Вопреки уверениям доктора Геббельса и его рупора — «Фёлькишер Беобахтер» — о том, что столица Германии сплошь заражена иудейством, на момент прихода нацистов к власти в 1933 году в Берлине проживало немногим более 160 тысяч граждан, исповедующих иудаизм. В миллионном городе — малая капля в людском море.
Берлин в 1933 г.
К началу Второй мировой число евреев среди берлинцев сократилось вдвое. Многие постарались уехать после звона осколков «Хрустальной ночи». Однако те, кто покинуть Германию не смог, часто искали спасение от арестов и депортации в столице и других крупных городах. Легче было затеряться, да и на работу всё ещё брали, если ты специалист. Даже на военные предприятия. А такое место — не только деньги, кров и стол. Прежде всего это защита для близких. Охранная грамота. Не потащат в гестапо и бить не будут. Вот только звезду приходится носить, и все косятся. Что ж, было уже подобное. Евреев узнавали по одёжке издавна. Но прочие указы! За год выпустили более 200 запретов. Каждые полтора дня — новый запрет. Евреям запрещалось сидеть на общественных скамейках, еврейским детям — посещать общественные школы... Для всех евреев вводились обязательные дополнительные имена — Израиль для мужчин, и Сара — для женщин… Тяжело еврею в Третьем Рейхе. К началу 1943 года во всей Германии насчитали около 50 тысяч евреев, и более половины числились в Берлине!
С точки зрения Гитлера это был какой-то кошмар: еврейский вопрос никак не хотел решаться окончательно. Истинные арийцы, потомки нибелунгов, вели себя странно: находили евреям работу, делились продуктами, не доносили, куда следует, а то и вовсе прятали! Не все, конечно, не все, но тем не менее!
А Великому Фюреру немецкой нации приходилось нелегко. Отзвучали фанфары и победные реляции. Сталинградский котёл кипел от огня Красной Армии, и стыл от лютой стужи. По временам, на совещаниях, когда бывший ефрейтор, не стесняясь, костерил почём зря свой генералитет, у него начинало дёргать глаз.
Говорят, это была идея Геббельса: ускорить депортацию евреев из Германии, и к 54-летнему юбилею обожаемого фюрера бодро отрапортовать: «Берлин ист юденфрай»!
Операцию назвали простенько, без затей: «Фабрика». Место проведения акции: столица и другие крупные города (Дрезден, Бреслау (ныне Вроцлав), далее — по списку ...). Руководитель — опытный, организатор из СС — герр Эйхман, сноровисто взявшийся за «дело». Он подключил к акции личный состав дивизии «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». В столице все крытые грузовики реквизировали для этой перевозки, не объясняя причин: «Они нужны фюреру и Германии»! Решено было забирать евреев, находящихся в положении подневольных работников, прямо от станков или чертёжных столов. Если на улице попадётся кто-то со звездой Давида — хватать немедленно, и — в накопитель. Места содержания узников в Берлине определялись заранее: бывшие военные бараки и пустующий развлекательный центр предназначались для «чистокровных» евреев, не обладавших никакими правами. Их судьба была давно решена — эшелоны покатят в Аушвиц без остановки и будут прибывать каждый день до середины марта 1943. А вот что делать с мишлингами — с теми, у кого смешанный брак, и от кого не отвернулась арийская родня? Ведь среди этой родни есть весьма влиятельные люди... Наконец вышел приказ: разместить арестованных в бывшем здании еврейской берлинской общины на улице Роз ( Розенштрассе) и, если получиться без шума, отправить в лагеря. Однако без шума не получилось.
Акция началась 27 февраля. Облава шла до первой декады марта. Людей хватали и запирали под охраной в холодных, заброшенных помещениях. Больше суток они проводили без еды и воды. Из одежды лишь то, в чём схватили. Тем, кого «взяли» на улице, можно сказать, везло. Потом — сортировка. Мишлинги — три шага вперёд. Гауптшарфюрер Крелл, плохой пекарь и многообещающий сотрудник гестапо, руководил процессом. Мать троих детей, которую муж-ариец оставил в 1939, когда гайки стали закручивать крепко, решилась, и ради своих ребятишек проскочила за спиной самодовольного гестаповца, затерявшись в рядах мишлингов. Чудо — её не заметили!
