«Он приветствует нас легкой улыбкой, жестом приглашает нас, нерешительно стоящих на пороге, пройти вперед. Впервые я увидел лицо Дуче вблизи... Выслушав мои заверения в непоколебимой верности итальянских евреев Отечеству, Его Превосходительство Муссолини смотрит мне прямо в глаза и говорит голосом, зачаровывающим до глубины души: “Я никогда в этом не сомневался”».

Этторе Овацца, член фашистской партии и один из лидеров еврейской общины Турина, 1929 год

И восемьдесят лет после смерти от рук итальянских партизан фигура Бенито Муссолини остается загадкой. Его часто высмеивают как комичного по поведению, едва ли не шута, как карикатуру на тирана, а чаще всего выставляют в одном свете с Гитлером. Он правил Италией более двух десятилетий железной рукой, введя концепцию фашизма как попытку помочь стране оправиться от хаоса после Первой мировой войны и сделать Италию настоящей мировой державой.

В анналах европейской трагедии история евреев Италии при фашизме — это история парадокса и предательства, элегия по общине, которая когда-то считала себя неотъемлемой частью Италии. В центре этой драмы стоит Муссолини, Дуче («вождь», происходит от латинского dux, от этого же корня duke — «герцог») современной Римской империи, человек, который начал свое правление, имея среди евреев друзей и покровителей, а закончил его как добровольный пособник Гитлера.

История эта не так проста, как кажется. Муссолини — это не Гитлер. Он не вышел из лихорадочных болот антисемитской памфлетики или пивных залов конспирологического безумия. В ранние годы Дуче был не просто равнодушен к антисемитизму — он, казалось, презирал его. И все же в 1938 году он подписал печально известные Расовые законы, которые исключили евреев из жизни страны, а впоследствии сотрудничал с нацистской Германией в депортации и истреблении итальянских евреев.

Чтобы понять, как произошло это падение, нужно начать не с фашистского режима, а с самих евреев Италии — одной из старейших еврейских общин в Европе.

История преданности

Евреи живут на Аппенинском полуострове с римских времен. На протяжении веков они терпели пребывание гетто и папские дискриминационные декреты, но в XIX веке их положение на глазах улучшилось. После объединения Италии под властью Савойского дома и, в частности, под влиянием пьемонтского либерализма, евреи получили эмансипацию и стали полноправными гражданами нового итальянского государства.

Впервые они смогли покинуть гетто и участвовать в гражданской жизни страны, многие из них достигли вершин в различных сферах. Они заседали в парламенте, управляли банками, преподавали в университетах. Многие горячо поддерживали итальянский национализм, видя в нем гражданское кредо взамен религиозного трайбализма. Во время Рисорджименто (объединения) и после него патриоты еврейского происхождения боролись за независимость Италии. Эта глубоко укоренившаяся преданность была предметом их гордости, но в конечном итоге стала источником их гибели.

Премьер-министр Луиджи Луццатти, занявший свой пост в 1910 году, был одним из первых евреев в мире, достигших столь высокого положения. Эрнесто Натан служил мэром Рима с 1907 по 1913 год. К 1902 году из 350 сенаторов шестеро были евреями. К 1920 году их было уже 19.

Для многих итальянских евреев, особенно в северных городах, Турине, Милане и Генуе, выход из гетто стал возможностью отказаться от ортодоксального образа жизни и привел к росту ассимиляции. К моменту прихода к власти Муссолини в 1922 году многие чувствовали себя полноценными итальянцами, гордились своей родиной и верили, что родина гордится ими. Тысячи евреев в Первую мировую войну, когда Италия выступила на стороне союзников против Австро-Венгрии и Германии, пошли на фронт.

Муссолини — первые годы

Бенито Муссолини появился на свет 29 июля 1883 года в скромной деревушке Довиа-ди-Предаппио, расположенной в провинции Форли региона Эмилия-Романья. Его отец, Алессандро, работал кузнецом и был убежденным социалистом. Мать, Роза Мальтони, преподавала в местной школе и была набожной католичкой.

