Он мечтал стать писателем с детства, но 23 года проработал в конструкторском бюро. Первая книга стихотворений вышла в 90-м году, когда ему было 39 лет. После этого, его личное дело четыре года пролежало в приёмной комиссии сначала Союза писателей СССР, а потом - Национальной Спилки Украины. В 94-м году он был принят в Межрегиональный союз писателей, созданный группой молодых литераторов при поддержке Сергея Михалкова, Расула Гамзатова, Юрия Бондарева. Сегодня, поэт и журналист Владимир Спектор – почетный председатель этой организации, в состав которой входят около 800-т авторов из 11 стран мира, причем центр Союза по-прежнему находится в Луганске. Он — автор более чем 20-ти книг, лауреат нескольких литературных премий, главный редактор альманаха и сайта «Свой вариант». И, хоть живет последние годы в Германии, интернету расстояния не страшны. Творчество, общение, дружба - не имеют границ, и всё продолжается. Беседуем с Владимиром Спектором, в чьих стихах ощутимы дыхание времени и судьба его поколения.
- Уважаемый Владимир, хорошо ли знаете историю своей семьи?
- У родителей мамы была судьба, достойная любовно-приключенческого романа в стиле Дины Рубиной. Он – красавец-здоровяк из бедной семьи, играючи жонглировавший двухпудовыми гирями. Работал конюхом, как говорил сам – был при лошадях, и подрабатывал грузчиком (здоровье позволяло, с мешками управлялся не хуже, чем с гирями). Такой себе местечковый биндюжник (дело происходило в Знаменке Черкасской губернии), с могучими кулаками и доброй душой. По воскресеньям, вместе с местной шпаной, прогуливался туда и обратно вдоль магазинчиков и питейных лавок, имея интерес на мир посмотреть и себя показать. Однажды, на спор, съел более двух десятков заварных пирожных, получив в качестве приза ещё два десятка. В общем, видный парень с неоспоримыми достоинствами. Кстати, одно из них, по его рассказам – умение приподнять лошадь, а когда надо – и телегу. Как он познакомился с дочерью зажиточного торговца Соней, мне неизвестно. Симпатия переросла в любовь, что совсем не понравилось семейству Сони. Тут грянула Первая мировая война, и Борис отбыл на фронт, где служил справным артиллеристом, участвовал в боях (особенно запомнилось ему сражение под местечком Берестечко, о котором часто рассказывал). Вернулся домой уже после революции. Война, погромы… Сонина родня решила ехать в Америку, а Соня сказала: «Люблю Борю и останусь с ним». Это – поступок, большая любовь. Всё так и вышло. Семья уехала. До середины 30-х годов редкие письма ещё доходили из Филадельфии, где обосновались, ставшие очень дальними близкие родственники. А потом связь прекратилась, и так и не возобновилась. В 60-е годы мама пыталась найти следы невиданных ею американских дядюшек и тётушек, но время смыло их, как всё на свете. Семейное предание гласило, что в одном из довоенных писем оказались доллары. Преданный делу партии беспартийный дед благоразумно решил, что самое спокойное – утопить зелёные бумажки в уборной. Что и было сделано, под недоумёнными взглядами не столь стойких и идеологически выдержанных родственников. Дед, между прочим, ещё успел послужить конюхом в Красной кавалерии, а потом, с молодой женой поехал искать счастье на Донбасс и нашёл его в Луганске, где работал сначала в конном хозяйстве, а потом в производственной артели, везде получая за доблестный труд почётные грамоты. Он ими чрезвычайно гордился. Везде отмечали его честность, простодушие и доброту. Главным богатством семьи были, как водится, дети. Два сына-погодка Давид и Иосиф, и младшая дочь Женя. Сыновья также, как их отец в прошлую войну, ушли на фронт в 1941-м и не вернулись. Потому, наверное, так рано покинула этот неласковый мир красавица Соня, ставшая моей бабушкой. Дед после её смерти больше не женился.
«Мой дед здороваться любил и вслух читать газеты. Читал, покуда было сил, про жизнь на белом свете. С машиной швейной был в ладу и с нашей старой печкой. А вот в пятнадцатом году – стрелял под Берестечком. «Прицел такой-то… Трубка… Пли!..» –
Рассказывал он внукам. В работу верил. Не в рубли. И уважал науку. Моим пятёркам был он рад. Предсказывал победы. Хотел, чтоб был я дипломат… А я похож на деда».
