Завалун Авшалумов родился в Дербенте в 1909 году в семье горских евреев Яшаиё и Сары Авшалумовых. Родители мальчика умерли от гриппа во время эпидемии в 1918 году в течение недели. Девятилетний Завалун остался сиротой, заботился о себе и шестилетнем брате.

У Завалуна не было родственников, которые могли бы взять братьев на воспитание. Рано оставшись сиротой, он ходил на железнодорожный вокзал и помогал пассажирам нести багаж, пел народные песни на улицах Дербента, чтобы прокормиться. С детства он хотел играть на кеманче. Завалун перебрался в Баку, чтобы научиться играть  на этом народном струнном инструменте. Он добился того, что хотел: взял несколько уроков, а также приобрел еще одну профессию – парикмахер.

Недолго пробыл он в Баку. Выучившись на парикмахера, уехал в Москву, решив, что будет парикмахером днем и музыкантом – ночью.

Заработав достаточно денег, возвратился в Баку. Спокойным трудно было назвать характер Авшалумова. Подтверждением этому служит вся его жизнь. Через некоторое время он переплыл реку Aраз и попал в Иран (Персия), где его арестовали за то, что пересек границу без паспорта. Он притворился глухонемым и был освобожден. Прибыл в Тегеран, где присоединился к ансамблю музыкантов, играющих на народных азербайджанских инструментах. 

Вскоре после окончания Второй мировой войны Завалун уехал из Ирана и пешком добирался с женой и грудным ребенком в Эрец-Исраэль. В 1969 году уехал из Израиля, чтобы следовать за детьми, которые уже эмигрировали в Соединенные Штаты. Он жил с сыном в Лос-Анджелесе, когда там его нашел музыкант по имени Джеффри Вербок в 1972 году.

Биографическая справка:

Джеффри Вербок родился и живет в Америке. Он известен как неординарная личность. Джеффри Вербок начал свои музыкальные занятия в возрасте 6 лет по классу пианино, а затем в 10 лет занялся игрой на гитаре. В течение 12 лет он брал уроки традиционной музыки у знаменитого Завалуна Авшалумова, признанного в мире одним из лучших знатоков азербайджанской музыки. Согласно утверждению «Института мировой музыки», Джеффри был признан Авшалумовым своим лучшим учеником и наследником его знаний. Джеффри Вербок проживает в настоящее время в Нью-Йорке, играет на таре и кеманче, принимает участие в концертах фольклорной музыки Азербайджана, известен музыкантам всего мира. В 2001 году он был удостоен ученой степени Государственной музыкальной академии от Азербайджанской музыкальной консерватории.

Из воспоминаний Джеффри Вербока:

«Чтобы общаться непосредственно с Завалуном, я должен был изучить один из языков, на которых он говорил: русский, персидский, турецкий, арабский или иврит. Я выбрал иврит, потому что мог читать на нем. Цион и позже его брат Симон, оба родившиеся в Израиле, - сыновья Завалуна, помогли мне изучить современный иврит.

Завалун и я становились ближе друг другу. После года дружбы учителя с учеником у нас были почти родственные отношения. Во время одной из наших встреч он сказал, что решил возвратиться на восточное побережье (Бруклин, Нью-Йорк), чтобы жить в окружении других своих детей и внуков.

Я был убежден, что он действительно последний из длинной череды музыкантов древней и великой старой традиции. Моя судьба и большая удача стать тем, кто продолжит его музыку. После того, как он уехал, я был подавлен до такой степени, что больше не мог наслаждаться радостями и удобствами проживания в южной Калифорнии. В течение трех месяцев я периодически беседовал по телефону с Завалуном.  В середине одной из самых суровых зим, которые я помню, я уехал из солнечной южной Калифорнии в холодный, влажный несчастный Бруклин – Бoрo-парк. Завалун жил в ветхом доме на углу 43-й Стрит и 13-ой Авеню. Недостаток комфорта восполнялся духовностью. Прошли пять недель невероятно интенсивной музыки и музыкальных уроков. Я решил возвратиться в Лос-Анджелес, закрыть свой небольшой бизнес, освободить маленький уютный дом в Toпанге, сказать «до свидания» возлюбленной и переехать в Бруклин.