Отражая идеологические пристрастия отца, мальчик был назван в честь мексиканского либерального лидера Бенито Хуареса, а дополнительные имена (Андреа и Амилькаре) получил в честь видных итальянских социалистов Андреа Косты и Амилькаре Чиприани. В обмен на разрешение этих политически окрашенных имен его мать настояла на том, чтобы ее сын был крещен. Позже у Бенито появятся брат Арнальдо и сестра Эдвидже.

Воспитываясь в глубокой провинции, Муссолини рано проявил признаки самовлюбленности и жажды власти, которые определили его политическую жизнь. Пойдя по радикальным стопам отца, он стал одним из самых заметных социалистических агитаторов Италии. В 1911 году он присоединился к возглавляемой социалистами акции протеста против войны Италии в Ливии, назвав ее колониалистской кампанией.

Его пламенная риторика стоила пяти месяцев тюремного заключения. Выйдя на свободу, он стал играть ведущую роль в очищении Социалистической партии от сравнительно умеренных элементов, таких как Иваноэ Бономи и Леонида Биссолати, которых он называл ревизионистами за поддержку войны.

К 1912 году Муссолини получил место в национальном руководстве Итальянской социалистической партии и стал редактором Avanti! — официального партийного органа. Под его руководством тираж газеты вырос с 20 000 до 100 000 экземпляров, что усилило его влияние среди итальянских левых.

Когда в августе 1914 года в Европе разразилась война, социалистические партии по всему континенту оказались раздираемы между идеологией и национализмом. Италия не стала исключением. Националистический пыл разгорелся с новой силой, и такие видные деятели, как писатель Габриэле Д'Аннунцио, призывали к интервенции в интересах итальянского ирредентизма. Либеральное правительство заручилось поддержкой общественности в пользу присоединения к союзникам. Однако внутри ИСРП взгляды на войну разделились. После того как антимилитаристские демонстрации закончились кровопролитием, ИСРП ответила всеобщей забастовкой, известной как Красная неделя, и официально заняла антивоенную позицию.

Поначалу Муссолини придерживался линии партии. В редакционной статье, опубликованной в августе 1914 года, он решительно заявляет: «Долой войну. Мы сохраняем нейтралитет». Однако подспудно его мышление менялось. Он начал рассматривать войну как уникальную возможность — как для Италии, так и для себя. Под влиянием сильных антиавстрийских настроений и веры в то, что итальянское население, находившееся под властью Габсбургов, может добиться освобождения благодаря конфликту, Муссолини начал пересматривать свои взгляды. Он утверждал, что социалисты должны сыграть свою роль в демонтаже Германской империи и Австро-Венгрии.

По мере продвижения к интервенционизму Муссолини начал нападать на своих бывших товарищей. Он изобразил антивоенных социалистов оторванными от итальянского рабочего класса, который, по его мнению, все больше тяготел к идее «революционной войны». Он обвинил ИСРП в неспособности понять национальные масштабы разворачивающегося конфликта. Вскоре после этого произошел его публичный разрыв с партией, кульминацией которого стало исключение из партии за поддержку интервенции.

Завершив разрыв с Социалистической партией, Муссолини заново создал себя. Он дистанцировался от политики, основанной на классовом подходе, и вместо этого присоединился к революционному национализму, который стремился выйти за пределы класса. В октябре 1914 года он основал газету Il Popolo d'Italia («Народ Италии») и учредил Fascio Rivoluzionario d'Azione Internazionalista («Революционные фасции международного действия»).

Новая доктрина Муссолини основывалась на идее авангардной элиты, вербуемой не из рабочих, а из динамичных, революционно настроенных людей из любого социального слоя. Хотя он отбросил традиционный социализм, он все еще отождествлял себя с наследием национально-социалистических героев, таких как Джузеппе Гарибальди, и теперь позиционировал себя как «националистический социалист».

Эти ранние принципы станут основой фашизма. К концу 1914 года зарождающееся политическое движение Муссолини оформилось под похожим названием Fasci d'Azione Rivoluzionaria («Фасции революционного действия»). Его последователи называли себя фашистами.