- Коснулись ли ваших предков какие-либо репрессии тех лет, или Холокост во время Великой Отечественной войны?
- Репрессии семьи не коснулись. Слишком маленькими сошками, видимо, были конюх и типографский рабочий. Это до войны. После неё - тоже не случилось. Отец – молодой фронтовик, студент, заводчанин, мама – участковый педиатр, воспитанные искренними патриотами. Конечно, видели все недостатки, но были уверены, что всё поправимо, а страна – самая прекрасная. Это было поколение, получившее мощный воспитательный заряд в 30-е годы. Они и их старшие братья победили в самой страшной войне. И в немалой степени - благодаря воспитанию. Такими они были до конца. Хотя, ощущение страха, как прививка из тех времен, оставалось в них тоже до конца. И, читая мои стихи тех лет, папа нередко советовал: «Убери эти строчки, а то за них и посадить могут». Но строки были невинные. Просто остатки страха сидели в сознании и давили на тормоз восприятия читаемого. Я уже говорил, что мама родом из Знаменки Черкасской области. Вот там ее (и моя) дальняя родня сгинула в местных ярах. И расстреливали их не только немецкие оккупанты. Папа первые годы войны провел в Барнауле, где даже смог поступить в институт. Но потом пошел добровольцем в армию, стал моряком, воевал на Дальнем Востоке. Сразу после войны окончил Севастопольское военно-морское училище, но был комиссован по здоровью. Это была самая большая трагедия его жизни. Хотя, инженером он стал отличным. Старший брат мамы перед уходом на фронт успел сочинить повесть под названием «Одноклассники» и послал её для оценки известному в то время писателю Борису Горбатову. Но все оценки отменила война, похоронившая и дядю, и его повесть. А ещё один мамин брат до войны окончил военное училище и сгинул в Брестской крепости. Мама писала знаменитому писателю Сергею Смирнову, который занимался историей героической защиты Брестской крепости, просила помочь найти хотя бы упоминание. «Пропал без вести» - это всё, что нашлось.
«Из-под снега выглянет асфальт — как лицо из-под белил. Главного еще я не сказал. Хоть и много, вроде, говорил. Все старо, как прошлогодний снег. Да и нынешний уже не нов. Хоть и близким кажется успех — дотянуться не хватает слов. Поищу их в письмах фронтовых. Там про снег и про войну. В лица дядей вечно молодых сквозь их строки загляну. Снег в тех письмах — вечно молодой, лучшие слова — одни на всех. Время между мною и войной — утрамбовано, как снег».
- Интересная и печальная история…
- Родители отца переехали в Луганск из Литвы. Тоже, видимо, не от хорошей жизни. Дедушка работал наборщиком в типографии, пока набирал буквы, какие-то тексты оставались в памяти, и он иногда мог проговорить почти целую страницу, чаще всего - из «Блокнота агитатора» (было такое издание). Так что, мы были политически грамотные.
Луганск, в начале 50-х годов, был типично провинциальным городом, как говорили, большой деревней. Меняться он начал на наших глазах, когда полностью преобразился центр города, ставший просторным, с неким столичным шармом. Появились новые кварталы пятиэтажных и девятиэтажных домов, было организовано троллейбусное движение. В те годы построили стадион и театр, филармонию, и кинотеатры, школы, институты, библиотеки, универсамы. Установили телевизионную вышку, открылись новые вокзалы, благоустроили скверы и центральные площади. Город обретал черты современного промышленного и культурного центра. Моё детство проистекало в семье, где скромный достаток обеспечивался мамой-участковым педиатром, папой-инженером на тепловозостроительном заводе и дедушкой, о пенсии которого лучше всего говорит ёмкая фраза «хорошая, но маленькая». Тем не менее, главное ощущение тех лет – благополучие. Слово казённое, но смысл отражает. У ребёнка ощущение мира, естественно, локальное – в границах квартиры, двора, в уровне игрушек и разных вкусностей. Жили мы в половине частного дома, отопление было печным, туалет - во дворе. Самой любимой комнатой стала дедушкина спальня, в которой помню широкую кровать, заправленную, как он говорил, солдатским одеялом.
