Знаменитый актер отмечает свой 95-летний юбилей и рассказывает о суровой правде фронтовой жизни...
"Да, я давно уже ветеран, инвалид войны. Персональная пенсия. Много наград, из них четыре боевых: два ордена и две медали. Но всё это – внешние атрибуты. А внутренне – сколько бы не проходило времени, военные ощущения никуда не деваются. Тот страшный период эхом отзывается в тебе всю жизнь – с его кошмарами, жестокостью и абсурдом.
Поделюсь с читателями одним воспоминанием:
В 1943 году полк, в котором я служил, начал наступать от Грозного. Долго стояли в обороне, а когда окружение немецких армий у Сталинграда завершилось, двинулся и наш фронт, и мы, наконец, пошли. Немцы начали «мотать» с Кавказа, боялись, что попадут в котел, как армия Паулюса. А мы их преследовали. Двигались медленно. Стояли, перегруппировывались, все время участвуя в боях. Усталость была страшная. Столько лет прошло с тех пор, а все помнится эта нестерпимая свинцовая усталость. Постоянно хотелось спать.
Когда мы начали гнать немца с Кавказа, освобождать наши деревни, появилось много пленных. Попался один такой и мне. Даже имя его помню – Людвиг. Командир полка вызвал меня провести допрос в присутствии командира дивизии. Мое появление в штабе вызвало шоковую реакцию у командира дивизии, приехавшего на допрос пленных. Увидев меня, генерал на некоторое время потерял дар речи – так невообразимо я выглядел. Мы стояли тогда уже не в горах, а на степной равнине. Зима была такой же лютой, как в памятном 1941-м. И еще – пронизывающий ледяной ветер. Для тепла я надел на себя всё, что имел: тонкое нижнее белье, теплое белье, летнее обмундирование, зимнее обмундирование, телогрейку и поверх всего – шинель. Я был похож на пузатый самовар, сверх которого на тонкой шее сидела голова-картошка. А идя по улице, видимо, сплюнул, и плевок застыл ледяной плюхой-орденом у меня на груди. Командир дивизии, сохраняя бесстрастное выражение лица, чтобы немец, не дай Бог, не понял, о чем идет речь, тихим от злости шепотом принялся меня отчитывать: «Пленный выглядит аккуратнее, чем вы, офицер!.. Немедленно приведите себя в порядок…» Но что я мог?...
Допрос продолжался бесконечно. Устал пленный. Устал я. Измаялись конвоир и оперативник, сопровождавшие немца. Наконец Людвига увели. Все ушли, кроме генерала и полковника. Они разговаривали еще целый час. А про меня как будто забыли. Наконец отпустили и меня. Я вышел из душного помещения наружу, вдохнул всей грудью. Морозная тишина и усталость сделали свое дело – мне вдруг страшно захотелось спать. Я заглянул в соседнюю избу и… замер на пороге. Шел только 1943 год. До конца войны оставалась бесконечность. В маленькой, жарко натопленной комнате, на железной кровати спал Людвиг в обнимку с другим, очень рыжим, пленным. У них в ногах, поперек кровати, спал наш капитан, начальник химической службы полка. На полу возле кровати лежа ничком, храпел начальник полковой разведки, а на его заду покоилась голова третьего пленного, тоже спящего. На ним «возвышался» караульный, который спал, сидя в углу на табуретке, прислонив автомат к одному из спящих немцев. На какое-то мгновение я буквально выпал из действительности, стоял завороженный, стоял и смотрел. В окно светила луна. Было тихо-тихо. Словно не было ни войны, ни солдат и офицеров в разной форме, ни врагов. Спали измученные, смертельно усталые люди.
Война для меня кончилась под Запорожьем. Там меня тяжело ранило. А до этого наградили орденом. Вручать ордена от имени Верховного Совета СССР обычно приезжал командир дивизии.
Выбрали время затишья. Бойцов, представленных к награде, выстроили в ряд. Генерал выкликал каждого и пожимал каждому руку. Я, как назло, в момент награждения отлучился в ближний тыл, по делу. Вернувшись, пришел к командиру полка на наблюдательный пункт. Здесь были сосредоточены войска, и отсюда должно было начаться дальнейшее наступление. Мы ждали сигнала. Вдруг на равнине перед нами всё взорвалось, задвигалось, засверкало. Начался бой. Тут же убили адъютанта командира полка. Видим, бежит к нам генерал-танкист: «Что вы здесь сидите?! Наши танки уже вон куда пошли, а вы еще здесь! Вон отсюда!» Мы выскочили из окопа. Под страшным «кинжальным» огнем побежали вперед. Бежим, и в этой неразберихе мой командир полка достает из кармана какую-то коробочку и кричит: «Этуш! Возьми свой орден, а то убьют или ранят, ты его потом не найдешь!»
Вот так под огнем противника я получил этот орден, который теперь надеваю по самым торжественным случаям.
На войне тебя убить могут каждую минуту. На войне тебе постоянно страшно. Но этот страх становится «образом жизни». Сегодня, когда смотрю фильмы о том времени, снятые молодыми режиссерами, удивляюсь, как много в их работах романтического налета. Хочу сказать всем, кто еще не раз обратится к этой теме: романтики не было. Над всем властвовал многоликий кошмар и каждый боролся со страхами, как мог. Поэтому день Победы стал тогда для каждого фронтовика еще и днем освобождения от страха. Страха не дожить до этого счастливого дня».
Интервью опубликовано на сайте издания «Театрал»
Источник: Театрал
