29 ноября 2024 года в Музее «Новый Иерусалим» в Истре открылась выставка «Невесомость. Александр Лабас о скорости, прогрессе и любви», посвященная 125-летию со дня рождения необыкновенного художника, выразившего чаяния и мечты своей эпохи о грядущем в изображении настоящего.
Он родился 3 марта 1900 года в Смоленске в семье журналиста и издателя Айзика (Аркадия) Гиршевича Лабаса и Хаи Шауловны. Впрочем, журналист и издатель — скорее увлечения. Основная профессия отца Шуры — дантист, хотя ему и не очень нравится копаться в чужих ртах. Зато диплом и зубоврачебный кабинет позволяют семье жить вне черты оседлости, и неплохо жить!
Свой дом в центре города, на «верхнем» берегу Днепра, возможность творить и лелеять родных: супругу и двух сыновей — старшего, Абрама, и младшего — Сашеньку.
Тёплыми летними вечерами Шура любил присесть рядом с папой на балконе и наблюдать жизнь:
«С нашего балкона открывался чудесный вид на Вознесенскую гору и в сторону Днепра и Заднепровья. Это была захватывающая картина: внизу мчался с горы трамвай, извозчики, ломовые лошади».
Когда Саше исполнилось три года, семья осиротела: не стало любящей и тихой мамы. Простуда с осложнением, а медицина — бессильна. И получилось так, что у Александра осталось одно-единственное, наполненное печалью, воспоминание о самом близком человеке:
«Помню врачей с зеркалом на лбу, серые руки мамы и ее голос».
Айзик не заводил новой семьи более 10 лет. Он заботился о детях сам, а в помощь выписал из Риги гувернантку Эмму.
С детьми серьёзно занимались: языки, музыка, рисование... Именно гувернантка первая обратила внимание на то, как прекрасно для малыша рисует Саша. Мальчик обходился без карандашных набросков. Он брал кисточку, и на листе оживал целый мир, рождённый детской фантазией и акварелью. На седьмом году жизни отец направил Александра в частную художественную студию. Его первым наставником стал живописец и педагог Виталий Ильич Мушкетов, чью персональную выставку посетил сам Император Николай II.
Настал день первого занятия:
«Пахло красками, скипидаром. У мольбертов — ученики, все взрослые, некоторые в фартуках. Стояли гипсовые головы, гипсовые фигуры, висели на стенах картины. Все это я видел впервые. Я был смущен и растерян».
Несмотря на смущение, мальчик прекрасно справился с заданием — нарисовать углём натюрморт с натуры.
Студию Мушкетова Шура посещал три года, до самого отъезда из Смоленска: семья перебралась в Ригу. Александр поступил в школу рисования и живописи Вениамина Блюма. За два года до Первой мировой Лабасы переехали в Москву.
— Нам повезло, иначе мы Москвы никогда бы не увидели: немецкий фугас угодил в наш дом.
В Москве Александру пришлось выдержать настоящий «бой» с родными: он задумал оставить гимназию, посвятить себя живописи.
«Я был тверд, непоколебим и замучил отца. В итоге тот сдался и пошел с моими работами, которых накопилось изрядное количество, в Строгановское училище».
Сашу приняли без вопросов.
В Строгановке учили основательно: объясняли, как выбирать бумагу, точить карандаш и уголь. Потом — занятия по рисунку: натюрморты, орнаменты, контуры с тушевкой. Чтобы овладеть техникой гуаши и акварели, писали вазы, барельефы, скульптуры животных, цветы. Были ещё классы в столярной и слесарной мастерских, занятия по керамике, стеклу, тканям — так готовили оформителей и декораторов высокого класса.
Помимо навыка работы с самыми разными материалами ученики нарабатывали огромный культурный багаж: им преподавали историю стилей, в их распоряжении имелись превосходная библиотека и собственный Музей русского и восточного искусства. Лучший художественный критик Москвы рассказывал о театрах и декорациях: древняя Греция, Шекспир, Мольер...
— Атмосфера там была для меня удивительно приятной, — вспоминал Александр Лабас впоследствии, — и многих товарищей и учителей я любил и не забывал на протяжении всей жизни.
