За несколько месяцев он научился читать на иврите, хотя, когда впервые увидел эти древние буквы, подумал, что освоить этот язык невозможно. Адольфу Шаевичу — главному раввину России (КЕРООР), уроженцу Еврейской автономной области, исполнилось 85 лет. При встрече наш герой оказался простым, дружелюбным, открытым человеком, интереснейшим собеседником, потрясающих воспоминаний которого хватит на целую толстенную книгу. Мы встретились в его уютном кабинете в Московской хоральной синагоге, чтобы поговорить о том, как легендарный раввин и его община живут в нынешних условиях. 

— Уважаемый Адольф Соломонович, каким было ваше биробиджанское детство? 

- Жили, как все ассимилированные еврейские семьи. Во времена советской власти все, что было связано с религией, планомерно уничтожалось, поэтому мама и папа не делились с нами религиозными знаниями, никакой возможности познакомиться с еврейской традицией у нас не было. Мы, разумеется, знали, что есть праздники, которые называются Песах, Рош а-Шана, Суккот, но что это такое – не имели понятия. Обитали в коммунальных квартирах, потому еврейских праздников в нашей семье не отмечали. Мой отец был идейным человеком, хотя не состоял ни в комсомоле, ни в партии. Мама готовила замечательные еврейские блюда, но при этом родители считали, что главное для детей — получить высшее образование и вступить в партию. Отец и мама очень много работали, и мы с братом после школы большую часть времени проводили на улице. 

— А Биробиджан вспоминаете? С какими чувствами у вас ассоциируется этот город? В честь кого вас называли Адольфом? 

— Очень люблю Биробиджан и всегда с теплым чувством вспоминаю город, в котором прошли мое детство, юность, молодость. Люди разных национальностей всегда жили в столице ЕАО дружно. Известно, что у евреев принято давать имена в честь дедушек и бабушек. Когда я родился, мой дедушка Абрам был ещё жив, и в честь него давать мне имя было нельзя. Однако сегодня Авраам — уже мое еврейское имя, так ко мне обращаются в синагоге. Что касается Адольфа, то в 1937 году в Европе это было довольно распространенное имя, не ассоциировавшееся ни с чем негативным. В детстве меня звали Адик, и до получения паспорта на свое имя я не обращал внимания. Но поменять его или от него отказаться мне никогда не приходило в голову. 

После того, как убили Михоэлса, остатки его театральной труппы приехали в Биробиджан, став у нас единственным постоянным театром. Но все спектакли они ставили на идише, который помнили, в основном, лишь местные старики. Молодежь не знала «маме-лошн», а в Биробиджане закрыли еврейскую школу, где идиш можно было изучать, и уже мы, наше поколение, не знали языка. 

После войны, в Биробиджане оказалось большое число инвалидов – безруких, безногих. Тогда в продаже для них не имелось никаких инвалидных колясок, и бывшие вояки приспосабливались уже к новой жизни с серьезными ограничениями возможностей — самым примитивным способом, ездили на дощечках и колесиках, прямо по асфальту. Потом началась война с Японией, а у нас происходили разные светомаскировки. Помню, что в магазин с мамой мы отправлялись с продовольственными карточками, чтобы что-то купить на них. Правда, какие-то продукты в послевоенное время продавали и без карточек. Но при этом нужно было живое присутствие самих покупателей, в одни руки отпускали лишь ограниченное количество продуктов. Зато картофель нам удавалось выращивать самим, на огороде за городом. 

Со временем окончил в Хабаровске политехнический институт, работал в Управлении механизации. Начинал с линейного механика, потом стал главным механиком этого управления. Город маленький, развлечений никаких. 

— По этой причине вы решили покинуть Дальний Восток и отправиться в Москву? 

— Наверное, да. В 1972 году я приехал из Биробиджана в Москву — в поисках работы и лучшей жизни. Если бы не уехал, точно бы спился и никогда не поехал бы никуда дальше Монголии! Разумеется, ни о каком религиозном образовании я тогда не думал, воспитывался на «Комсомольской Правде». Работу в столице я, не имеющий столичной прописки, искал долго. Мне неоднократно отказывали, а один раз популярно объяснили, что если меня примут на работу, а я подам заявление на выезд (а тогда как раз была волна отъездов), у них будут неприятности. В общем, евреев тогда на работу не брали. Спать мне тогда приходилось, где придется: на вокзалах, в автомобиле скорой помощи, где работал мой приятель и т.д. Лето заканчивалось, и я думал, что придется возвращаться в Биробиджан. Но однажды знакомые ребята посоветовали обратиться в еврейскую общину, объяснили, что там есть религиозная школа-ешива, учащимся которой дают временную прописку. А я тогда не имел ни малейшего понятия о еврейской традиции. Если бы до моего отъезда в Москву кто-нибудь сказал мне, что я стану раввином, точно не поверил бы. Однако пришел к директору ешивы, Льву Григорьевичу Гурвичу, и меня приняли с испытательным сроком, без стипендии и без предоставления жилья. В то время мне уже исполнилось 35 лет. Вскоре председатель общины предложил мне поработать сторожем в синагоге, и так мне позволили там ночевать. 