На нём мы лежали, и он читал мне бесконечные сказки. Радио работало постоянно, что было привычно и не раздражало. По вечерам, довольно часто, транслировали радиоспектакли, в том числе - оперы и оперетты, под рубрикой «Театр у микрофона». Оперы пропускал, а спектакли, несмотря на малый возраст, слушал с удовольствием. Любили мы с дедушкой и ежедневные концерты по заявкам. С того времени, наверное, у меня стойкая любовь к мелодичным, задушевным, наивным, но добрым и оптимистичным песням советских лет. Они - из времени, где «человек человеку – друг, товарищ и брат». Безусловно, вижу некое лицемерие и несоответствие суровым реалиям жизни во все времена этой прекрасной формулы. Но в те годы она, по крайней мере, звучала из уст официальных деятелей и была начертана на многочисленных лозунгах. Сейчас – и этого нет.
«Я жил на улице Франко, и время называлось «Детство», с 20-й школой по соседству. Всё остальное – далеко. Взлетал Гагарин, пел Муслим, «Заря» с Бразилией играла, и, словно ручка из пенала, вползал на Ленинскую «ЗИМ»... Хотя наивность и весна шагали майскою колонной, воспоминаньям свет зелёный дают другие времена. Я жил на улице Франко в Луганске – Ворошиловграде. Я отразился в чьём-то взгляде пусть не поступком, но строкой. А время кружит в вышине, перемешав дела и даты, как будто зная, что когда-то навек останется во мне».
- Каково было в Луганске с национальным вопросом?
- Луганск во все времена был многонациональным городом, в котором никогда не было погромов. Конечно же, бытовые конфликты (в том числе - на национальной почве) случались, но они не определяли качество жизни. Открытого антисемитизма - не помню. Может быть, мне повезло. В классе моем имелось, по-моему, шесть учащихся еврейской национальности (как говорилось в официальных документах). И среди преподавателей было немало прерасных людей, чьи фамилии и внешний вид говорили о национальности красноречивее паспорта. Это были любимые учителя, и их типичные имена и отчества никак не мешали всеобщей любви. Я ничуть не идеализирую прошлое. С первого класса родители мне повторяли постоянно: «Чтобы получить "пять", ты должен знать на "шесть", и ты знаешь почему». Я знал и потому старался учиться на «шесть». Думаю, с такими родительскими наставлениями знакомы многие. Преодолевать препятствия с ними легче. Хотя, конечно, несовпадение лозунгов с окружающей действительностью действовало угнетающе. То, что в стране, где принципы равенства и социалистического интернационализма были основополагающими, существовали негласные запреты и ограничения именно по национальному признаку, казалось оскорбительным и непонятным… Когда принес домой золотую медаль, дедушка заплакал и сказал: «Есть справедливость…» Справедливость, конечно, есть. Но поводы для того, чтобы заплакать от радости, дарит нечасто. Кстати, мне и в армии повезло. Дедовщины, практически, не было. Почти вся рота была харьковская. Но вот один лейтенант запомнился. Он был красавчик с пышным румянцем на ангельском лице (правда, всмотревшись, замечал – лицо недоброе). Недавний выпускник военного училища. Постоянно делал замечания, которые обязательно завершал фразой: «Думаешь, если Спектор, то самый хитрый? Я тебя насквозь вижу». Что он видел (рентгенолог нашелся) – можно только догадываться. То, что был ярым антисемитом, это не скроешь. Он и не скрывал. Но, судя по всему, он и харьковчан недолюбливал. Кто знает, из-за чего, но его конфликт с франтоватым комсоргом роты, неожиданно завершился тем, что лейтенант ударил его табуреткой по голове. Голова выдержала. Но комсоргу это не понравилось. Он знал, что нужно делать, и пошел жаловаться прямиком в политотдел. Лейтенант, наверное, сильно жалел о случившемся. Особенно в Биробиджане, куда его перевели после этого случая. Пикантное получилось назначение. И, вряд ли, удачное, как для него, так и для Еврейской автономной области. Но в воспоминаниях остался…
- Забавно. А в какой момент вы начали писать стихи, что вас вдохновило на это?
