Проект «Мир как беспредметность» показывает, как начиналось современное искусство.
О выставке «Мир как беспредметность. Рождение нового искусства: Казимир Малевич, Павел Филонов, Марк Шагал, Анна Лепорская и другие» Москва услышала задолго до открытия. Год назад экспозицию впервые представили публике — в екатеринбургском Ельцин Центре. Спустя пару месяцев случился скандал: охранник пририсовал шариковой ручкой глаза фигурам на картине Анны Лепорской. Инцидент быстро вышел за рамки хроники происшествий и превратился в этический спор: не слишком ли суровым стало наказание незадачливому вандалу, у которого обнаружились проблемы со здоровьем (охраннику присудили 180 часов исправительных работ)? Как бы то ни было, о картине Лепорской — как и о выставке в целом — узнала даже далекая от искусства публика. Но пошло ли это на пользу проекту? Задумались ли люди о судьбе Малевича и его учеников, сто лет назад перевернувших представление о живописи — а потом (за редким исключением) угодивших под каток репрессивной машины? Вряд ли. В итоге какая-то часть московских зрителей, возможно, придет ради картины Лепорской (не стоит волноваться — работа отреставрирована). Однако выставка рассчитана на другое — вдумчивое и созерцательное — восприятие. И ее приезд в Еврейский музей и центр толерантности — большая удача для зрителя.
Проект, реализованный совместно с Энциклопедией русского авангарда и Ельцин Центром (кураторы — Андрей Сарабьянов и Наталья Мюррей), был вдохновлен публикациями дневников и писем Льва Юдина, одного из учеников Малевича. Они познакомились в Витебске, куда Малевич прибыл в 1919-м — руководить мастерской в художественном училище. В заметках Юдина отзывы о художниках-современниках (Константине Рождественском, Николае Суетине, Борисе Эндере) перемежаются рефлексией по поводу супрематизма — и все вместе дает представление о творческой лаборатории Малевича.
Именно глазами Юдина зрителям предлагают смотреть выставку — картины Шагала, Малевича, Суетина, Рождественского, Лепорской сопровождаются цитатами из его воспоминаний. Впрочем, смотреть можно и глазами самих героев — того же Шагала и Малевича, считавших друг друга конкурентами. К выставке подготовлена игра «Я — Малевич», в которой зрителю с помощью смартфона, наушников и QR-кода предлагается примерить на себя взгляды и биографию главных участников выставки. В итоге получается рассказ об уникальном историческом отрезке, когда в хаосе и смуте художники авангарда внезапно (в том числе для себя) оказались на руководящих постах и попытались изменить искусство. И сделали бесконечно много, но еще больше не успели.
А начинается выставка с Витебска, Шагала и Малевича. В конце 1910-х небольшой провинциальный город неожиданно стал одним из мировых центров современного искусства, и двум будущим мэтрам оказалось здесь слишком тесно. Шагал, успевший пожить в Петрограде, Москве и Париже, создал в родном городе художественное училище (1918). Год спустя туда по приглашению Веры Ермолаевой приехал Малевич — прирожденный лидер: «огненный человек», как говорил Лев Юдин. Неудивительно, что харизматичный Казимир Северинович, проповедовавший новейший метод — супрематизм, быстро переманил на свою сторону и преподавателей, и учеников, в том числе шагаловских. Марк Захарович в итоге уехал в Москву, а потом в Париж — и этим, скорее всего, спас себе жизнь. Надо сказать, оба мастера мечтали о мировой славе и оба ее получили — только Малевич, увы, не успел ею насладиться: его имя стало широко известно уже после смерти.
В целом, Шагал — лишь эпизодическая фигура выставки, он быстро отходит на второй план, и все внимание сосредотачивается на Казимире Малевиче и его учениках. Вот они создают УНОВИС — авангардное объединение «Утвердители нового искусства»: Малевич, не сомневающийся в своей миссии, даже называет дочь Уной. Художников объединяла фанатичная преданность искусству и фанатичная же вера в супрематизм. Недаром, как утверждал художник Николай Лапшин, чтобы понять супрематизм, надо было войти в «секту». Участники мыслили «мир как беспредметность» — иначе говоря, считали, что новое искусство — размежевавшееся с реальностью — может кардинально перекроить жизнь. Впоследствии многие — самостоятельно, не из-за давления власти — разочаровались в беспредметности. Точнее, попытались найти синтез супрематизма и реальности — так получился «живописно-пластический реализм», как называет его Юдин. Картины этого периода показаны в финальном разделе выставки. У того же Малевича вместо абстракций появляются безлицые крестьяне — подобные вещи сделали его знаменитым на весь мир.
Однако это все случилось позже, а в Витебске Малевича и его последователей, украшавших трамваи и фасады зданий супрематическими фигурами, терпели недолго: уже в 1922-м Казимир Северинович и несколько учеников уехали в Петроград. Здесь им вновь улыбнулась удача: в 1923-м на базе Музея художественной культуры был создан ГИНХУК (Государственный институт художественной культуры), в 1924-м это научное учреждение возглавил Малевич. Научное — потому что сам мэтр считал, что живопись после супрематизма подошла к концу и ее можно только изучать. Это не означало упразднение художников — просто их работы тоже становились инструментом исследования. Авангардисты с удовольствием возились с цветовыми схемами, таблицами — в общем, пытались «поверить алгеброй гармонию». Однако в стране назревали кардинальные перемены, и в новый образ будущего эти чудаки не вписывались. В 1926-м ГИНХУК закрыли, и художники разбрелись кто куда. Николай Суетин стал главным художником Государственного фарфорового завода (бывшего Императорского). Вообще с заводом авангардисты сотрудничали с начала 1920-х — с подачи критика Николая Пунина, назначенного заведующим художественной частью ГФЗ. На выставке можно увидеть несколько диковинных расписных образцов. Сотрудничество с заводом длилось недолго — около года. Правда, Суетин, как отмечает Наталья Мюррей в одной из статей каталога, и после увольнения приносил новые работы для обжига. Она же приводит слова легендарной художницы Елены Данько, писавшей об огромной популярности «супрематической» посуды на Западе — «хотя сами супрематисты давно отстранены от работы, и завод повторяет только их старые образцы».
Оказался успешен и уроженец Томска Константин Рождественский — на выставке, кстати, есть его картины из Томского областного художественного музея. Молодой художник еще до совершеннолетия перебрался в Петроград, где стал практикантом Малевича в ГИНХУКе. Но про малую родину не забывал и, приезжая на побывку, писал картины. Впоследствии Рождественский успешно оформлял советские павильоны на международных выставках.
А вот Вера Ермолаева, пригласившая Малевича в Витебск, а затем работавшая в ГИНХУКе, в 1934 году была арестована за «антисоветскую деятельность». Ее отправили в Карлаг и спустя три года расстреляли. Илья Чашник, самый, пожалуй, талантливый ученик Малевича, тоже ушел слишком рано, в 26 лет, — после неудачной операции у него начался перитонит. На могиле установили супрематистский куб с черным квадратом и поместили надпись «Мир как беспредметность». Получилась эпитафия не только Чашнику, но и всему русскому авангарду, чьи амбициозные планы оказались похоронены на долгие годы.
Источник: Культура
