Когда я учился в начальных классах еврейской общеобразовательной школы в пригороде Нью-Йорка, наш класс привели на телешоу в стиле Джерри Спрингера, где продюсеры собрали детей из разных слоев общества, чтобы сравнить и сопоставить их американский опыт. Наша еврейская школа была поставлена рядом со школой, где учились черные. Ученики начали разговаривать, и вскоре мы уже сравнивали, у какой группы более тяжелое прошлое.
Мы начали сравнивать рабство негров и Холокост. Мы были слишком молоды, чтобы понять, что подобные вещи вообще не поддаются сравнению, как яблоки и апельсины. Я не могу говорить об опыте чернокожих, но эта дискуссия дала мне и моим друзьям первый взгляд на афроамериканский опыт.
Американское прогрессивное общество говорит мне, что я, как белый мужчина, выросший в США, обладаю привилегиями, которыми не пользуются женщины или мужчины с черной или коричневой кожей. Я нахожусь в привилегированном положении как мужчина-ашкеназ с белой кожей, выросший в США и иммигрировавший в Израиль, говорят израильские прогрессисты.
Мне говорят, что мои привилегии достались мне несправедливо, и я должен чувствовать себя слегка виноватым из-за них. Общество говорит, что я должен упорно трудиться, чтобы стереть привилегии, которыми я пользуюсь, но не заслужил, предоставляя преимущества «обездоленным», даже если они не заработаны по заслугам. У меня есть власть, которой они не пользуются, и я должен выровнять дисбаланс власти, отказавшись от части своих привилегий.
Если вы посмотрите на мою фотографию, то скорее всего скажете, что я выгляжу как классический американский WASP. У меня светло-каштановые волосы и светлая кожа. Я говорю с американским акцентом и вырос в семье среднего класса в классическом пригородном городке. Тем не менее, я не белый в том смысле, который вкладывают в это понятие прогрессисты. Я не классический WASP, который приехал в Америку из Европы, поработил негров из Африки и пользовался преимуществами, о которых другие американцы могли только мечтать.
Мой дед вырос в маленьком польском городке в бедной семье, в которой было восемь детей. Он женился сравнительно молодым, у него было двое детей, и он работал портным. Жизнь не была прекрасной, но ее можно было назвать терпимой. Затем наступил сентябрь 1939 года и немецкое вторжение в Польшу. Когда немцы захватили Польшу и пронеслись по городам и поселкам, они собрали евреев. Всех квалифицированных рабочих заставляли работать на немецкую военную машину. Мой дед, будучи портным, обладал навыками, которые были нужны немцам.
Мой дед стал рабом немцев в 1940-х годах. После того как он увидел, как его родителей, братьев и сестер, жену и двоих детей травили газом и сжигали их тела, он прошел через Освенцим. Его жизнь была разорвана на части, но в конце 1940-х годов он был освобожден и нашел убежище в Америке в качестве иммигранта, не имея ничего за душой. Он снова женился, вырастил пасынка, и у него родился мой отец. Они медленно поднялись из бедности в средний класс.
Мой отец первым в своей семье поступил в колледж, управлял фабрикой, чтобы иметь стабильный заработок, и воспитывал меня в здоровой среде, которая позволила мне добиться успеха. Мой дед, мой отец и я не получили никаких преимуществ, которыми не пользовались бы другие жители Америки.
Получив здоровое воспитание в Америке, я приехал в Израиль, чтобы учиться в ешиве. Я влюбился в Израиль и осуществил мечту своих родителей, бабушек и дедушек: вернуться в дом наших предков и жить в Израиле. Две тысячи лет наш народ тосковал, молился и мечтал вернуться в Израиль, но ему всегда отказывали в этой возможности. Наконец, спустя два тысячелетия, еврейский народ создал еврейское государство в Земле Израиля, как же я мог не вернуться домой?
Хотя я приехал в Израиль, имея гораздо больше возможностей, чем многие иммигранты из арабских стран в 1950-х годах, из Эфиопии в 1980-х и из Советского Союза в 1990-х, я все же столкнулся с иной культурой Израиля, необходимостью учить язык и высокими налогами в сочетании с более низкими зарплатами. Я был далеко не в привилегированном положении. Как бы я ни был счастлив жить в Израиле, жизнь здесь не была лишена серьезных проблем.
История приезда нашего народа в Израиль и создания государства после тягот арабских преследований и Холокоста напоминает историю прихода еврейского народа в Израиль после египетского рабства в библейские времена. Пришедшие из Египта, как и мы, сражались с врагами, строили инфраструктуру на пустынной земле и создавали государство.
Сегодняшние сионисты во многом похожи друг на друга: они дети и внуки рабов, переживших национальную травму, которые реабилитировали себя, чтобы стать сильнее и восстановить свою национальную родину. Евреи-сионисты — не привилегированные.
Путать еврейскую историю с историей «белых привилегий» — абсурд и явная неправда. Обвинения евреев в привилегированности только потому, что они применили свои таланты, чтобы поставить себя в более выгодное положение, не означают, что в их преуспевании есть что-то гнусное. Демонизация евреев за то, что они обладают властью, — есть антисемитизм.
Jerusalem Post, перевод Ларисы Узвалк