- Дедушка, которого вспоминаю чаще других, был не очень грамотный человек, писал с ошибками, да и читал с трудом. Но у него была хорошая память, легко запоминал прочитанное. А поскольку чтение детских книг в его исполнении было главным и любимым развлечением моего раннего детства, то уже повторное прослушивание народных сказок (причём, были две книги – на русском и на украинском языке), стихотворений Барто, Маршака, Чуковского и Михалкова, а также «Приключений Незнайки» Носова (красиво оформленной книжки на украинском языке) шло без запинок. Да ещё и с житейскими комментариями. Может быть, из-за этих книг, а может всё как-то предопределено Б-гом, но с детства мне хотелось стать не военным, не космонавтом (ох, как это было модно в 60-е), не геологом, а писателем, или (как уступка реальности) – журналистом. С шести лет - читал самостоятельно, причем, сразу перешел к «толстым» книгам. Мне тогда казалось, что плохих книг вовсе не бывает. Читал всё, что было в родительской библиотеке. С поэтической классикой более близкое знакомство состоялось в армии, где в полковой библиотеке оказался замечательный выбор русской литературы. А ещё я переписывался с Михаилом Матусовским, Давидом Самойловым и Вадимом Шефнером. «Переписывался» - конечно, громко сказано. Матусовский и Самойлов прислали по письму. Но в них было сдержанное одобрение моих текстов. Вообще, это было чудо, что они ответили, оценили стихи. Ведь я был для них — просто человек с улицы. Особенно полезной и длительной была переписка с Вадимом Сергеевичем Шефнером. Мне его теплые письма очень помогли. В 1989 году в Луганск приезжал Евгений Евтушенко. Он тогда поддерживал Юрия Щекочихина, который баллотировался от нашего города в Верховный Совет СССР. После встречи с читателями, которая прошла в форме концерта, я, наверное, часа два простоял у выхода из Дворца культуры в ожидании мэтра. Наконец, он появился, и я, представившись, вручил ему папку со стихами. Папку он взял, но ничего не пообещал. А месяца через два на адрес областной организации Союза писателей пришло его письмо с доброй рецензией и пожеланием успехов. И это тоже было чудо.
- Кто еще ваши кумиры в поэзии?
- Слово «кумир», на мой взгляд, вряд ли подходит. Но согласен с тем, что «солнце нашей поэзии» – это великий Александр Пушкин. Его стихи, и проза удивительно современны и актуальны. Это свойство гениальной литературы. Также современны пьесы Шекспира и Шиллера, проза Толстого, Достоевского, Чехова, поэзия Лермонтова, Байрона, Гёте… Как бы ни менялся мир, открывая всё новые возможности, превращая некогда фантастические идеи в реальность, природа человека неизменна. И, по-прежнему, точнее и трогательнее, чем Пушкин, о жизни и надеждах, мечтах и разочарованиях сказать невозможно:
«Если жизнь тебя обманет, не печалься, не сердись! В день уныния смирись: День веселья, верь, настанет. Сердце в будущем живет; настоящее уныло: Всё мгновенно, всё пройдет; что пройдет, то будет мило».
Вот уже два столетия эта формула остается неизменной и неопровержимой. Как всё гениальное. А любимых поэтов много. Среди них – и классики, и современники, обязательно земляки-луганчане, которых очень ценю. Фамилии авторов могу перечислять долго. И читать их не надоедает.
- Вы с отличием окончили транспортный факультет машиностроительного института по специальности «Двигатели внутреннего сгорания». А мечтали о факультете журналистики. Как так получилось?
- Математика была вторым любимым школьным предметом после литературы, поэтому выбор технического ВУЗа оказался вполне оправданным. Тем более, родители всегда воспитывали прагматизм, а он предполагает, чтобы желания соответствовали возможностям. Мои стартовые возможности (даже с золотой медалью) были заведомо скромными. Как говорил папа: «Держись заводской трубы, а всякие там статейки можешь пописывать в свободное от работы время». Внял родительскому совету и не пожалел. Техническое образование очень полезно во всех отношениях – дисциплинирует, расширяет диапазон знаний, учит логике, анализу, более точному пониманию многих процессов, которые лежат в основе явлений, да и всей жизни.
«А мы — как детали машин средь связей то жестких, то гибких. и, кажется, вот-вот решим и преодолеем ошибки. Решим уравненье свое, где звенья, шарниры и своды металл свой, как люди житье, ломают за степень свободы».
Знание «Деталей машин», «Теоретической механики», «Гидравлики» и «Термодинамики» - не помешали в жизни. Мне кажется, и для поэзии оказались нелишними. Работа в заводском конструкторском бюро тоже была, насколько сложной, настолько и интересной. Хотя, о журналистике мечтал, особенно - после фильма «Журналист», который посмотрел несколько раз с восторгом. Да и само слово «журналист» звучало, как музыка. Время музыку стёрло.