Ученики посещали и общедоступные музеи:
«В 1913 году в Третьяковской Галерее я увидел 'Белую зиму' Грабаря, которая меня поразила».
Александр повышал мастерство в студиях Машкова, Малявина, Кончаловского, продолжив занятия в Строгановке до закрытия училища в 1917-ом, когда произошёл Октябрьский переворот.
— В городе были слышны выстрелы, сначала далеко, а затем все ближе и ближе, — вспоминал Лабас, — К половине девятого мы собрались у вестибюля. Стояла шумная толпа… все в страшном возбуждении.
Пришёл инспектор и тихо велел идти домой: идти осторожно. Пока не прекратят стрельбу, занятий не будет. Таков был внезапный конец Императорского Строгановского училища.
Стихия Революции захватила умы талантливой молодёжи. Лабас, отмеченный Луначарским и ставший студентом пресловутого ВХУТЕМАСа, добился отправки в Красную Армию, где уже сражался его брат Абрам (они встретятся на Дальнем Востоке). Впрочем, Александру вместо винтовки вручат кисть и холсты. Армии нужна наглядная агитация:
«Я уехал с Агитбригадой художников на Колчаковский фронт: малевать на стенах вагонов и на фанерных щитах красных воинов, сражающих штыками и саблями акул империализма».
Этому суровому времени посвящён первый самостоятельный цикл работ Лабаса. В 1928 году он закончил большое полотно «Возвращение с фронта Гражданской войны»:
«Крупно был взят паровоз, он несется прямо на зрителя, на паровозе стоят солдаты с винтовками, в их движении — удивление и радость».
Однако сам Лабас вернулся в Москву лишь в 1922 году, возобновив обучение во ВХУТЕМАСе. С 1924 года он уже сам преподавал живопись и цветоведение в физической лаборатории мастерских.
Лабас — авангардист-романтик. Его, ровесника века, всегда интересовали новшества современной цивилизации, особая эстетика мира ХХ столетия. Техника являлась источником лирического вдохновения для художника. Лабас стал одним из учредителей ОСТа — Общества станковистов. ОСТовцы стремились воплотить в новаторских формах темы труда, технических достижений, отразить динамику повседневности. Александр прекрасно передавал движение и скорость.
Полотно «Первый паровоз на Турксибе» посвящено грандиозной стройке пятилетки – Туркестано-Сибирской магистрали, соединившей Среднюю Азию с Сибирью.
Для другого своего шедевра, посвящённого воздухоплаванию, Лабас выбрал момент вывода дирижабля из эллинга. Светящаяся громада с красной звездой на оболочке, похожая на таинственный космический корабль, торжественно, с участием людей в яркой разноцветной одежде, выплывает на свободное пространство...
Открылись первые линии метрополитена Москвы: от «Сокольников» до «Парка культуры и отдыха» и от «Библиотеки имени Ленина» до «Смоленской». Станковист откликнулся на значимое событие работой «В метро».
Основа композиции – эскалаторы, возносящие толпы людей ввысь и спускающие их под землю. Наполненные людьми линии движущихся лестниц даны в резком ракурсе, позволяющем видеть практически всю их длину.
Помимо преподавания Александр участвовал почти во всех столичных художественных проектах 20-ых и 30-ых годов: занимался росписью трамваев в столице, и, как настоящий «строгановец» оформлял спектакли в Театре Революции, Театре имени Комиссаржевской и Государственном Еврейском театре.
Начиная с 1929 года фамилия Labas постоянно встречается в каталогах выставок советского искусства за рубежом. «Мертвая петля», «Качка на аэроплане», «Пассажир» и «Над Кавказом» навсегда осели за океаном.
И тут некая художественная клика, почуявшая, что путём доносов можно освободить для себя место в мире живописи, повела компанию против «формализма в искусстве». Сам изначальный термин — «формализм» — перестал означать примат формы, но стал политическим обвинением. Попал под «новую метлу» и Лабас. Вызывали в органы и прозрачно намекали: пиши покаянное письмо — всё простим. Александр отказался, и в прессе пошли «погромные статьи» искусствоведов:
«Кроме досады, картина 'Первый паровоз' ничего не вызывает. Движение, которое хотел выразить художник, так и не получило выражения».
