Хотя Алену Делону было 88 лет и здоровье его уже давно пошатнулось, его смерть в воскресенье все же стала потрясением. Никто не ожидает смерти monstre sacré — эпитета, используемого в отношении Делона бесчисленными новостными изданиями, — но он умер, не под градом полицейских пуль, как в «Самурае», а в своей постели, в огромном загородном поместье к югу от Парижа.
Monstre sacré. Немногие общественные деятели в большей степени заслужили это прозвище. Непостижимая красота Делона была монструозной — в первоначальном смысле слова, как нечто выдающееся или божественное, — как и его завораживающее присутствие на экране. (Это было особенно впечатляюще, когда Делон молчал. Писатель Франсуа Мориак едко заметил, что Делон «никогда не говорит так хорошо, как тогда, когда он замолкает».)
С момента своего появления на экране в фильме «Пурпурный полдень», экранизации романа Патриции Хайсмит «Талантливый мистер Рипли» (1959), через «Самурая» и «Леопарда» и до своей последней роли в фильме «Астерикс на Олимпийских играх» (2008), где он сыграл Юлия Цезаря, Делон был самым захватывающим из священных монстров Франции.
Но чтобы стать священным монстром, нужно обладать и вторым качеством: быть одновременно источником и объектом споров, которые рушат стену между вашей публичной и частной жизнью. Один из недавних и довольно грязных примеров — Жерар Депардье, еще один monstre sacré, которого привлекли к суду по многочисленным обвинениям в сексуальных домогательствах, но при этом президент Эммануэль Макрон называет его «гордостью Франции».
Споры долго преследовали Делона. Как напоминают читателям многочисленные некрологи, он вел себя подозрительно и, порой, подло. Наиболее известна слабость Делона к тесному общению с бандитами, которые в итоге оказывались либо в тюрьме, либо в сточной канаве. Временами границы между воплощенными им образами и жизнью стирались. Например, кассовые сборы «Сицилийского клана», криминальной драмы, в которой снялись Делон, Жан Габен и Лино Вентура, резко увеличились после скандала с так и не раскрытым убийством Стевана Марковича, работавшего телохранителем Делона.
Кроме того, в молодости Делон также преступил закон. Во время службы во французском флоте в Индокитае в начале 1950-х годов он был арестован за то, что угнал джип и съехал на нем в кювет. Если попадание в лапы военной полиции оказалось кратким эпизодом, то встреча с Жаном-Мари Ле Пеном переросла в близкое знакомство. Последний в то время служил парашютистом в Индокитае, но прибыл слишком поздно, чтобы принять участие в боевых действиях: правительство во главе с премьер-министром Пьером Мендесом-Франсом после унизительного поражения при Дьенбьенфу уже выводило свои войска из бывшей колонии. Хотя Делон в конце концов был отправлен в отставку, Ле Пену довелось участвовать в боевых действиях несколько лет спустя во французском Алжире. Некоторые из этих действий, как явствует из недавно вышедшей книги историка Фабриса Риспути о Ле Пене и пытках, были просто отвратительны.
Но это приводит к третьему качеству monstre sacré, по крайней мере, в случае Делона. Ни прежние поступки, ни последующие слова, произнесенные Ле Пеном в бытность его лидером ультраправого Национального фронта, — слова, которые, едва зашифрованные, давали волю его расистским и антисемитским убеждениям, — не помешали Делону остаться его добрым другом. В интервью Paris-Match в 1984 году Делон рассказал, что знал Ле Пена много лет и считал, что его боятся, потому что «он единственный политик, который искренен. Он говорит вслух то, что многие люди говорят про себя».
В 1987 году (когда Ле Пен назвал Катастрофу «незначительной деталью истории») Делон все еще отказывался осудить своего друга. В широко освещаемом телевизионном интервью Делон утверждал, что у него есть «точки согласия и несогласия с Жаном-Мари Ле Пеном. Он уже давно является моим другом, чье общество мне нравится. И точка».
