Лившиц Александр Борисович. Лауреат Всесоюзного и дипломант Всероссийского конкурсов артистов эстрады. Он был на две недели младше меня, но намного правильнее. Для него главным была семья, а для меня — работа. Кличка у него была Комиссар, потому что любил говорить правду. В то время многие евреи меняли фамилии, мы их за это не критиковали и вместе с тем нам в голову не приходило ставить себе в заслугу, что мы сохранили фамилию нашего дуэта: ЛИВШИЦ-ЛЕВЕНБУК.
Мы учились в одном медицинском институте и даже в одной группе. Тут без небесной помощи не обошлось. Вы в этом убедитесь по ходу моего рассказа.
В институте был конкурс самодеятельности, мы оба оказались членами жюри. Домой шли вместе. Мы жили недалеко друг от друга. Раскритиковали друг друга и решили, что это неплохая основа для совместной работы. Потом, когда у нас были квартиры получше, они опять оказались близко друг от друга.
У Лившица была красивая семья: жена Рива и две дочери. Старшая Маша, младшая Наташа. Лившиц был строгих правил. Приучил всех пить чай без сахара. Никаких изысков, деликатесов, все по-домашнему. И книги для дочерей он подбирал специально.
Карьерой мы не занимались, но выступали на всех центральных площадках Москвы вместе с видными артистами театра, кино и эстрады.
Однажды на Сахалине мы исполняли номер «Жмурки — любимая игра Мосэнерго». Ко мне подошел офицер и сказал:
— Мы здесь стоим на страже рубежей нашей родины, а вам, видите ли, освещение в Москве не нравится.
За моей спиной возник Лившиц и сказал:
— А ну, быстро пошел отсюда.
У него было особое чутье на выпивших. Офицер повернулся и тихо ушел.
У нас был маленький коллектив: нас двое и радист. Мы решили добавить костюмершу. Пришли к директору Москонцерта, он взял наше заявление:
— Пусть полежит.
Лившиц сказал:
— Да подпиши ты, твою мать!
Тот подписал.
Потом Лившиц мне сказал:
— Ты разговаривай их языком. Они твой язык не понимают.
Почему же он уехал в Америку? Он уехал по просьбе дочерей. Старшая училась в стоматологическом институте и сделала конспекты с опережением программы. Ей не поверили, решили, что она списала. Она обиделась и попросила отца уехать.
В Америке Лившиц жил в маленьком двухэтажном доме. Первый этаж вмещал кухню и столовую, а на втором — две маленькие спальни. Когда я бывал в Нью-Йорке с Хайтом или с театром, я всегда жил у Лившица. Он настаивал, я слушался. Все стены дома были увешаны картинами. Это были хорошие художники, но не первого эшелона популярности. Американцы их не знали. Поэтому продажа их могла дать копеечный доход. И Лившиц не очень к этому стремился. Он говорил:
— Пусть висят, удовольствие важнее.
В поисках заработка Лившиц закончил курсы программистов и стал работать в большом бесплатном госпитале. В Америке, как и у нас, есть платная и бесплатная медицина.
В первый день работы к нему подошли все программисты, а их было 90, каждый спросил не нужна ли какая-нибудь помощь и пригласил на обед. Где это время, куда оно ушло, и кто в этом виноват?
У него было хобби: он коллекционировал русский антикварный фарфор. Ему достаточно было взглянуть на чашку или блюдце, и он мог сказать, кто производитель и когда это сделано. В Америке он получил диплом искусствоведа. Антиквариат имеет одну особенность: со временем он только дорожает. Один артист, узнав цену, возмутился:
— Ты на мне зарабатываешь?!
Лившиц сложил весь антиквариат и сдал в комиссионку, оправдав свою кличку Комиссар.
Дочери Лившица вышли замуж. Старшая — за американского врача, и они открыли маленькую, хорошо оснащённую поликлинику в 40 минутах езды от Нью-Йорка. Первичная помощь, анализы, консультации. А младшая — за кинопродюсера, кажется, американского еврея. И стала экспертом крупного аукциона русского искусства. Пошла по стопам отца.
Хоронили Сашу на еврейском кладбище, где, согласно религиозной традиции, на могилу кладут не цветы, а камни. А я положил мою любовь к нему и благодарность за то, что мы были вместе.