- Сколько всего у вас вышло изданий, как они называются? Когда выпустили свою первую книгу?
- Первая моя книга была, практически, готова к печати ещё в 1981 году. Но тогда слишком много было против меня — и беспартийность, и национальность, и инженерство. В общем, ответ из издательства "Донбасс" пришёл отрицательный. Помню, показал его известному писателю и хорошему, героическому человеку Владиславу Титову, и тот сказал: "Это несправедливо, я постараюсь тебе помочь". Но, буквально, на следующей неделе он внезапно умер. И помочь уже было некому. Был период, когда я, отчаявшись, решил бросил писать стихи. Серьёзно занялся гидравликой и теплотехникой, стал ведущим конструктором, изобретателем. Но всё равно, литература оставалась смыслом жизни. В конце 80-х моя книга, которая называлась "Старые долги", была, наконец, благосклонно принята в донецком издательстве, и после долгих мытарств с типографией, вышла в свет. Трудно передать моё тогдашнее счастье. Это был, что называется, момент истины. Между прочим, тогда мне помог секретарь парткома завода, который позвонил в типографию и попросил содействовать изданию книги. Выход каждой моей книги – момент счастья, реализации планов и мечтаний. Их уже более двадцати, и издавались они в Донецке и Луганске, в Москве и в Киеве. В каждом названии – определенное отражение времени, а также смысла и содержания книги. Названия тех, которые вышли не так давно – «Всё это нужно пережить», «Не хочется спешить» и «Откуда-то издалека». Это - строки из стихотворений. Об этом думается. Хочется верить, что строки найдут отклик и в душах читателей. Пишу честно.
«Не хочется спешить, куда-то торопиться, а просто – жить и жить, и чтоб родные лица не ведали тоски, завистливой печали, чтоб не в конце строки рука была – в начале…»
Вообще, в моей жизни всё происходило медленно, ступенчато. Но и мечты (некоторые), всё же, сбывались. Выходили книги, появлялись публикации, я работал журналистом в газете, на радио, на телевидении. Выросли замечательные дети и вот теперь – внуки. Так что, надо мечтать и настойчиво стараться претворять мечты в реальность. Метод проверенный. Работает. Но богатым не стал. Видимо, не об этом мечтал.
«За всё приходится платить – судьбой, монетой, кровью… Вопрос «Как быть или не быть?» Всегда у изголовья. Не отрекаясь от грехов, любви, ошибок, боли, на «Будь готов!» – «Всегда готов!» Твержу, как раньше, в школе».
- Поговорим о большом, серьезном опыте вашей редакторской работы. В чем ваш секрет успешного взаимодействия с авторами?
- Мой опыт убеждает, что нужно быть деликатным и уважительным, справедливым и доброжелательным. Можно исправить грамматические и стилистические погрешности, опечатки. Или забраковать, отвергнуть произведение вообще, если текст вульгарен, содержит элементы национализма, жестокости, проявления ненависти, насилия, порока, непереносимой пошлости… Но менять без ведома автора, сокращать, добавлять, при этом искажая смысл написанного, просто потому, что редактор так хочет, считая что-то правильным, а что-то неправильным, на мой взгляд, недопустимо. Это называется – «вкусовщиной», и ничего хорошего в этом нет. Под текстом стоит фамилия автора, и он несет ответственность за свое творение. Вся слава и весь позор – его. Понимаю, что в каждом отдельном случае есть свои субъективные и объективные условия взаимоотношений автора и редактора. Кто-то - наоборот хочет, чтобы его сочинение стало более грамотным, стилистически изящным, совершенным, доверяя редактору внести правки, как тот считает нужным. Это и есть процесс редактирования, совместной работы, взаимных уступок. Но корректировать текст, присланный, к примеру, для литературного сайта, без ведома автора, это неправильно. На нашем сайте такого нет. Если правки случаются, то только с ведома и согласия автора. Редактировать чужие статьи – это работа. Хорошо, если она оплачиваемая. Чаще всего, нет. А собственные стихи и статьи – это творчество, и это, конечно, интереснее.
- Любопытно было бы узнать о создании вашего успешного сайта «Свой вариант» (https://mspru.org/) — когда и как он появился?
