова. Тот добился своего – выехал в Израиль в 1969 году. Совершив довольно отчаянные шаги: например, написав письмо в Верховный Совет с отказом от советского гражданства. Потом, в Израиле (уже под фамилией Кедми), он стал не просто офицером – сотрудником секретного, окруженного легендами «Бюро по связям «Натив»». А в 1992-1999 годы его возглавлял.
Осенью Кедми посетил Санкт-Петербург: участвовал в презентации книги «Диалоги», написанной вместе с российским политологом Евгением Сатановским, и нового издания своих мемуаров – «Безнадежные войны». Мы попросили его немного рассказать о себе.
Судьбоносный израильский календарик
Моя семья была ассимилированной, ничем еврейским не интересовалась. Я знал, что я еврей, это было очевидно, но до поры до времени это для меня особой роли не играло. А потом, когда мне было 19 лет, я увидел израильский календарик. Там были фотографии юношей и девушек моего возраста, с совершенно другими лицами. И я почувствовал, что эти ребята сами определяют будущее своего народа. Что я могу стать таким же, как они, могу и должен.
Что я хочу подчеркнуть – для меня главным толчком стал не негативный, травматический опыт. Я, конечно, сталкивался с антисемитизмом, но решающим в моей самоидентификации было не это. У меня не было какой-то страстной ненависти к коммунизму, желания во что бы то ни стало вырваться из СССР. Другое дело, что меня официальная идеология не увлекала. Я даже в комсомол долго не вступал – только в институте (я учился в институте инженеров железнодорожного транспорта) меня уговорила девушка-комсорг: у нее были бы неприятности оттого, что в группе не все комсомольцы. Конечно, как многие, я идеализировал Запад. Но все-таки я получил советское идеалистическое воспитание. «Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы», «бороться и искать, найти и не сдаваться» – для меня это были не пустые слова. Я с презрением относился к людям, посвятившим свою жизнь зарабатыванию денег. И вот я увидел что-то, чему стоит служить, что-то, что придает существованию смысл. Это было главным.
«Твой сын отправится на Восток – или на Ближний, или на Дальний»
Почему меня не посадили? Думаю – потому, что я на ход-два опережал их. Им потребовалось время, чтобы осознать, что вообще происходит. Я знаю, что ситуацию со мной разбирали на закрытом заседании ЦК комсомола – настолько они не были готовы к подобному. Я за это время установил контакты в диссидентских кругах. Я сам не был диссидентом. Моей задачей было не изменить что-то в СССР, а уехать из страны, и я это четко артикулировал. Но я побывал на процессе Галанскова и примерно понял, на что власти готовы и чего они боятся. В это время Громыко сказал в Нидерландах, что препятствий к выезду евреев из СССР нет. Я понял, что после этого устроить громкий публичный процесс над человеком, который хочет уехать, они не рискнут. Значит, моя главная цель – не дать им возможности убрать меня незаметно. А для этого надо привлекать к себе внимание.
Конечно, риск был. Я лежал в больнице после операции аппендицита. Ко мне пришла мама и сказала, что обо мне передавали по радио «Свобода». Я сказал ей: «Это значит, что теперь твой сын отправится на восток – или на Ближний, или на Дальний». Когда я вышел из больницы, меня уже ждала открытка: вызывали в ОВИР, и там предложили уезжать в кратчайшие сроки. Могло сложиться иначе...
Когда любишь не «за что-то»
Когда я приехал в Израиль, мне было все равно, насколько эта страна богата и развита. Когда любишь, любишь не «за что-то», а просто потому, что это так. Да, я приехал на грязную Центральную автобусную станцию в Тель-Авиве, мне не понравилось. Значит, надо исправлять положение – это же моя страна. И люди не всегда вели себя так, как я хотел. Вот хоть тот дипломат, которого я встретил в посольстве. Что я от него услышал? Мы тебя примем, но свои проблемы с советской властью решай сам. Да, это было обидно. Но моя страна остается моей. Я часто ее критикую, в том числе за несправедливость в отношении репатриантов, но именно потому, что она моя. Например, высказываться о внутренних делах России я не считаю себя вправе.
О «Нативе»
«Натив» был создан в 1951 году Бен-Гурионом для нелегальной работы в условиях сталинской Восточной Европы. Цели «Натива» – защита еврейских общин от насилия и произвола, поддержание их связи с Израилем, и, конечно, обеспечение возможностей для репатриации. В отличие от «Сохнута», подчиненного международным еврейским организациям, «Натив» – государственная структура. Более того (это не секрет) «Натив» – спецслужба, отдельная от «Моссада», но работающая в рамках разведывательного сообщества и специфическими методами, характерными для него. Это предусматривает противостояние спецслужбам страны пребывания, иногда жесткое.
В борьбе за право советских евреев на выезд моими союзниками были Геула Коэн и Шуламит Алони. Да, это противоположные полюса израильской политической жизни. Но в том, что касается этого вопроса, основные правые и левые, религиозные и светские партии всегда были едины.
Почему мне запретили въезд в Россию
С 2000 по 2015 год мне был запрещен въезд в Россию. Это исходило от руководства ФСБ. Вероятно, они полагали, что тот сбор информации, который я осуществлял на территории России, мог представлять для них, с точки зрения их работы, некую опасность. Как профессионал, я их понимаю. Если бы кто-то делал на территории Израиля десятую часть того, что я делал в Москве, у него тоже возникли бы проблемы. Закрыть мне въезд, пока я работал, они не могли, потому что такие вещи делаются на основе взаимности. Я сам, например, хлопотал о въезде в Израиль одного российского дипломата, про которого было известно, что он – сотрудник СВР. Наши контрразведчики говорили мне: ты что, ты же знаешь, кто он? А я отвечал: да, его работа – собирать информацию, ваша работа – мешать ему. А если его не пустят, закроют въезд моим людям.
Поэтому въезд мне закрыли, только когда я официально вышел на пенсию. Меня просто «завернули» в аэропорту во время очередной поездки. Но два года назад мне было объявлено, что я снова могу посещать вашу страну.
О темной стороне человеческой природы
Я много знаю о людях. Знаю, как добиться от человека, чтобы он сделал того, чего он не хочет – и так, чтобы он даже не догадался об этом. Ничего не поделаешь – ведь я прожил необычную жизнь. Я был свидетелем скверных, отвратительных поступков, но и удивительных примеров самопожертвования. И в человеке я не разочаровался.
Беседовал Валерий Шубинский
Источник: news.jeps.ru