А на Розенштрассе уже было полно народу.
Родственники схваченных пришли узнать об их судьбе. Большинство — женщины, в состоянии сильнейшего волнения. Каким-то образом выяснившие, где их мужья, и теперь не желавшие уходить. («Просто бабий бунт какой-то!» — злобно ворчали эсэсовцы). Вернер Гольдберг весь вечер, до темноты метался от одного «накопителя» к другому, разыскивая не вернувшегося домой отца, пока не услышал про улицу Роз. Он поспешил туда.
— Здание было оцеплено полицией. Не подпускали никого. Напротив входа волновалась толпа, человек 150 или 200. Большинство — женщины. Узнав, что отец внутри, мы с братом решили установить круглосуточное дежурство. Выход был один. Мы надеялись, что не упустим момент, когда арестантов выведут наружу.
А внутри женщин и мужчин разместили на разных этажах. Нацисты использовали древнеримский принцип «Разделяй и властвуй»: назначили старших и ответственных из заключённых. Красная повязка с номером — на рукав, желтый «охранный» талончик — в карман.
— Вас не депортируют. Следите за порядком, вовремя рапортуйте о всех проишествиях, и всё пройдёт гладко и безболезненно, — и вежливая улыбка «белокурой бестии», — Надеюсь, мы друг друга поняли?
Надо ли говорить, что евреи на Розенштрассе использовали даваемые красной повязкой привилегии, чтобы искать по этажам родных и знакомых, а также передавать записки и новости. Новость о том, что родные дежурили напротив здания всю ночь, сначала растрогала и обнадёжила сидельцев, а потом сильно испугала: неподалёку Александерплац и ужасный дом — штаб-квартира гестапо и управление делами евреев. Достаточно одного приказа оттуда — пулемёты мигом очистят улицу от смельчаков, рискнувших нарушить запрет собраний и демонстраций в военное время.
Но были и среди евреев свои «паршивые овцы», ужасно хотевшие жить. Больше, чем сохранить человечность. Их называли «охотниками» и отправляли на поиски «подводных лодок» — залёгших на дно людского моря Берлина сородичей. Сытые, прекрасно одетые в конфискованные дорогие вещи, с оружием, на машинах они рыскали по городу в поисках беглецов. За первые дни марта «охотники» собрали для гестапо обильную добычу — более 200 человек. Впрочем, из 8000 схваченных лишь 60 пошли на предательство, а действительно рыли носом землю не больше десятка. Один подлец и трус на 133 приличных человека.
Только в первый день в Берлине схватили более 5000 евреев. Происходило ужасное: родителей разлучали с детьми, не взирая на возраст. Детей увозили из садов и с игровых площадок. Один берлинец в то утро нашёл двух брошенных рядом младенцев. Он бросился искать их родителей (в каждой руке по ребёнку) и, к счастью, обнаружил испуганную мать неподалёку в кустах, с коляской. Несчастная, придя в себя, так и не смогла объяснить, каким образом ей удалось незаметно для гестаповцев, схвативших её и несколько других евреев во время прогулки, пристроить двойню на скамейку, а потом улизнуть вместе с коляской.
С фрау Вейгерт, узнавшей, что её супруг арестован, случилась истерика прямо напротив полицейского патруля.
— Да что же это такое, в самом деле! — кричала она во весь голос, — есть в нашем Рейхе закон или уже нет?!
Незнакомая женщина крепко взяла её за плечи, и, встряхнув, заставила замолчать. Патруль отвернулся и смотрел в другую сторону.
— Поспешите на Розенштрассе. Ваш муж там. И там много ваших товарищей по несчастью!
Начиная с первого дня улица не пустовала. Люди сменяли друг друга. Они подходили к оцеплению и просили полицейских передать еду, тёплые вещи, записки... Иногда их гнали с угрозами, иногда просьбы выполнялись. После войны и до смерти Руди Хольцер не расставался с запиской от жены, которую принёс ему в бутерброде добросердечный служитель закона. Весь в пятнах от масла и колбасы, маленький клочок тетрадного листа в клеточку с несколькими фразами, наспех нацарапанными корявым почерком, стал его талисманом.