- Сначала, в 2003 году, появился литературный альманах «Свой вариант». Он задумывался, как орган Межрегионального союза писателей с центром в Луганске, и был призван дать возможность бесплатной публикации авторам писательского союза, и не только. Издание было (и есть) некоммерческим, авторы получали свои экземпляры, тираж был около 200-т экземпляров, а объем соответствовал стандартам «толстых» журналов. Старались выпускать альманах 3-4 раза в год, находя (с трудом) спонсорскую поддержку. В нынешнее непростое время, издавать альманах стало неизмеримо труднее во всех смыслах, и организационно, и материально. И потому выходит он сейчас намного реже, скажем так. Но надеемся, что в будущем вернемся к стабильному изданию 3-4-х выпусков в год.
- Ясно…
- У его истоков стоял литератор и общественный деятель Николай Песоцкий (светлая память). А редактировали: Наталия Морозова-Мавроди, Елена Руни, Виктория Мирошниченко и я. Сейчас подготовкой издания мы занимаемся вдвоем, вместе с шеф-редактором Наталией Морозовой-Мавроди. Это - кропотливый труд. Также, вдвоем редактируем и сайт «Свой вариант», который появился в 2008 году, как продолжение и приложение к бумажной версии. На сегодняшний день, сайт представляет свой вариант творчества нескольких тысяч авторов. Всё это время, данная интернет – платформа не прекращала свою работу, давая возможность высказаться всем писателям, кто к нам обращался, независимо от их членства в Союзах и других творческих и нетворческих характеристик. Блокируются лишь произведения с недопустимо резкими политическими высказываниями (независимо от убеждений авторов), а также то, что нарушает законы, моральные принципы, пропагандируя зло, насилие, человеконенавистнические взгляды. В условиях, когда по разным причинам закрылись несколько дружественных литературных сайтов, считаем сам факт существования «Своего варианта» - достижением! Как написал один из авторов, «Свой вариант» - канал чистой и честной литературы. Она - разного уровня, но и в этом ее прелесть». Наш сайт - не громкий, не раскрученный, но с хорошей, доброй репутацией. О нем знают писатели и читатели во многих странах, произведения присылают самые разные литераторы, и мы им рады.
«Не подсказываю никому, потому что и сам не знаю. Не пойму ничего. Не пойму.
Начинается жизнь другая. Может, время стихов ушло, время прозы суровой настало?
Жизнь, как птица с одним крылом, бьется в каменной клетке квартала…»
- Когда вы уехали в Германию – удивительную страну с тысячелетней историей и вековыми традициями, как решились на этот шаг? Посещаете ли сегодня местную еврейскую общину в ваших краях?
- В 2002 году моя дочь уехала на работу за рубеж, вышла замуж, появились любимые внуки. Когда Луганск стал зоной боевых действий, стало ясно, что поездки к внукам, общение с ними - будут проблематичными, почти невозможными. Так возникла идея о переезде. Тем более, что у моей жены дочь живет в Германии, и там тоже две чудные внучки. Мне переезд дался с большим трудом. Люблю Луганск, друзей, и работа на заводе и в газете приносила удовлетворение и радость. Надеюсь, что смогу вернуться, и эта надежда придает силы. Если бы не интернет, вообще было бы тяжело. А так, каждый день общаюсь с друзьями, в курсе всех событий, да и постоянное оформление сайта отвлекает от грустных мыслей. Мы живем в пригороде Франкфурта - Бад-Зодене. Небольшой городок, когда-то был курортом с минеральной водой. Считалось, что она помогает при туберкулезе. Но время и пенициллин развеяли эти ошибочные воззрения. Тем не менее, курортный парк и бюветы с водой (горько-соленой) напоминают о прошлом, в котором Китти из романа Толстого ездила «на воды в Зоден». Это как раз сюда. Есть в городе вилла Льва Толстого, здесь бывали Чайковский, Достоевский, Тургенев... Сейчас, русская речь слышна здесь часто. Родные люди – это главное, что радует и помогает пережить любые трудности. Еврейская община находится во Франкфурте, и я в ней зарегистрирован. Но бываю там - очень редко. Поначалу думал, что пригласят почитать стихи. Не пригласили. Впрочем, в русскую школу Франкфурта (кстати, очень хорошую) - тоже. Поэтому тешат воспоминания о выступлениях в школах и институтах Луганска.