Картины Лабаса перестают покупать, поборники соцреализма не дают ему выставляться.
Однако власти, не взирая на брата Абрама, бывшего в подчинении у Якира, и жену-немку Леони Нойман, выпускницу Баухауса, поручают опальному мастеру важнейшие заказы! Лабас создавал панорамы и диорамы для Советских павильонов на Всемирной выставке 1937 года в Париже, Всемирной выставке 1939 года в Нью-Йорке и для Главного павильона Всесоюзной сельскохозяйственной выставки — будущей ВДНХ.
Художник, отрешённый от ценителей живописи, писал картины «в стол» и не унывал:
«С каждым десятилетием мои работы будут более и более понятны. ...Они зазвучат в полную силу, и все увидят в них наше время, которое редко кто чувствовал так, как я. Я рожден был удивительно точно во времени, мне этот век подходит, как никакой другой».
В начале Великой Отечественной войны Александр Аркадьевич оставался в Москве. Он запечатлел то грозное время в неспокойных, насыщенных экспрессией акварелях. Их основной цвет — серо-коричневый, передающий страх, постоянное физическое и моральное напряжение.
Его палитра изменится в эвакуации — Лабас и его супруга уехали в Узбекистан вместе с Театром Революции. Ташкент навеял внутренне тихие, светлые, полный солнечного настроения картины:
«Цвет здесь другой, непривычный взгляду европейца. Мне хотелось передать вечность и древность восточной красоты, казавшейся зыбкой в эти страшные годы».
В столицу художник вернулся в 1943-ем и долго мыкался «по углам»: жильё заняли посторонние люди.
Получив, наконец, мастерскую на Масловке, Александр и Леони жили там долгие годы.
В 1958-ом Лабас закончил последнюю из своих панорам — «Разрушенный и возрожденный Сталинград», — для Всемирной выставки в Брюсселе. Дальше зарабатывала в основном жена — переводами.
Лишь в 1966 году публика смогла вновь лицезреть работы Лабаса. Александр Аркадьевич участвовал в групповой выставке пяти художников на Кузнецком мосту вместе с Меером Аксельродом, Менделем Горшманом, Алексеем Тенета и Гавриилом Шульцом.
Ещё через 10 лет — первая персональная выставка художника на Кузнецком мосту в выставочном зале Союза художников СССР, где было представлено множество работ как раннего, так и позднего периода. Большую их часть приобрела Третьяковская галерея, Русский музей, Музей изобразительных искусств имени Пушкина.
Лабаса пригласили в Смоленск на открытие выставки местных художников. В этой поездке родились две серии работ: «Смоленск сегодня» и «Смоленск в начале века».
Признание, пережив гонения, войну и невзгоды, вновь вернулось к художнику, но времени радоваться славе оставалось мало:
Александр Аркадьевич Лабас скончался 30 августа 1983 года.
Выставка его работ в Новом Иерусалиме открыта до 25 мая.
P.S.
Старший брат Александра, комбриг Абрам Лабас, арестован 3 июля 1937 года. Обвинение: «участие в заговоре комсостава». Приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу. Реабилитирован в 1956 году.
Первый учитель Лабаса, Мушкетов, остался в оккупированном нацистами Смоленске. Назначен гитлеровской администрацией директором Смоленского музея, значительную часть экспонатов которого не успели эвакуировать. По окончании войны подвергнут забвению, как коллаборант. Его картины объявили не имеющими ценности и подлежащими уничтожению. Однако, судя по тому, что сотрудники музея в 50-ых спасли работы Мушкетова, Виталий Ильич пошёл на службу к фашистам, пытаясь уберечь музейные ценности от бесконтрольного разграбления оккупантами. Благодаря архиву Мушкетова большую часть экспонатов обнаружили на территории Польши и вернули в Смоленск.
Книгу отзывов о выставке на Кузнецком, содержавшую гневные, хвалебные и исполненные удивления записи, завершали следующие строки:
«Превосходные художники. И с этим уже ничего не сделаешь… Как ни старались люди».
