Каждый человек, с которым встретился, — вселенная, в которую интересно окунуться. Вот и я очень хотела побеседовать с Ларисой Семеновной Ильдатовой. С этой очаровательной женщиной, прекрасным собеседником и очень эрудированным человеком я знакома очень давно и потому смело могу обращаться к ней на «ты».
- Обычно этот вопрос я задаю в конце разговора, но у тебя хочу спросить именно сейчас: если бы можно было отправиться в прошлое, что бы ты поменяла в своей жизни?
- Я бы никогда не уехала из Дербента. Дербент — это не только город детства, это особая атмосфера. Наши дербентцы — особенные: честные, верные друзья. Ты сама об этом прекрасно знаешь.
- Ты уже больше 50 лет живешь в Кисловодске, но до сих пор скучаешь по Дербенту?
- Очень-очень. Когда умерли мои родители и сестра, мне на помощь пришли наши дербентцы — настоящие люди. В этом городе формировался наш характер, в нем живут образованные и умные люди.
- Как известно, все мы родом из детства. Расскажи, где ты родилась, где училась.
- Папу звали Семен Азарьевич Ильдатов. Бабушка была потомком родов Ханукаевых и Дадашевых. Закончила я железнодорожную школу № 115. И музыкальную школу (правда, из- под палки) одолела. После школы, в 1969 году, поступила в Дагестанский государственный университет, на факультет иностранных языков, на отделение французского языка и зарубежной литературы. Ну, еще после окончания университета являюсь военной медсестрой запаса.
- Как ты попала в Кисловодск?
- Элементарно: просто вышла замуж. В Махачкале я познакомилась со своим будущим мужем. Он тоже учился в университете, на строительном факультете. Получилась любовь, естественно, я вышла замуж, и вот уже пять десятков лет живу в Кисловодске.
- У времени есть своя память — это история. И эту страшную войну в истории человечества, Вторую мировую, будут помнить всегда. 27 миллионов советских граждан погибли, и это очень большая цена за нашу Победу. Благодаря таким людям, как твой отец война, не дошла до нашего города, такие, как он, отстояли мир. Расскажи немного о папе.
- Очень мало говорил он об этом, мне приходилось по крупицам собирать материал. Бывало, он сидел с друзьями и вдруг вспоминалось им, как они встретились в Моздоке, или на Сапун-горе, или в Умани. Все это были отрывочные воспоминания. О моем отце много написано, благодарю за это и Фонд СТМЭГИ, который рассказывал о нем. О начале войны было объявлено на следующий день после отцовского школьного выпускного вечера. Он, как и многие молодые люди, ринулся в военкомат, рвался добровольцем на фронт. Но ему было только 17 лет, и его не взяли. Направили на работу на завод «Красный металлист», который был перепрофилирован под военную промышленность. Когда ему исполнилось 18 лет, его и еще несколько человек отобрали и отправили в обком партии в Махачкалу, так как он знал немецкий и азербайджанский языки, помимо своего родного и русского. Оттуда его направили на учебу в Грузию, в военно-политическое училище в Гори. У него так и записано в военном билете: еврей, политрук, майор. Через полгода, когда фашисты подходили к Кавказу, часть, в которой находился отец, перебросили через Военно- Грузинскую дорогу и направили под Моздок. По дороге на них напали. Отец все время говорил, что это, скорее всего, были боевики Дикой дивизии. В бою он был серьезно ранен: ударили ножом в спину, раздробило ногу. Он долго лежал в госпитале. Моя бабушка, женщина волевая и умная, Хивит Асафовна, поехала в Моздок, нашла своего раненого сына и привезла в Дербент на лечение. Ему 3-4 раза ногу собирали по частям, и всю жизнь он с ней мучился. После восстановления отец снова пошел на фронт. Воевал под командованием генерала Черняховского.
- Семен Азарьевич был не только военным политруком, не только секретарем дербентского горкома, но и крепким хозяйственником, талантливым организатором. С нуля построил заводы союзного значения. Выбивал фонды, оборудование, находил людей. Родители моих друзей детства, моих одноклассников приехали в Дербент и остались навсегда, только доверившись твоему отцу, его слово было твердое: сказал-сделал. Я в 80-х годах, после института, преподавала в техникуме завода шлифовальных станков такой интересный предмет, как политическая экономия, и помню, что даже тогда говорили с большим уважением о чем-то: это, мол, заслуга Ильдатова. А ведь прошло много лет, но добрые дела не забываются. А то, что, благодаря его усилиям, был сделан проход в крепостной стене, чтобы работники завода могли сокращать путь и быстрее добираться на работу, — это просто фантастика. Столько хорошего он сделал для Дербента.