«А вы из Луганска? Я тоже, я тоже... И память по сердцу – морозом по коже, ну да, заводская труба не дымится. Морщины на лицах. Границы, границы... И прошлого тень возле касс на вокзале. А помните Валю? Не помните Валю... А всё-таки, помнить - большая удача. И я вспоминаю. Не плачу и плачу. Глаза закрываю – вот улица Даля, как с рифмами вместе по ней мы шагали. Но пройденных улиц закрыта тетрадка. Вам кажется, выпито всё, без остатка? А я вот не знаю, и память тревожу... А вы из Луганска? Я тоже. Я тоже».
- Что сегодня наполняет ваши дни в творческом плане, что дарит вдохновение?
- Cейчас, наверное, я - больше читатель, чем писатель. Читаю не только книги, но и новости, которые, по-прежнему, тревожны.
«Утренние новости. Семь часов. Чья-то тревога прошита словами. Смотрит устало воскресший Иов. Это не с нами? Нет, это всё с нами. Кажется, память сильней, чем магнит. Но даже сказки не знают ответа. Кровью за кровь – это не Айболит. И в новостях не расскажут про это».
О жизни рассказывают хорошие книги, о которых хочется написать и поделиться своим впечатлением о прочитанном. Я этим занимаюсь, и это мне интересно. Среди недавно написанных - рецензии о книгах Дины Рубиной, Леонида Корогодского, Леонида Подольского, Алексея Иванова, Афанасия Мамедова, Андрея Баранова, Владимира Федорова. Буду продолжать читать и писать, хотя в молодости не думал, что когда-либо начну писать рецензии. Стихи тоже пишутся. Но это - не серийное производство. Ведь в стихах – переживания и боль, размышления и воспоминания о самом дорогом и волнующем. Это требует времени и вдохновения. Что его даёт? Сама жизнь, природа, любовь. Кажется, что ответ - банален. Но это - правда. А она тоже может казаться банальной при всей пронзительности и очевидности.
«Не слова, не отсутствие слов… Может быть, ощущенье полёта. Может быть. Но ещё любовь – это будни, болезни, заботы. И готовность помочь, спасти, улыбнуться в момент, когда худо. Так бывает не часто, учти. Но не реже, чем всякое чудо».
Силы добавляет и общение с друзьями из Луганска, среди них – одноклассники и одногруппники, заводчане, писатели. Хорошо, что социальные сети делают общение легким, доступным, комфортным.
- На ваш взгляд - опасно ли сегодня в Германии идти по улице в кипе? И в какой степени вы овладели немецким языком?
- Германия прошла серьезный процесс денацификации. Внешняя доброжелательность, улыбка (пусть и равнодушная) – обязательные приметы при встрече даже с незнакомым человеком. Но какое внутреннее содержание скрыто за внешней привлекательностью – познается в каждом конкретном случае опытным путем. Человеческая натура меняется трудно (скорее всего, вообще не меняется). Потому, многое зависит от воздействия пропаганды, рекламы, средств массовой информации.
Язык учил на курсах около полугода и успешно сдал экзаменационный тест на уровень В1. Но поскольку круг общения – семейный, где все говорят на русском, а на работу по возрасту уже не приглашали, то знания языка со временем не улучшаются, а наоборот. Помогает словарь-разговорник, который сейчас в каждом телефоне - полезная вещь. Пусть во всех словарях и в нашей жизни будет больше доброты и света, правды и счастья, мира и справедливости. И, чтобы, говоря о времени, мы всегда помнили о его ангельском крыле. Даже тогда, когда мертвые души – не только персонажи великой поэмы.
«Вновь время мертвых душ. Цена им грош.… Жизнь далека от праведного слова. Тем более, и тень уже свинцова. А думалось уж замуж невтерпеж... На праздники встречались за столом и обсуждали тайны винегрета. И лишь сейчас понятно: было это у времени под ангельским крылом…»
«Это - Швальбах, это - Зульцбах, это - Буцбах... Не родные, не чужие с неких пор. Это эхо нелюбви в победных трубах тенью падает на здешний разговор. Это память, что пришла и не уходит, и ведёт, ведёт неспешно свой рассказ. О любви, конечно, будто о погоде. Это - Швальбах, слышишь, память? Не Донбасс...»
«Не так уж много лет прошло – и вот забыты печи. Из пепла возродилось зло, а пепел – человечий... Отец, ты где на небесах, в раю? А, может, в гетто? Я знаю, что такое страх,
здесь, на Земле, не где-то...»
Записала Яна Любарская
