Великая русская актриса Фаина Раневская (125-летие которой было отмечено выставкой в Театре им. Моссовета, коему служила она четверть века) скиталась так много, словно жить ей выпало не в 20-м веке, а в столетии, ему предшествовавшем, когда лицедеи в самом деле меняли театры, словно перчатки, переезжая в поисках успеха, понимания и лучших финансовых условий, из одной крайности Отечества в совершенно ей противоположную. Быть перекати-поле — удел не из лучших, и потому Раневская, уже на склоне лет, скажет: «Я переспала со многими театрами, но нигде не нашла взаимности». Муки скитаний по подмосткам Смоленска и Баку, Ростова-на-Дону и Симферополя, Архангельска и Керчи кончились лишь в 1931 году, когда Раневская окончательно остановилась в Москве, на любимой Большой Никитской, где уже жила короткое время в 1915-м. Впрочем, обо всем по порядку…
Тени минувшего на Большой Никитской, или Фанни Фельдман из Таганрога
Из провинциального и маленького морского форпоста Новороссийского юга — города, основанного Петром Великим и прославленного писателем Чеховым — юная выпускница частной театральной студии Фанни Фельдман приехала в широкую и огромную купеческую Москву в поисках самого высокого искусства.
Оно поначалу было и вовсе отшило провинциалку, отправив назад, на брега Азова, но со второй попытки все же соблаговолило ей улыбнуться: когда уже знаменитая на всю Россию балерина Екатерина Гельцер, удостоившая соискательницу творческого счастья собственной дружбы, рекомендовала начинающей дебютантке попробовать свои силы на сцене дачного театра в подмосковной Малаховке.
В летнем театре блистали почтенная Садовская, блистательный Певцов… Фанни из Таганрога, как объявляли новую актрису в Малаховке, приезжала на спектакли из некогда «лакейской» флигеля Гончаровых — то есть из крошечной комнаты в коммуналке дома №50 по Большой Никитской. Это жилище стало первым московским прибежищем гостьи из Таганрога, которая полюбит Москву и проживет на Большой Никитской, не считая перерыва на странничество, почти 30 лет.
Сказать по правде, все это было как-то более чем удивительно… Ведь никого на свете Фаина Раневская (которой стала Фанни Фельдман) не любила так, как Пушкина. Только Чехова. Потому и псевдоним взяла из «Вишневого сада». И вдруг этот дом. Жить рядом с тенью Натальи Гончаровой, рядом с призраком той, что оказалась ее кумира столь недостойной, что похитила его, наконец!.. Но ведь где-то надо было жить, согласитесь… И, отправляясь вдаль от Москвы, Раневская неизменно возвращалась сюда, в крошечную комнатку на Большой Никитской, по соседству с комнатами старшей подруги и театральной наставницы, Павлы Вульф. Да и Наталья Николаевна не похищала никого, а это сам Пушкин отвез 16-летнюю красавицу венчаться в Большое Вознесение, в 300-х метрах от гончаровского флигеля.
А еще чуть дальше, в Леонтьевском переулке, жил сам Станиславский, перед которым Раневская благоговела, а в Брюсовом — с неподражаемым голосом Качалов, в которого Раневская была влюблена. И только Ахматова, с которой актриса дружила с дореволюционной поры, была далеко, в Ленинграде. Но когда Анна Андреевна приезжала, Раневская неслась к Ардовым, на Большую Ордынку. В то единственное московское гнездо великой поэтессы в шумном Замоскворечье.
…А дом на Большой Никитской снесли в 48-м и дали народной артистке РСФСР Раневской (которой, посмотрев «Мечту», восхищался сам президент Рузвельт) комнату в Старопименовском переулке. Прожила она там совсем недолго, ибо народные артистки (пусть даже и РСФСР) в коммунальных квартирах, как правило, не проживают.
Любимица Рузвельта, или «Голливуд» на Котельнической
Да-да, преклонных лет парижская мадам переселилась с берегов Сены на брега Москвы-реки (а вернее Яузы) и не могла понять, почему у всенародно славной артистки нет своего экипажа и грума, нет дворецкого или хотя бы порядочного выезда. Зато у самой Бэллы объявился ее гимназический ухажер. О, он стал частым гостем на втором этаже квартиры на Котельнической. Но, увы, так и не сделал предложения своей давнишней подруге. Зато она — сама куртуазность — смогла расположить к себе не только продавца в булочной, но даже мясника в соседней лавке. Разумеется, лишь для светского разговора на досуге…
А когда Бэллы не стало, Фаина Георгниевна поспешила покинуть яузский приют и перебралась в давно знакомые пенаты — в Южинский переулок, от которого до Большой Никитской было пять минут медленным шагом.
Мельпомена Южинского переулка, или «Открытый дом» Фаины Раневской
Здесь, в квартале, что некогда прозывался Старые Палачи (то ли тут и впрямь жили душегубы с топорами, то ли оружейники изготавливали здесь палаши), квартировали театральные звезды. В Южинском переулке Раневская прожила 10 лет с хвостиком, буквально рядом с домом самого корифея — князя Сумбатова, в амурной пьесе которого полвека назад выходила на подмостки.
Ей достались три небольших комнаты в квартире 12, где, кроме актрисы, устроился узкий диван на троих и небольшой гарнитур из карельской березы, купленный давным-давно в Риге. Днем дверь в картиру была часто открыта, а вечером приходили гости, которых Раневская не отпускала без угощения, гостинцев, а, зачастую, и поручений — кому-нибудь отправить денег «на поддержание штанов»... часто благотворительница даже и не знала имени осчастливленного неудачника. Свою большую (350 руб.) зарплату в Театре им. Моссовета (где она служила с начала 60-х) Раневская делила между любимым Мальчиком (псом-дворнягой, обретенным ею на Тверском бульваре) и вот такими несчастными, почти ничего не оставляя себе. А оставаясь всю жизнь одинокой, грустно шутила: «У меня хватило ума глупо прожить мою жизнь».
Великое одиночество Великой актрисы, или «Дальше — тишина»…
Это было так страшно давно, в Леонтьевском перулке, от которого до Большой Никитской было рукой подать…