Движение было еще неорганизованным, неспособным привлечь массовую поддержку и подвергалось преследованиям со стороны государственных властей и ортодоксальных социалистов. Вражда между сторонниками войны, к которым принадлежал Муссолини, и социалистическим истеблишментом вскоре вылилась в насилие. Эти столкновения способствовали укреплению веры Муссолини в то, что политическое насилие является легальным и даже необходимым инструментом фашизма.

Когда Италия вступила в войну, Муссолини последовал своим убеждениям и записался добровольцем на военную службу. Его направили на северо-восточный фронт на реке Изонцо (Сока), где он участвовал во Второй и Третьей битвах при Изонцо в сентябре и октябре 1915 года.

Муссолини провел в окопах около девяти месяцев и за это время заразился тифом. Его боевая карьера закончилась в феврале 1917 года, когда в результате взрыва миномета его тело было изрешечено шрапнелью. Он был эвакуирован с фронта и выписан из госпиталя в августе. После выздоровления он вернулся на должность главного редактора Il Popolo d'Italia — газеты, которая стала рупором его новых политических взглядов.

Подъем фашизма

Когда в начале 1920-х годов фашизм стал реальной оппозицией социализму, удивительно большое число евреев, учитывая их малочисленность, вступило в Национальную фашистскую партию. Их поддержка продолжалась, в некоторых случаях вплоть до принятия расовых законов в 1938 году.

По сравнению с Римом и южными городами, где евреи в среднем были довольно бедны, в городах севера среди евреев было немало богатых евреев-промышленников, банкиров и торговцев, которые очень боялись прихода социализма.

Политическое положение в стране было весьма нестабильным. Правительства часто падали, социалисты выходили на улицы, и во всех крупных городах проходили забастовки. «В конце Первой мировой войны Италия находилась в состоянии полного хаоса и на грани коммунистической революции», — вспоминал много лет спустя ветеран Первой мировой войны, — беспорядки, анархия, бесконечные забастовки».

«Когда мы, итальянские солдаты, возвращались из окопов после трех тяжелых фронтовых лет и дышали воздухом всех погибших вокруг нас, вместо итальянского флага нас встречали красные коммунистические знамена, а также камни и оскорбления», сетовал он.

Фашисты обещали покончить с анархией, приведшей Италию на грань гражданской войны. Фашисты с топорами (fasces) в качестве своего символа, в устрашающей черной униформе и с девизом Me ne frego («Мне все равно») вышли на улицы, чтобы управлять трамваями, подметать улицы и попытаться создать видимую альтернативу социальному беспорядку, охватившему Италию после Первой мировой войны.

Возвращение тысяч ветеранов Первой мировой войны, презираемых социалистами, обеспечило Муссолини базу поддержки. К этому времени он занялся официальной политикой и был избран в парламент, хотя его партия все еще была в меньшинстве.

Ранним утром 28 октября 1922 года около 30 тыс. фашистских чернорубашечников вышли на улицы Рима, требуя отставки премьер-министра Луиджи Факты и создания фашистского правительства. Чпустя несколько часов, когда напряжение возросло, король Виктор Эммануил III, обладавший высшей властью над военными, отклонил предложение кабинета ввести военное положение. Этот отказ привел к отставке Факты. Муссолини, к слову, оставался в Милане на протяжении всего противостояния, но король послал за ним и предложил ему сформировать новое правительство. Теперь Муссолини стал новым премьер-министром Италии.

Решение монарха доверить Муссолини власть стало предметом постоянных исторических споров. Некоторые интерпретируют его как просчет, порожденный страхом и сиюминутными соображениями. Муссолини уже заручился сильной поддержкой военных, землевладельцев и промышленной элиты. Король, а также большая часть консервативного истеблишмента опасались начала гражданской войны и считали, что привлечение Муссолини к власти может стабилизировать ситуацию. Они не предполагали, что, узаконив фашистов, они скорее прокладывают путь к диктатуре, чем просто восстанавливают порядок.

По оценкам, в марше на Рим в 1922 году участвовало более 200 евреев. Позднее перепись населения зафиксировала около 600 евреев-фашистов, вступивших в партию до прихода Муссолини к власти.