Жёны арестантов время от времени сбивались в группы и, шествуя вдоль здания, выкрикивали: «Верните нам мужей! Верните наших мужей»!
— Мы чувствовали единство целей, настоящую солидарность. Поэтому и действовать заодно было легко, — вспоминали участники «бабьего бунта».
Кроме того, горе и усилия объединили семьи, некогда разделённые по идеологическим причинам. Вдруг вся идеология перестала иметь значение. Своими действиями люди открыто признавали еврейских родственников своими, и среди требующих отпустить евреев с Розенштрассе всё чаще появлялись дамы, носившие на лацкане значок нацистской партии.
Всё это не помешало отправить в Аушвиц около 2000 евреев, содержавшихся в бывшем развлекательном центре. Рано утром узников — мужчин, женщин, стариков, детей, — плетьми и хлыстами загнали в грузовики. Зрелище возмутило даже гауптштурмфюрера СС фон дер Риссена, и он направил рапорт в канцелярию Гиммлера, назвав увиденное «зрелищем противным и унижающим достоинство».
«Хочу добавить, что весь инцидент наблюдали сотрудники и рабочие окружающих здание предприятий. Они смотрели из окон. Да, никто не возмутился и не заявил протест, и всё же это — неприемлемый и политически безумный в текущей обстановке метод проведения акции»!
Рапорт в канцелярии сочли столь важным, что он лёг на стол Геббельса. Министр пропаганды грубо выругался: нашли время развлекаться и устраивать представление. В Берлине всё ещё сидят дипломаты нейтралов, журналисты и, конечно, имеются разведчики со всего мира. Теперь все они воочию могли созерцать истинное лицо национал-социализма!
Но аресты продолжались, а на тех, кто маршировал по Розенштрассе стали оказывать нарастающее давление. Сначала их арестовывали группами и отправляли на сутки на принудительные работы. А потом пригнали броневик с пулемётом и приказали очистить площадь...
Очереди разорвали наступившую тишину. Люди кинулись спасаться в подъездах, но все двери — закрыты. Гестаповцы постарались заранее. Никого не скосило, но были пострадавшие при начавшейся давке. Может, пугали холостыми? Женщинам Розенштрассе было страшно, и всё же на другой день они вернулись.
Мишлингов, которых нацисты хотели уничтожить, не взирая на последствия, уже не посылали на улицу Роз: для них —солдатские бараки и транспорт в ад Аушвица. Так погибли писатель Вольф, поэт Артур Зильберглейт и бывший член парламента Пруссии, доктор Аренберг, помогавший евреям получать «настоящие» арийские документы.
В эти же дни родственники арестованных по делу группы Герберта Баума получили извещения о казни в берлинской тюрьме последних подследственных. Многие из убитых горем были связаны семейными узами с державшими осаду на Розенштрассе. Сигнал гитлеровских властей был предельно ясным!
Одной из женщин улицы Роз пришла открытка от мужа, в которой он сообщал, что его и ещё нескольких мишлингов тайно посадили в транспорт на восток. Бедолага умудрился выбросить её из окна вагона в Силезии. Чья-то добрая рука опустила открытку в почтовый ящик. С ней женщина пришла в канцелярию гестапо и потребовала объяснений:
— Где мой муж? Я знаю наши права!
— Это какое-то недоразумение, — стал мямлить чиновник, — мы разберёмся. А вот кто же отправил открыточку, интересно знать?
— Люди, — лаконично сообщила женщина.
— Ах, люди, — взорвался гестаповец, — а мы кто здесь по-вашему?!
— Да я вот тоже думаю — и кто же вы? — не выдержала политес просительница.
Эпизод с открыткой имел интересные последствия, поспособствовав освобождению уже хоронивших себя заживо узников.