Завалун и я жили в одной квартире вместе три года, пока обстоятельства не потребовали от меня снять крошечную квартиру в Мидлтауне. И в течение следующих десяти лет я еженедельно виделся с учителем и другом.  Мы очень много играли, обедали и ужинали вместе. Я даже напивался несколько раз. Завалун был моим учителем, и я следовал ему во всем, что он делал.

Он был невероятным тружеником. Я никогда в жизни не видел никого подобного Завалуну. Энергия, которая исходила от него, вливалась во все, что он делал. И по сей день я не встретил никого, кто сравнился бы с ним не только в музыке, но и непосредственно в жизни. Он был примером для меня, научил упорно трудиться, никогда не бояться поставленной задачи. Он играл так, будто его жизнь зависела от каждой его композиции.

Позже я понял, что Завалун играл упрощённую версию азербайджанского мугама. В то время я действительно не думал об этом, потому что хотел слышать энергию мугама, но не сложность его. Мне повезло, что я встретил Завалуна, а не какого-то другого профессионального исполнителя. Не думаю, что был бы столь же привержен музыке мугама, если бы был запуган его сложностью. Мугам фактически не изучен иностранцами.

Потребовалось почти четыре десятилетия интенсивного посвящения и случайного руководства со стороны других, чтобы распутать тайну мугама, и эта работа продолжается. Я благодарен за ту относительную простоту, с которой Завалун играл свою версию мугама.

Он часто надевал кипу и читал молитвы из еврейской книги. В первый раз я услышал, как он спел знакомые молитвы под мелодию мугама, которую он сыграл на кеманче, и был удивлен. Очевидно, многие евреи Кавказа и окрестностей поют еврейские молитвы в этой манере, столь отличающейся от того, что я слышал в синагоге на шабат в версии ашкеназских молитв. Я когда-то посетил синагогу персидских евреев. И представьте, они исполняли молитвы в манере, почти идентичной особенностям мугама. Часто это религиозные традиции, особенно литургии, которые продолжаются более или менее неизменно в течение долгого времени. Можно предположить, что у персидской и ашкеназской еврейской литургии есть параллельный азербайджанскому мугаму курс, если не один из источников вдохновения.

Завалун делал кеманчу сам, и я наблюдал, как он полировал и покрывал ее перламутром и лаком. Эти вещества, с которыми он работал, были ядовитыми. К тому же, он очень много курил. Мастер болел хронической обструктивной болезнью легких, эмфиземой, астмой и бронхитом. Он страдал ужасно, особенно в последние дни жизни. Музыкант возвратился в Израиль, чтобы быть похороненным на своей еврейской родине.

Я был опустошен его смертью, утратой замечательного друга и наставника. Отчаивался из-за провала попытки самому изучить его музыку. Решил поехать в Азербайджан, чтобы узнать, есть ли музыканты-исполнители в этой древней традиции. Я узнал имя человека, который был руководителем одного из правительственных учреждений, написал письмо, попросил, чтобы он прислал мне приглашение посетить Советский Азербайджан как гость правительства, а не как турист. Это позволило мне посвятить все свое время моей цели и общаться с исполнителями мугама.

Первое мое посещение продлилось всего 12 дней, но было столь же важным, как и моя первая встреча с Завалуном. Древняя традиция была жива. Это означало, что я больше не должен нести воображаемое бремя, что выживание этой традиции опирается только на мои плечи. Жива была кеманча, было много учителей большого искусства, и было также много нетерпеливых студентов. Моя благодарность Завалуну, приобщившему меня к тогда еще неизвестному миру художественной культуры Кавказа, к неподражаемой индивидуальности, не знает границ».