Еврей Этторе Овацца, ветеран Первой мировой войны, туринский банкир и член фашистской партии, принимавший участие в марше, позже писал о том времени: «В стране политическая ненависть распространялась подобно лесному пожару… Молодые люди возвращались домой, гордые тем, что сражались с доблестью, но были подавлены и одиноки… Вместо этого у них возникло подозрение, враждебность, необъяснимые чувства к тем, кто с чистой совестью служил своей стране… Этот крик боли был услышан человеком, который был вполне достоин его: Бенито Муссолини». Медленно, но верно в последующие годы Муссолини и фашистам удавалось по частям лишать Италию гражданских свобод, пока не установилась прочная диктатура. Политические партии, за исключением фашистской, были объявлены вне закона, газеты и средства массовой информации находились под жестким контролем, и был введен культ личности. Постепенно Муссолини превратился в Дуче — диктатора. Многие итальянцы, включая евреев, были готовы отказаться от этих личных свобод ради обещания снова сделать Италию великой — многие все еще были эмоционально уязвлены тем, что страна не смогла получить земли, обещанные ей после Первой мировой войны по Версальскому договору. Муссолини пообещал им видение восстановления славы Римской империи и превращения Италии в великую державу Средиземноморья, основанное на фашистской концепции spazio vitale — «жизненного пространства для итальянцев» (по аналогии с нацистским lebensraum). Евреи тоже были включены в это видение. «Смотри, ты родился под счастливой звездой; посмотри, как мимо проплывает Новая Италия», — говорил Овацца своему новорожденному сыну всего через несколько месяцев после Марша на Рим.

Еврейская фаворитка

Один наглядный пример указывает на отсутствие у Муссолини антисемитских предубеждений и на то, как мало он, казалось, верил в расовое превосходство итальянцев в первые годы нахождения у власти. Пожалуй, ни одна фигура не олицетворяла переплетение еврейского интеллекта и фашистских амбиций так ярко, как Маргерита Сарфатти, любовница Муссолини. Маргарита Грассини, родившаяся в известной венецианской еврейской семье, была дочерью Эммы Леви и Амедео Грассини, успешного юриста и бизнесмена. Выросшая в гранд-палаццо, выходящем на Гранд-канал Венеции, Маргерита получала частные уроки, но разочаровалась в своем привилегированном воспитании. 

Увлеченная социалистическими идеалами, она в 18 лет ушла из дома, чтобы выйти замуж за человека старше себя, Чезаре Сарфатти, юриста-еврея из Падуи, который разделял ее политические взгляды. В 1902 году пара переехала в Милан, где они стали центральными фигурами в местной культурной жизни. Их еженедельные салоны на Корсо Венеция, 93 привлекали ведущих художников и интеллектуалов, включая Муссолини. У Маргериты завязались романтические отношения с Муссолини в 1911 году, когда она работала художественным критиком в журнале «Аванти!», который в то время редактировал Муссолини. Она оказывала значительное влияние на Муссолини в течение почти двух десятилетий. После смерти мужа в 1924 году она написала книгу под названием «Жизнь Бенито Муссолини». Благодаря инсайдерской информации книга стала бестселлером, переведенная на 18 языков. К 1930-м годам отношения Маргериты с Муссолини ухудшились, поскольку он отдалился от нее и стал ухаживать за более молодыми женщинами. Обратившись в католичество в 1930 году, она бежала из Италии в 1938 году на фоне растущего антисемитизма, забрав с собой 1272 письма Муссолини. Сначала она поселилась в Швейцарии, затем в Южной Америке. После войны она вернулась в Италию и восстановила свои позиции в культурном мире. Хотя ее дети пережили войну в Италии, сестра с мужем были арестованы и умерли по дороге в Освенцим.