Жизнь потихоньку налаживалась, я уже стал получать зарплату, а потом и стипендию. За несколько месяцев научился читать на иврите, хотя когда впервые увидел эти древние буквы, то подумал, что выучить этот язык невозможно. А потом к нам в ешиву приехал раввин из США Артур Шнеер (один из немногих раввинов, которым разрешали приезжать в Советский Союз) и добился разрешения направить нескольких человек из нашей ешивы на учебу в Венгрию. В то время на территории соцстран только в Будапеште функционировала единственная раввинская семинария. И каким-то чудом, я попал в число тех, кого отправили в Венгрию. Там я проучился семь лет, нашел жену, создал семью и в 1980 году, с дипломом раввина, вернулся в Москву. В то время главный раввин Москвы Яков Фишман был очень болен и настоял, чтобы я остался в Москве в качестве его помощника. 

— Что можете рассказать про Конгресс еврейских религиозных организаций и объединений России, который вы возглавляете? 

— С наступлением перестройки и возрождением религиозной жизни мы стали часто сталкиваться с проблемами различного характера, например, с возвращением еврейским общинам синагог, открытием еврейских школ и многим другим. Но тогда не было никакого формального объединения, представляющего интересы еврейских общин во взаимоотношениях с властью, и для решения вопросов такого рода была необходима официальная организация. По этой причине в январе 1990 года был учрежден Всесоюзный совет еврейских религиозных общин (ВСЕРО).

После распада СССР была создана новая всероссийская организация, являющаяся правопреемницей ВСЕРО — Конгресс еврейских религиозных организаций и объединений России (КЕРООР), который выполнял те же задачи. Отношения у структур КЕРООР с органами государственной власти в Москве и регионах складываются вполне конструктивно. Мы часто обращаемся к властям со всевозможными просьбами, и нам всегда стараются помочь и идут навстречу. Помимо прочего, КЕРООР и Федерация еврейских общин России (ФЕОР) регулярно сталкиваются с одинаковыми проблемами, связанными со многими аспектами религиозной жизни: это касается религиозных образовательных учреждений, возвращения синагог, ритуальных услуг и другого. 

— Как помогаете прихожанам Хоральной синагоги, своим подопечным? 

— Благотворительность в религиозной еврейской общине — традиционна. Прихожан поддерживаем и морально, и материально, дарим им подарки к еврейским праздникам, у нас есть самые разные еврейские программы, как для малышей, так и для евреев среднего возраста, для мужчин и женщин, для молодежи и пожилых. Любую нашу помощь люди воспринимают с большой благодарностью, хотя в стране, да и в мире, появились иные благотворительные организации. Отмечаем День Победы, приглашаем к нам на мероприятия ветеранов Великой Отечественной войны, которых, к сожалению, остается все меньше и меньше, вручаем им подарки, помогаем еврейским детским садам и школам в разных российских городах, где есть общины. У нас также есть совместные программы с Российским еврейским конгрессом, членом президиума которого я являюсь. 

— Погиб ли у вас кто-то из родственников от пуль фашистских захватчиков? 

— Родители отца, его многочисленные братья и сестры, очень большая семья, жили в Белоруссии, и все они погибли в огне Холокоста. Когда мы приехали туда, даже не знали, где они захоронены, никого из свидетелей происходившего, конечно, не осталось. Побродили там, постояли, помолились и уехали обратно. 

— Недавно в Объединении горских евреев в Сокольниках вы шумно и празднично отметили свое 85-летие. Кто был инициатором организации торжества? 

— Спасибо за этот чудесный день рождения моим родным, коллегам и меценату — президенту фонда СТМЭГИ Герману Рашбиловичу Захарьяеву за то, что все действительно было так великолепно организовано. Все гости были в восторге, постоянно мне потом звонили и рассказывали, что получили очень большое удовольствие от происходящего. Я и сам очень признателен и благодарен всем пришедшим, это был очень хороший, добрый, теплый вечер. Пришли мои близкие люди, с которыми я давно знаком и сотрудничаю много лет. Этот день рождения — инициатива моих друзей, я не особенно хотел отмечать его в этот раз. Почти до последнего времени не знал подробностей подготовки к моему торжеству, все делали мои близкие и коллеги.

Главный раввин России Адольф Шаевич и Президент международного благотворительного фонда СТМЭГИ Герман Захарьяев

— Как сегодня обстоят дела в Хоральной синагоге? Ведь после 24-го февраля 2022 года многие евреи уехали из России. Хватает ли у вас сегодня людей? 

— Слава богу, молитва проходит у нас и сейчас каждый день — утром, днем, вечером. Сначала мы пережили испытание пандемией, подкосившей многих наших прихожан, особенно пожилого возраста. А за последние месяцы многие евреи действительно уехали из России, но тем не менее в Москве при этом осталось довольно большое число евреев. Практически все синагоги, прежде работавшие в российской столице и сейчас продолжают функционировать. А значит, наша еврейская жизнь продолжается. 