- Папа работал первым секретарем горкома комсомола, потом вторым секретарем горкома ВКП(б), где ведал промышленностью. Потом стал директором торга — при нем город снабжался всеми необходимыми товарами. Никакого дефицита не было, тогда наш знаменитый Пассаж стал известен своими продуктовыми магазинами — это заслуга отца. Основал завод шлифовальных станков, завод «Радиоэлемент», пивзавод — все с нулевого цикла: еще стены не возвели, а он уже оборудование завозил. Был директором консервного комбината, где создал соковое производство. Как пришел на консервный завод, так сразу уволил свою мать, которая работала начальником отдела кадров и секретарем парторганизации: считал, что семейственности никакой не должно быть. Папа мог бы еще много полезного сделать, но умер от инфаркта в 59 лет.
- Твой отец успел побывать и на японской войне, он имеет множество наград. А в августе 1945 года его назначили военным комендантом Умани, и здесь твой папа получил главную награду всей своей жизни, свой надежный тыл: свою жену, твою маму. Ляля, расскажи про нее. Мне кажется, что ты на нее очень похожа.
- Род моей мамы происходит из Вильно, они литваки. В поисках лучшей доли переехали на Украину, в Умань. Мать только закончила школу и поступила в Уманский сельхозинститут (бывшее Императорское училище садоводства). Наступила война, и в первых числах июля немцы были в Умани. Мои родные жили в нижнем (еврейском) квартале, где обитала вся интеллигенция. Через много лет после войны, когда я приезжала к бабушке с дедушкой на каникулы в Умань, они мне говорили, чтобы я молчала о том, что я еврейка. А я, упрямая, заявляла, что буду говорить: я джуурка. Ведь мы в Дербенте этого не скрывали, а на Украине царил настоящий антисемитизм. Так вот, мои бабушка с мамой, оставались в оккупации. Дед и мамин брат были на фронте, у всей семьи были подменены документы, они все были записаны украинцами. И их это спасло. А тетку, обладавшую ярко выраженной семитской внешностью, всю войну прятали в погребе. В 1946 году папа привез маму в свой родной Дербент. Всю свою жизнь мама была в одном строю с папой — настоящая еврейская жена.
- Расскажи о роли религии в твоей жизни.
- Ты знаешь, в детстве в Дербенте мы не скрывали своего еврейства. В синагогу, конечно, не ходили, но все праздники отмечали, традиции соблюдали, и все это делалось тщательно, как положено. В синагогу отец не ходил, но, чтобы отца не подставлять, служители синагоги сами приходили к нам. Самый любимый праздник — Нисону (Песах). Он отмечался широко. За месяц до него начиналась уборка и все остальные приготовления. Дети любили этот праздник, все одевались в новое. В Дербенте все конфессии жили мирно: мы из любопытства и в мечеть, и в церковь бегали — и нас принимали. С возрастом приходишь к Богу осмысленно. И сейчас религия для меня очень важна. Два раза я была у могилы рабби Нахмана из Брацлава в Умани. Признаюсь, что мне помогли попасть туда. Паломников (танцующих хасидов) на еврейский Новый год там очень много. Люди уже третье столетие ездят туда. Получают гражданство, покупают недвижимость — чтобы только находиться рядом с могилой своего ребе. Люди приходят, читают псалмы Давида и верят, что ребе им поможет решить любую проблему. Люди верят, а вера — великая вещь. Верь — и все получится.
- Шесть миллионов загубленных еврейских душ — немыслимая цифра, вся скорбь еврейского народа до сих пор связана с этой трагедией. Когда ты в полном масштабе осознала геноцид нашего народа?
