Москва всегда была городом горизонталей, а не вертикалей.
Путешественники прошлых веков в один голос отмечали, что город широк, но не высок, будто его, как масло, размазали по огромному ломтю Восточно-Европейской равнины.
Секретарь персидского шаха Орудж-Бек, побывавший здесь в конце XVI века, сетовал, что Москва — расточительница и занимает «земли больше, чем необходимо»: возле домов — сады, луга — между улицами.
«Газета.Ru» проследила за эволюцией московских высоток.
До начала ХХ века город рос вширь, а не ввысь, осваивая земли вокруг себя экстенсивным путем. По данным переписи 1881 года, дома в один и два этажа составляли 95% жилого фонда.
По оси «игрек» в стародавние времена росли только церкви — во главе с Иваном Великим. Кремлевская колокольня была самым высоким зданием в городе на протяжении трех веков, правда с перерывами, что породило ныне почти забытую поговорку — «Высотой с Ивана, умом с болвана».
Заложенная в XVI веке итальянцами, она в 1600 году доросла до 81 м, переплюнув, таким образом, самую высокую башню Кремлевской стены — Троицкую.
Иван Великий, сравнимый с 30-этажным домом, был осью, вокруг которой вращалась вся архитектура «одноэтажной Москвы» — с ее деревянными избушками, каменными палатами и другими, попроще, церквями, которые, по указу Ивана Грозного, нельзя было строить выше его белокаменного тезки.
Ослушаться грозного царя спустя два века после его смерти решился граф Меньшиков. Фаворит Екатерины, фактический правитель империи, в 1708 году он построил на Чистых прудах 84-метровую колокольню, получившую в народе прозвище «Меньшикова башня». Это была одна из первых статусных битв между Москвой и нарождающимся тогда Петербургом —
в Мясницкой слободе появилась уменьшенная копия Петропавловского собора, завершавшаяся 30-метровым шпилем.
Но проходит слава мирская — в 1723 году в шпиль бьет молния, храм сгорает, а спустя еще четыре года приходит конец и карьере его создателя — Александра Меньшикова лишают имущества и наград и ссылают в Сибирь, где он вскоре и умрет. Иван Великий возвращает себе звание самой высокой постройки Москвы — больше чем на век.
В 1881 году триумфально открывается главный московский долгострой, храм, про который в тогдашних путеводителях писали: «Выполнен топорно, без оригинальных архитектурных решений».
Храм Христа Спасителя строился почти 50 лет, перевидал за это время трех императоров и в итоге все-таки стал самым высоким зданием Москвы — 103 м. Средневековому Ивану Великому храм Христа Спасителя, впрочем, визуально все равно проигрывал — за счет рельефа. Если Боровицкий холм, на котором стоит старая колокольня, действительно холм, то от Чертольского, располагавшегося когда-то на месте Волхонки, осталось одно название.
Но кончается XIX век, а вместе с ним — и история патриархальной Москвы. Уходят в прошлое деревянные домики, сбегающиеся к златоглавым церквям, и вот — человек если не выше, то почти равен Богу, во всяком случае в архитектуре. По всему городу вырастают громады доходных домов, которые обыватель зовет «уродами» и «вавилонскими башнями» и в которых при этом изо всех сил спешит снять уголок.
В 1904-м на Садовом вырастает восьмиэтажный дом Афремова — «водочный король» построил его в кредит и потому усиленно рекламировал, преподнося с помощью газетчиков как самый высокий дом не только в России, но и в Европе.
Рассчитан был первый московский «тучерез», как тогда называли небоскребы, на несемейных железнодорожных служащих (до трех вокзалов — рукой подать). Скромность апартаментов отчасти компенсировалась способом доставки туда жильцов:
в доме работал лифт, и это был, конечно, не экранный поезд братьев Люмьер, но аттракцион еще тот.
Поднявшись наверх, пассажиры вертикального транспорта могли наблюдать за душевными метаниями своих собратьев из горизонтального. По Садовому тогда ходили трамваи, и перед новым домом они резко пустели. Впечатлительные особы, опасаясь, что диковинный «тучерез» на них рухнет, обходили его по противоположной стороне улицы, после чего садились в другой трамвай и продолжали путь.
Афремовский дом был событием, таким, что десять лет не давал покоя, например, молокозаводчикам Орликам. В 1915 году
они построили там же, возле Красных ворот, собственный «небоскреб», поставив перед архитектором единственное условие — чтобы наша трава была зеленей (то есть выше) соседской.
Орликова громада, вплотную примыкающая к афремовской, действительно его переплюнула — на пол-этажа. Но для города это уже значения не имело: с 1914 года самым высоким жилым зданием в Москве становится «дом дешевых квартир Нирнзее» в Гнездниковском переулке.
Эрнест-Ришард Нирнзее не был ни фабрикантом, ни купцом. На доходных домах он разбогател в качестве архитектора: годами строил для других и в итоге стал работать на себя. В узком и кривом переулке у Страстной площади предприимчивый немец воздвиг десятиэтажный каменный «комод», внутри больше смахивающий на гостиницу: сквозные коридоры проходили через весь этаж, и, если бы в доме были дети, они бы непременно рассекали по ним на велосипедах.
Но детей не было: съемные «малогабаритки» (от 28 кв. м) занимали в основном не обремененные семьей служащие, отчего творение Нирнзее прозвали «домом холостяков».
