В Большом театре прошла мировая премьера балета «Мастер и Маргарита».

Кругом Булгаков! Роман «Мастер и Маргарита» под названием «Воланд» с колоссальным по российским меркам бюджетом экранизирует Михаил Локшин, имевший в прошлом году огромный успех с картиной «Серебряные коньки». На спектакль в Театре Наций с участием Евгения Миронова и Чулпан Хаматововй билеты расхватывают, словно горячие пирожки. Ну, а в главном театре страны румын Эдвард Клюг (прежде он ставил в Большом «Петрушку» Игоря Стравинского) уже разлил…(тьфу, вот, ведь…) поставил, конечно же,  балет «Мастер и Маргарита» на музыку 1-го концерта для фортепиано и струнных (и некоторых других произведений) великого композитора Альфреда Шнитке. Маэстро Клюгу не удалось осуществить свою затею на Западе, но зато в Москве хореографом нового балета стал маститый Махар Вазиев. 

Альфреда Шнитке, выдающегося композитора XX века. уже с младых ногтей интересовала тема Вечного, то бишь борьбы Добра со Злом, а потому он глубоко исследовал императив потусторонних мотивов в нашем мире. Проницательным «богословским» подходом и подчеркнутым вниманием к теологическим постулатам отмечен целый ряд его произведений. Исполненная трагизма кантата «История доктора Фауста» стала вообще одним из главных творений Альфреда Шнитке. Конечно, справедливости ради, заметим, что мы не знаем, как бы отнесся классик XX века к тому, что под его Первый концерт для фортепиано и струнных будут происходить проделки мессира Воланада. Однако еврейская тема, которой наполнены «исторические» (и не только) страницы великого булгаковского романа, была никак не чужда композитору. А мистическое миросозерцание Альфреда Шнитке, исключительная творческая всеотзывность и уникальный «бэкграунд» — все это говорило в пользу того, который сумел сказать о Вечности в музыке так же глубоко, как Булгаков в литературе. В пользу Альфреда Шнитке. Выбор был сделан.       

Фаустианой навеяно     

Когда-то балет «Мастер и Маргарита» на музыку Кшиштофа Пендерецкого в Большом собирался ставить еще Юрий Григорович. Но — не случилось. Нынешняя, вполне вольная, интерпретация булгаковских событий проходит, однако, под те самые мелодии, в которых музыковеды видят истоки шнитковской «фаустианы» — религиозной по самому существу своему и, кроме кантаты и оперы о докторе Иоганне Фаусте, включающей еще и «Книгу скорби», и «Стихи покаянные», и цикл «Магдалина» (на стихи Бориса Пастернака), и «Песни святого Франциска Ассизского»… и музыку (написанную в дуэте с сыном, Андреем Шнитке) к первой российской экранизации «Мастера и Маргариты» Юрия Кары. Взращенный на Библии, которая попала к нему в руки в 10-летнем возрасте, а также более чем впечатленный никак не лишенными религиозных мотивов стихами Юрия Живаго из знаменитого пастернаковского романа, и, будучи наполовину евреем, Альфред Шнитке, однако, никогда не писал на иудейские темы, при этом всегда и всюду, едва ли не настойчиво-принципиально указывая свое еврейское происхождение. Род парадокса? В известном смысле, быть может, и так.

Вода, вода, кругом вода…

Действо, что уже более полувека морочит все прогрессивное (а в случае с булгаковским романом даже и не только) человечество, маэстро Клюг уместил в два акта и поместил в бассейн, вовсе убрав из него… Иешуа, но зато наводнив (пардон за невольный каламбур!) кучей странных метафор. Мол, рукописи, как известно, в огне не горят, но, быть может, и в воде не утонут? Однако бассейн так и остается не заполненным водой, и на сухих подмостках палэ Бовэ мечется демон безводной пустыни Азазель вместе со своими друзьями и старшим товарищем Воландом. А заодно — и со всеми иными персонажами балета, что то и дело выпархивают под странные звуки струнных из разных отверстий бассейна. Он и сам по себе зловещ — хотя бы потому, что перво-наперво напоминает о бассейне «Москва» — том самом аквариуме, в котором аккурат под открытым небом еще и тридцать с небольшим лет тому назад резвились, как особливые любители поплавать круглый год, так и всякого рода утопленники. Последних, впрочем, никто не видал, но говорили о них немало. Да и кому ж резвиться-то в сооруженном на месте великого храма котловане, как не всякой нечисти? Так вот, наверное, потому в спектакле вовсе нет Иешуа. Упраздненный фантазией режиссера Клюга, он остался по ту сторону добра и зала в прямом и переносном смысле. Cловом, угадал Эдвард Клюг, спору нет, угадал. Не хуже самого Мастера. И место выбрал для булгаковской фантасмагории, прямо скажем, фартовое, и реминесценций с аллюзиями (сиречь загадок с квестами) публике подарил выше крыши. Будет чем заняться за предновогодними хлопотами — будем разгадывать.    

У театрального разъезда

…Осадок, как говорится, остался… И, по счастью, он таков, что стоит приятно отметить игру оркестра, которому выпала задача, мягко говоря, не из простых, потому что, как вы уже догадались, нечасто в этой оркестровой яме играют Шнитке. Так что боялись эксперимента (что часто бывает), а вышла музыка (редкая, особенно по нынешним-то временам, удача). Оркестру и балетным удалось стать единым ансамблем и представить спектакль не только без досадных, но, увы, таких частых «провалов» между музыкантами и танцовщиками, но даже и без малейших стилистических шероховатостей. Рискну сказать, что именно это единство — и отчаянно-современная, неожиданная, странно-актуальная и загадочная музыка Шнитке, которая пронзительно-чутко иллюстрирует, как историю, так и современность (сам господин Клюг сделал Альфреда Шнитке автором музыки к своему балету, едва только услышал первые ноты его Концерта) — и спасли новую постановку Большого, оставив на втором плане некоторую рыхлость балетной драматургии и, разумеется, очевидную спорность многих трактовок румынского режиссера.

…Ну а в остальном, как вы понимаете, все та же лунная дорожка, тот самый покой, примус, будь он… — и эти странные звуки струнных…