- В Дербенте мы особо не знали про Холокост. Но моя бабушка была секретарем партийной организации на консервном заводе и к ним уже тогда приходили директивы, они проводили закрытые партийные собрании и там говорилось о геноциде. Узнала я все подробно в Умани, куда нас каждый год отправляли на все лето: в Дербенте была невыносимая жара. И вот бабушки, сидя на улице в Умани, рассказывали, как забирали евреев и расстреливали. И вот в знаменитом парке Софиевка, построенном графом Потоцким для своей возлюбленной, мы, дети, ходили искать этот Сухий Яр, где расстреливали евреев, и многие наши маленькие товарищи по играм и не знали, что там похоронены их бабушки и дедушки, от них это скрывали. И вообще Умань — это город еврейских погромов и страданий. В Умани было 19 синагог, город был по большей части еврейский. Сколько же людей было там убито! В самом центре Умани было убито 10 тысяч человек. В последнее время там появилась мемориальная доска: «Джойнт» повесил. Про геноцид еврейского народа я узнала в Умани еще девочкой 6-7 лет. Только сейчас осознаешь, какая это была великая Катастрофа. И сейчас антисемитизм снова начал поднимать голову, и с этим надо бороться всеми возможными способами.
- Ты работала исполнительным директором благотворительного фонда «Хесед», который курировал весь Ставропольский край, Карачаево- Черкесию, Моздок. Работа не из легких, как ты с ней справлялась?
- Хесед — это милосердие. Тогда нас спонсировал «Джойнт». Если подумать, то это очень трудно, но я 20 лет преподавала в медучилище, знала многих старых врачей, и они шли мне навстречу и совершенно безвозмездно осматривали и лечили наших подопечных. Подключала всю старую еврейскую интеллигенцию, у меня дома три года находился офис Хеседа. Находила евреев, ведь не все люди знали о нас. Создали новые программы для стариков и детей, устраивали в санатории, собирали продуктовые наборы. Много работы проводил наш благотворительный фонд. Люди до сих пор подходят и благодарят за нашу работу. Было трудно, но зато я получала моральное удовлетворение за то, что могу помочь людям.
- Говорят ли в вашей семье на джуури? Сейчас Фонд СТМЭГИ проводит большую работу по сохранению горско-еврейского языка.
- Моя мама прекрасно владела джуури, как это ни парадоксально. Я все понимаю, но говорю не очень хорошо. Спасибо Фонду СТМЭГИ за то, что создаются разные программы по изучению языка. Пишут книги на нашем языке, много литературы. Не дают умереть нашему языку — это очень большое дело.
- Расскажи, хотя бы вкратце, о своей семье.
- У меня два сына, моя гордость, и две внучки: Лайла и Этель. Лайла названа в честь меня. Умные девочки, красавицы мои, но балованные.
- На то ты и бабушка — вот и балуются в твоем присутствии: знают, что ты их не накажешь. А зато как тебя любят! С портретом твоего отца и со своим папой ходят на акцию «Бессмертный полк». А что тебя мотивирует в этой жизни?
- Сейчас мотивирует любовь к детям и внукам. Семья — это самое важное в жизни любой женщины.
- Какой важный урок тебе преподала жизнь? Вопрос философский, и не сразу ответишь, но все- таки…
- Я поняла, что нельзя со всеми быть искренним и всем доверять. Некоторые потом этим пользуются.
- Что особенно отличает нашу народность от других? Нас ведь очень мало, и мы все разбросаны по миру.
- Мы раньше были намного дружнее, дружелюбнее. А сейчас между людьми встали деньги, к моему великому сожалению. Я вспоминаю, как в наш дом приходило множество людей: приезжали друзья отца, одноклассники, однополчане. Всех радушно принимали, независимо от «полезности» этого человека. Не люблю этого слова, но сейчас оно звучит повсеместно.
- Задам тебе последний и мой любимый вопрос. Талантливый журналист Владимир Познер всегда в конце беседы спрашивает: « Что бы вы хотели попросить у Бога, когда встретитесь с Ним?». Я хочу спросить противоположное: что бы вы ответили Богу на его вопрос, когда попали к нему на Высший Суд. «Что хорошего вы сделали людям?» — спрашивает обычно Всевышний. Я знаю ответ на этот вопрос относительно тебя.
- Я просто скажу, чтоб мне сделали люди столько добра, сколько я сделала им.
- Да воздастся всем по их делам. Спасибо большое за интересную и содержательную беседу.