11-й этаж занимала «Крыша» — лучшая веранда Москвы, дальний предок современной «Крыши мира», только не с гламуром, а богемой, где главным достоинством была, конечно, не кухня, а вид.
Этим видом в разные годы наслаждались квартировавшие у Нирнзее Маяковский и Бурлюк, а в годы застоя — товарищ Новосельцев с Людмилой Прокофьевной.
Сцену на крыше статистического учреждения для «Служебного романа» снимали именно здесь.
В общем же, нирнзеевская крыша квартирантам заменяла отсутствующий двор — наверху стояли шезлонги и кадки с цветами, работал детский сад, а зимой там заливали каток. Сейчас это кажется утопией — но нет, это просто исключение в городе, где общественным пространством крыши в массовом порядке так и не стали, в очередной раз подтверждая, что Москва предпочитает расти вширь.
После революции «тучерез» стал Чемодосом — Четвертым Домом Моссовета и совершенно потерялся за «мордвиновскими домами», выросшими по обе стороны расширенной втрое Тверской. Что стало с самим Нирнзее, неизвестно. Строительный магнат, за десять лет построивший в Москве 40, как сейчас бы сказали, жилых комплексов, в 1918 году бесследно исчез. По одной из версий, он сбросился с лестницы того самого дома в Гнездниковском.
История московских небоскребов чудна и извилиста. В 1931 году Иван Великий в последний, третий раз становится главной высотной доминантой города. 5 декабря в 12 часов дня храм Христа Спасителя сотрясают два взрыва,
каменные святые слетают с парапетов — позже ими, уже в виде крошки, посыплют дорожки в парках и облицуют станции метро.
А спустя еще три года Иван Великий и вовсе лишится конкурентов, потеряв свою давнюю невесту — окутанную легендами Сухаревскую башню (60 м). В 1934 году ее сломают по личному распоряжению Сталина — с формулировкой «советские люди сумеют создать более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества».
И, конечно, главным таким образцом должен был стать Дворец Советов, заложенный на месте взорванного храм Христа Спасителя. До нас он дошел лишь на бумаге — высочайший на Земле небоскреб (320 м), увенчанный стометровой статуей Ленина.
Это примерно как как статуя Свободы, стоящая на постаменте размером с Эмпайр-стейт-билдинг.
Но стройку сначала заморозили, а потом и вовсе бросили. В Чертолье, который превратился в окрестности метро «Кропоткинская», вертикаль снова уступила место горизонтали — на месте храма открыли совершенно плоский бассейн «Москва».
Дворец Советов, этот первый, несбывшийся плод «большого стиля», как мертвый Осирис, породил новую жизнь — «семь сестер», как зовут в путеводителях сталинские высотки. С ученьем во главе: главное здание МГУ на Воробьевых горах (240 м) на протяжении 50 лет было главным небоскребом Москвы. А еще — самым дорогим и большим презентом ко Дню города. Ведь
все семь (а по изначальному плану — восемь) советских небоскребов были заложены в один день, 7 сентября 1947 года, в честь 800-летия Москвы, и это не облака перед салютом разгонять.
Высота зданий породила массу баек: верхние этажи якобы построены хуже, чем нижние, потому что прорабы туда не поднимались, боясь, что их скинут вниз строители-зэки. Легенда гласит, что двое заключенных, как Икар и Дедал, спрыгнули с крыши МГУ на самодельном летательном аппарате. Что с ними стало, неизвестно. Идею увеличить высоту зданий за счет шпилей приписывают самому Сталину — дескать, он лично, затянувшись трубкой, пририсовал вертикальную черту над первоначальными чертежами.
«Cемь сестер», как семь нянек, безраздельно опекали Москву до середины 2000-х — пока на месте очередной отжившей промзоны не построили первые небоскребы «Москва-Сити». Нарисованные на бумаге еще на заре 90-х, они тогда казались ненамного реальней, чем Дворец Советов. И вот в 2007 году открывается 268-метровая «Башня на Набережной», практически «Дом на набережной», но для новых элит, где вместо трифоновских партийцев — офисные клерки.
Высотная ось Москвы смещается на запад — и со строчной, и с заглавной буквы.
Спустя два года рядом с «Башней на Набережной» вырастает «Город Столиц» — самый высокий комплекс зданий во всей Европе. 300-метровая башня «Москва», что примечательно, на сей раз попирает 255-метровый «Санкт-Петербург» — времена уже не меньшиковские.
Проходит еще немного — и «Город Столиц» затмевает «Башня Федерация». Подобно Нирнзее, Сергей Полонский приглашал арендаторов подышать на крыше своего детища «горным воздухом» — и, в общем-то, так же, как и его дореволюционный коллега, в финале скатился по лестнице — в карцер «Матросской Тишины». Вниз по вертикали, увы, во все времена двигаться легче.
Город же пока упорно движется вверх, и возвышение Москвы в этом смысле происходит не в XIV веке, а сейчас.
Иван Великий выше одноэтажного дома в десятки раз, разрыв между «Башней Федерация» и 17-этажкой из типового «спальника» — всего семь раз.
Но сидя под крышей московской «панельки», не грех об этой относительности забыть — когда-то на такую высоту поднимались лишь птицы да звонари, а теперь смотреть на мир со своей колокольни может практически каждый.