Конечно, мы не в первый раз переживаем тяжелые времена. Помню, как в период перестройки евреи массово уезжали, а синагога пустела. Да и мы сами не знали, что будет с нашим молельным домом, но выстояли тогда, выстоим и сейчас. К нам тогда начало заглядывать большое количество евреев, раньше никогда не приходивших в синагогу, боявшихся этого. А когда им это разрешили — поспешили к нам. В 90-е мы тут же открыли еврейскую школу, набравшую большое число детей. До сих пор стоит перед глазами картина, как они носятся по синагоге, скачут по опасному балкону второго женского этажа. По всей стране начало действовать много социальных программ, открылся Сохнут, курсы изучения иврита, заработали различные программы для всех возрастов, начались поездки в Израиль. Появились обеспеченные евреи, которые стали регулярно помогать синагоге. В памяти всплывают первые съезды Российского еврейского конгресса. К нам устремилось много молодых еврейских людей, у них появился интерес к изучению иудаизма, к познанию сути своих корней. Они зубрили наши традиции, учились, создавали еврейские семьи. Приходило к нам и немало одиноких, больных пенсионеров. И мы их поддерживали, как могли. К сожалению, в наши дни, многие наши спонсоры уехали из России, а покинув страну, перестали нам помогать. Но я искренне рад, что государственного антисемитизма в наши дни нет, и мы можем спокойно работать. 

— Знаю, что в Московской хоральной синагоге крышу над головой нашли ашкеназы, бухарские, грузинские и горские евреи, дружно соседствующие в одном здании… 

— Верно. В советское время у нас не было такого разделения, и мы молились все вместе. А потом СССР развалился, и многие евреи из бывших советских республик переехали в Москву. Не секрет, что традиции горских, бухарских, ашкеназских, грузинских, крымчаков — несколько различаются. А сегодня действительно у каждой еврейской этнической группы в Хоральной синагоге имеется свое помещение. 

— Ощущаете ли конкуренцию с другими еврейскими общинами, которые за последнее время начали появляться в разных районах Москвы? 

— Нет, я только рад этому. Конкуренция всегда подстегивает и дает возможность для развития. Но в этом плане у нас нет никакой конкуренции, очень хорошо, что сейчас в нашем городе много молитвенных мест. 

Благодаря синагогам в спальных районах столицы, соблюдающие евреи получили возможность не нарушать еврейские законы, субботу и праздники. В советский период у нашего народа из-за этого возникало немало проблем. В субботу прихожане приезжали в нашу синагогу и переживали, что нарушают, ведь тогда в Москве было всего две синагоги: Хоральная и в Марьиной роще. А к нам ехали не только со всех уголков огромной столицы, но и из области. И один американский раввин посоветовал таким людям купить проездной на месяц и положить в кармашек, чтобы контролер его видел, чтобы его не доставать. Но такие поездки к нам, как ни крути, все равно являлись нарушением законов Торы. 

Порой люди просто собирались у нашей синагоги «на Горке», как ее тогда называли, даже не заходя к нам внутрь. Просто знакомились, общались, знакомили своих детей. И все это происходило под пристальным вниманием сотрудников КГБ. Они делали весьма качественные фотографии лиц из этой толпы, а потом вызывали нас, работников синагоги, к себе, чтобы мы, глядя на фото, рассказали бы им что-то о том или ином гражданине со снимка. Но мы всегда им отвечали, что никого из этих людей не знаем, видим впервые, мол, на улицу не выходим, трудимся внутри здания. Хотя многих с этих фото мы, конечно же, сразу узнавали. 

— Вот это да… 

— Запрет в те годы распространялся не только на синагогу — то же касалось православия, ислама. Например, бабушка, втайне от родителей, могла крестить внука и т.д. 

— Понятно… 

— Примечательно, что многие начали ходить в нашу синагогу, уже выйдя на пенсию, а до этого момента, живя в эпоху зловещего атеизма, вовсе не интересовались своим происхождением. А у нас тогда появилась счастливая возможность открыть различные кружки, программы для детей и взрослых, напечатать молитвенники на русском, в наших стенах уже можно было найти немало литературы для будущих репатриантов. Наш молельный дом стал обеспечивать прихожан всеми необходимыми пособиями, книгами, учебниками. 

— Бывали ли за последнее время нападения на Хоральную синагогу? 

— Каких-то серьезных инцидентов за последние годы не помню. Иногда, конечно, на стенах рисуют свастики, но не часто, могут что-то бросить в окно. У нас сейчас есть надёжная охрана, обеспечивающая нашу защиту, благодаря Российскому еврейскому конгрессу, который когда-то поднял вопрос об охране религиозных еврейских объектов, школ и пр. 

Московская хоральная синагога

— В период советской власти многие еврейские поколения были воспитаны в атеистических традициях. Это коснулось всех без исключения религиозных конфессий. К каким последствиям все это привело? 

— Десятки лет людям внушали определенную модель отношения к религии, и это, естественно, привело к тому, что многие и вовсе забыли о своем происхождении. Если плодородную землю дотла выжечь, потом потребуется немало сил и времени, чтобы ее восстановить. Возвращение к религиозным корням также требует времени...

Интервью провела Яна Любарская