Отношения Муссолини с евреями

Сам Муссолини признавал вклад евреев в развитие страны первые годы своего правления. В 1929 году, в том же году, когда он встретился с Этторе Оваццой, главой еврейской делегации Турина, он публично признал важность участия евреев в жизни итальянского общества и охарактеризовал еврейскую культуру как, по сути, средиземноморскую, что соответствовало его раннему взгляду на место Италии в более широком латинском и культурном пространстве. В то время Муссолини считал евреев коренными итальянцами, народом, который на протяжении тысячелетий жил на Аппенинском полуострове и был вплетен в национальную ткань. Фашистский лидер часто ссылался на глубокие исторические корни еврейской общины Италии, иногда заявляя, что некоторые евреи жили в Риме со времен его первых царей. Это, по его словам, означает, что они по сути своей итальянцы и их следует оставить в покое. Не только Маргерита — многие другие евреи также были тесно связаны с режимом. В 1935 году Овацца начал выпускать газету La Nostra Bandiera («Наш флаг»), чтобы подчеркнуть поддержку евреями фашизма и лояльность итальянских евреев режиму. Он регулярно сталкивался с разногласиями с евреями сионистских убеждений и находил странным, как итальянские евреи могут стремиться создать собственный национальный очаг. Среди выдающихся деятелей еврейского происхождения в государственном аппарате были представлены: Джорджо Морпурго, высокопоставленный армейский офицер; летчик Альдо Финци; Ренцо Равенна, мэр Феррары и доверенное лицо фашистского лидера Итало Бальбо; Гвидо Юнг, который принял христианство в 1938 году, возможно, под давлением. Маргерита, со своей стороны, дистанцировалась от Муссолини, когда режим решительно перешел к расовому антисемитизму. В то же время Италия в начале 1930-х годов стала неожиданным убежищем для евреев, спасавшихся от преследований в Германии. В первой половине десятилетия в страну прибыло до 11 000 еврейских беженцев, в том числе из Германии. Несмотря на растущее влияние фашистского авторитаризма, Италия какое-то время была относительно безопасным убежищем. Режим даже сотрудничал с сионистскими лидерами, выдвигая инициативы по поощрению эмиграции итальянских евреев в Палестину. Идея, с точки зрения Муссолини, состояла в том, чтобы создать в подмандатной Британии группу проитальянски настроенных евреев — способ подорвать влияние Лондона на Ближнем Востоке и укрепить позиции Италии в европейской политике. В 1934 году по просьбе лидера сионистов-ревизионистов Владимира Жаботинского правительство Муссолини помогло основать военно-морскую школу для евреев в Чивитавеккье, крупном морском порту в 60 километрах к северо-западу от Рима — любопытная деталь в истории израильского флота. 

На протяжении 20-х и начала 30-х годов Муссолини решительно отрицал, что антисемитизм имеет какое-либо отношение к итальянскому фашизму. В одной из ранних газетных статей он писал, что фашизм никогда не поднимет «еврейский вопрос», и ясно заявлял: «Италия не знает антисемитизма, и мы верим, что никогда его и не узнает». Далее он выразил надежду, что итальянские евреи не будут вести себя таким образом, который мог бы вызвать подобные чувства. В интервью 30-х годов немецкому писателю-еврею Эмилю Людвигу Муссолини назвал антисемитизм «немецким пороком» и заявил, что в Италии нет еврейского вопроса, потому что здоровое правительство никогда бы не допустило его возникновения. Неоднократно Муссолини даже заходил так далеко, что высмеивал нацистскую расовую теорию, в частности идею высшей арийской расы, называя ее идиотской и ненаучной. «Национальная гордость не нуждается в бредовых расовых идеях», — заявлял Муссолини. Режим также занял уникальную позицию по отношению к эфиопским евреям (общине бета-исраэль) после завоевания Италией Абиссинии в 1935 году. Итальянские власти приняли законы, защищающие это еврейское меньшинство от преследований со стороны местных христиан и мусульман. Они даже поощряли культурные связи между итальянскими евреями и их эфиопскими единоверцами. Философено Луццатто, один из первых европейских ученых, изучавших фалаша (эфиопских евреев), был итальянским евреем, и его этнографические работы середины XIX века сохранили актуальность.