А количество людей, приходивших поддержать женщин на Розенштрассе всё росло. Теперь там собиралось до тысячи человек. И не только родственники. «Верните мужей, верните»! Их снова хотели напугать. Уже несколько машин с пулемётами и автоматчиками. «Разойтись, или откроем огонь»! Вот сейчас толпа кинется прочь. Но вместо страха в глазах подавшихся назад людей внезапно вспыхивают огоньки отчаяния и ненависти. «Убийцы!» раздаётся чей-то одинокий крик. И улица начинает, не сговариваясь, скандировать:
— Убийцы, убийцы! Стреляйте, убийцы!
— Убийцы! Прочь, убийцы! — несётся из охраняемого здания!
Рот командира эсэсовцев беззвучно открывается — за яростными воплями его команда не слышна... Сейчас раздадутся выстрелы! Нет? Нет?! Опускаются стволы. Скомандовали «Хальт».
Власть сделала последнюю попытку разогнать протест и сдала назад.
У гестапо имелся приказ самого фюрера прекратить акцию и начать отпускать задержанных мишлингов. Подписывая бумагу, Гитлер сказал:
— Вы правы, Йозеф, политически разгневанные женщины Германии — это страшно. Постарайтесь впредь такого избегать.
Евреев отпустили по домам. Более 1700 человек. Не всех сразу, конечно. Но каждому на прощание обязательно говорили одну фразу:
— Не радуйся, юде, мы вскоре снова встретимся...
Не сбылось... Не до того стало нацистам. Все угрозы оказались пустыми. Вернулись даже 35 мишлингов, которых отправили в Аушвиц с Розенштрассе и из других пунктов сбора.
— Нас везли назад в обычном пассажирском вагоне, с одним единственным охранником, после душа и медосмотра, — вспоминал по окончании войны один из них, — На платформе Берлина мы сразу попали в целый коридор из эсэсовцев. Ещё ночь — в тюрьме гестапо. Все терялись в догадках. Никто не рассчитывал до конца на свободу.
А 19 мая самый правдивый человек Германии Йозеф Геббельс объявил столицу Рейха «юденфрай» — свободной от евреев. А раз «юденфрай», то бюрократии пришлось соответствовать: поснимали таблички «Кроме евреев», отменили ношение звёзд и прекратили преследовать — явно — тех, кто ушёл в подполье и не имел статуса «защищённого». Охота шла втайне. А потом был 1945-й, год, в который война неудержимо покатилась к логову нацистского зверья.
Большинство тех, кто сидел или протестовал на улице Роз, пережили и войну, и своих мучителей. Но их история не пользовалась популярностью ни в ГДР, ни в ФРГ. В ГДР — поскольку не содержала идеологической основы. Люди самоорганизовались без какого-либо партийного руководства, чтобы отстоять своих родных.
В ФРГ причина была другая. Возникал вопрос, на который до сих пор нет ответа: так можно было отстоять евреев и других граждан, сгинувших в лагерях уничтожения без оружия, без насилия? А что же, кроме женщин Розенштрассе никто даже и не попробовал?
Вспоминаются слова пастора Мартина Нимёллера:
Сначала они пришли за социалистами, и я молчал — потому что я не был социалистом.
Затем они пришли за членами профсоюза, и я молчал — потому что я не состоял в профсоюзе.
Затем они пришли за евреями, и я молчал — потому что я не был евреем.
Затем они пришли за мной — и не осталось никого, чтобы заступиться за меня.
P.S.
Розенштрассе — одна из старейших улиц еврейского квартала Берлина. Тут евреи селились ещё с середины XIII века и жили до своего изгнания на 400 лет, обвинённые в распространении болезни в годы Великой Чумы.
Здание на Розенштрассе, в котором содержались узники, было разрушено во время бомбардировки Берлина союзниками в конце войны. Первоначальное расположение на Розенштрассе теперь отмечено розовой колонной высотой 2 метра, на которой размещена информация о необычном протесте.
В 1995 году недалеко от места событий установили мемориал работы скульптора из ГДР Ингеборг Ханцингер.
В 2003 году на экраны вышел фильм «Розенштрассе» режиссёра Маргареты фон Тротта.