Поэтому неудивительно, что одной из первых политических фигур, поспешивших высказаться по поводу смерти Делона, стала дочь Ле Пена, Марин Ле Пен, нынешний лидер партии своего отца (ныне переименованной в Национальное объединение), которая написала: «С ним умирает маленькая часть той Франции, которую мы любим». На втором месте оказалась Мариан Марешаль, племянница Марин Ле Пен, представляющая еще одну крайне правую партию, «Реконкисту!» Эрика Земмура, которая отметила «ледяной взгляд» актера. Что касается 96-летнего патриарха клана Ле Пенов, то его ухудшающееся здоровье и угасающее сознание, похоже, не позволили ему дать публичный комментарий.
Однако Делон никогда не участвовал в президентских кампаниях Ле Пена; будучи по собственному признанию голлистом, он всегда голосовал за умеренно консервативных кандидатов. Что еще более показательно, Делон не только исполнил главную роль, но и (впервые в своей карьере) выступил продюсером в одном из самых замечательных французских фильмов 70-х, «Месье Кляйн». Герой фильма, снятого американцем-эмигрантом Джозефом Лоузи и вышедшего на экраны в 1976 году, — некий Робер Кляйн, бесстрастный торговец предметами искусства, вымогающий огромные суммы у отчаявшихся евреев, которые, пытаясь бежать из оккупированного нацистами Парижа, посещают его квартиру со своими ценными вещами. Для этих посетителей дело буквально экзистенциальное, а для Кляйна — всего лишь бизнес. Когда один из покупателей, шокированный грошовой ценой, которую Кляйн предлагает за семейную реликвию, восклицает: «Вам легко, когда человек вынужден продавать», Кляйн отвечает словами, такими же шелковистыми, как халат, который он носит: «Но меня не заставляют покупать. Я не коллекционер. Для меня это просто работа».
Однако, как вскоре узнает Кляйн, охота на французских и иностранных евреев — это тоже просто работа для полиции Виши. Когда личность Кляйна путают с другим Робером Кляйном, оказавшимся евреем, он оказывается втянут в безжалостную и почти кафкианскую работу вишистской бюрократии. Попытки Кляйна очистить себя от «преступления», заключающегося в еврейском происхождении, лишь усиливают это обвинение. Во время облавы на евреев летом 1942 года Кляйна загоняют в вагон для скота, предназначенный для Освенцима, и он узнает, что одна из его жертв — покупатель, который протестовал против цены, предложенной Кляйном за его картину.
В 1976 году, когда фильм вышел на экраны, было не просто доказать, что для реализации «окончательного решения» во Франции требовалось активное содействие местных чиновников. До 1981 года сменявшие друг друга французские правительства запрещали безжалостный документальный фильм Марселя Офульса 1969 года о Виши «Горе и жалость», а преведенное на французский тремя годами ранее иконоборческое эссе американского историка Роберта Пэкстона о сотрудничестве Виши с нацистской Германией Vichy France: Old Guard and New Order («Вишистская Франция: Старая гвардия и новый порядок») все еще служило предметом для острых дискуссий.
Только в 1995 году президент Жак Ширак, отмечая 53-ю годовщину облавы, публично заявил, что Франция, «родина Просвещения и прав человека, страна гостеприимства и убежища, в тот день совершила непоправимое. Нарушив свое слово, она передала палачам тех, кто находился под ее защитой». Что касается жертв, заключил Ширак, то «мы в вечном долгу перед ними».
По сути, Делон в своем фильме делает аналогичное заявление. В интервью того времени он признал, что тема соучастия в «Окончательном решении» «пугает всех». Тем не менее, продолжал он, «я знал, что должен снять этот фильм». Его сопродюсер Норберт Саада подчеркнул, что в 1942 году Делону было семь лет. «Он знал о том, что происходило, об ужасах, которые совершались. Все это не было для него новостью, когда он впервые прочитал сценарий. Он уже знал об этом». Задолго до того, как это сделали многие его коллеги-французы, особенно правые, Делон начал действовать в соответствии с этим знанием.
В интервью кинокритику Мишелю Симану Лоузи не решался сказать, в какой степени Делон отождествлял себя с образом Кляйна — хотя бы потому, что его «вряд ли назовешь приятным человеком, чего я не могу сказать об Алене». Тем не менее, Лоузи добавил, что Кляйн «очень сложный персонаж, и Ален тоже. Каждый аспект его жизни отражает огромную и часто противоречивую сложность». Возможно, именно это и делает его настоящим monstre sacré.
Forward, перевод Якова Скворцова