Начало конца

Для евреев Италии началом конца стало избрания Адольфа Гитлера канцлером Германии в январе 1933 года, хотя отношения между двумя фашистскими державами не всегда были дружественными. Две страны едва не вступили в войну из-за Австрии, прежде чем Муссолини в конце концов полностью связал свою судьбу с немецким фюрером. К 1932 году, по оценкам, членами фашистской партии были 10 000 евреев — примерно каждый пятый. К этому времени культ Дуче прочно возобладал над оптимизмом, царившим несколько лет назад. Муссолини вернулся к популистскому стилю, выступая с речами, провозглашающими будущее величие итальянского народа и его обновленной империи. Такие фигуры, как Роберто Фариначчи и Джованни Прециози, представляли собой наиболее опасную разновидность фашизма. Прециози, в частности, впервые опубликовал «Протоколы Сионских мудрецов» в переводе на итальянский в 1921 году. Поначалу их деятельность не оказала большого влияния, но по мере приближения к концу 30-х годов их идеи набирали обороты, особенно после политического сближения Италии с нацистской Германией. Уже в 1934 году начали проявляться признаки отчуждения. Режим начал преследовать евреев-антифашистов в прессе, часто объединяя их с сионистами. Один конкретный инцидент был сфабрикован фашистской прессой как пример отсутствия лояльности евреев к режиму. В 1934 г. еврейские интеллектуалы Турина, движимые как моральными соображениями, так и политической необходимостью, стали центральными фигурами подпольной антифашистской сети, известной как Giustizia e Libertà («Справедливость и Свобода»). Среди них были Леоне Гинзбург и Карло Леви. Вместе с другими диссидентами они тайно распространяли идеи и организовывали сопротивление против все усиливающейся удушающей хватки режима Муссолини. 

Несмотря на то, что протесты были быстро подавлены безжалостными репрессиями, средства массовой информации подхватили это событие, опубликовав заголовок на первой полосе туринской La Stampa: «Арест еврейских антифашистов, сотрудничавших с эмигрантами за границей». В период с 1936 по 1938 год антисемитская риторика появлялась все чаще — не только в печати, но и в публичных выступлениях. Ученые в таких областях, как евгеника, антропология и демография, начали отстаивать теории, основанные на расизме. Ситуация менялась. Первый серьезный сдвиг в фашистском мышлении произошел в июле 1938 года, когда псевдоученые опубликовали «Манифест расы», в котором можно выделить несколько основных идей:

·         Человеческие расы существуют;

·         Существуют большие и малые расы;

·         Раса — чисто биологическое понятие;

·         Население современной Италии имеет арийское происхождение, и его цивилизация является арийской

·         Утверждение, что современные итальянцы являются результатом смешения разных этносов — миф;

·         Итальянцам пришло время объявить себя расистами;

·         Необходимо проводить различие между европейцами, выходцами из Средиземноморья, и другими народами, такими как африканцы и выходцы с Востока;

·         Евреи не принадлежат к итальянской расе

·         Европейские физические и психологические черты итальянцев никоим образом не должны быть изменены.

В сентябре 1938 года эти принципы стали официальной государственной политикой: Италия приняла собственные расовые законы. Хотя они прямо не призывали к истреблению евреев, те постепенно выдавливались из социальной жизни и лишались гражданских прав. Евреи были исключены из системы государственного образования, из армии и с большинства государственных должностей. Браки между евреями и неевреями были объявлены вне закона. Евреям было запрещено нанимать на работу неевреев. Участие в экономической жизни стало практически невозможным. Многие итальянские фашисты, особенно те, кто был связан с Германией, поддержали эти меры. Фариначчи и Прециози сыграли важную роль в их проведении. Но другие, такие как Итало Бальбо и Дино Гранди, решительно выступили против этих законов. Бальбо, заслуженный фашист и военачальник, считал антисемитизм чуждым движению и категорически отвергал его.

Однако до тех пор, пока не были приняты расовые законы, многие евреи продолжали отождествлять себя с режимом. Большое количество туринских евреев во главе с Оваццей заявили о своей лояльности, в то время как евреи Флоренции публично подтвердили это, выступив с критикой Союза еврейских общин Италии как инструмента международного еврейства и сионизма. «Мы хотим воздвигнуть стену между итальянскими фашистами иудейской веры и международным масонско-демократическим еврейством... потому что политическая деятельность Союза еврейских общин Италии всегда была направлена на произвольную поддержку международного сионизма, который абсолютно противоположен муссолинианской и фашистской Италии». Для многих евреев, выросших при фашизме и правлении Муссолини, мысль о том, что они внезапно стали чужаками, была ужасающей и почти невыносимой. Следовательно, мало кто мог сразу осознать весь масштаб надвигавшейся на них катастрофы. В то время как некоторые итальянские евреи активно поддерживали фашизм, другие яростно сопротивлялись ему. После принятия законов ряд еврейских интеллектуалов и активистов присоединились к подпольному сопротивлению. Среди наиболее известных были братья Карло и Нелло Росселли, а также Франко Момильяно, Леоне Гинзбург, Эннио и Эмануэле Артомы. Итальянские евреи оказались как среди сторонников, так и самых ярых противников режима. Сразу после принятия расовых законов 1938 года в фашистской Италии возникла любопытная и трагическая юридическая фикция: категория ebrei discriminati («дискриминируемые евреи»). Это были люди, такие как сам Овацца, которые, несмотря на то, что, согласно определению режима, были евреями, отличились на службе государству — в частности, как первые приверженцы фашизма, ветераны Первой мировой войны или давние члены партии. Этот класс евреев, многие из которых участвовали в маршах на Рим в 1922 году или занимали видные посты при режиме, ходатайствовал о некоторых послаблениях в отношении расовых законов и в некоторых случаях получал их. Логика была пугающе бюрократической: в то время как государство считало евреев как коллектив угрозой расовой целостности нации, оно допускало индивидуальные льготы на основе лояльности или заслуг. Эти исключения не были абсолютным освобождением от ответственности. Они не уничтожили принадлежность к еврейству в глазах закона, но отсрочили ее последствия. Это было различие без реальной защиты.

Такие фигуры, как Овацца, которые демонстративно оставались верными Муссолини, даже несмотря на усиление антисемитской политики, воплощали этот парадокс. Он и другие искренне верили, что их идеологическая приверженность и националистические убеждения защитят их. Некоторые заходили так далеко, что заявляли, что они «в первую очередь итальянцы, а только во вторую — евреи», надеясь, что Муссолини проведет черту между патриотически настроенными евреями и таинственным «международным еврейством», изображаемым в фашистской пропаганде как плетущее заговоры и козни. Какое-то время режим подыгрывал им. Подвергшимся дискриминации евреям разрешалось сохранять определенные гражданские права, работать в некоторых ограниченных профессиях, в том числе на государственной службе. Но эти исключения не были ни постоянными, ни долговременными. Они полностью полагались на добрую волю (или безразличие) местных бюрократов. По мере того как Италия сближалась с нацистской Германией, пространство для подобной двусмысленности начало исчезать. Само существование дискриминации обнажило фундаментальное противоречие в расовой идеологии итальянского фашизма: противоречие между национализмом и биологическим расизмом. Режим Муссолини органически не вырос из антисемитских корней, и многие в его рядах все еще рассматривали расовые законы как досадную уступку немецким союзникам. Дискриминация была компромиссом — правовой серой зоной в стране, все еще притворяющейся, что она может отличать «хороших евреев» от «плохих». Но перед лицом истории это различие исчезло. Когда в 1943 году Германия оккупировала север Италии, а Итальянская Социальная Республика начала активно сотрудничать в Окончательном решении, ebrei discriminati потеряли тот особый статус, который они на короткое время приобрели. Фашистский режим больше не делал исключений; лояльность больше не считалась ценностью. Государство, которое когда-то предлагало бюрократические лазейки, теперь издавало только приказы о депортации. То, что начиналось как вера в условное включение евреев в итальянскую нацию, для многих закончилось предательством. Наличие категории дискриминируемых евреев было скорее отсрочкой, чем щитом, и иллюзия, что евреи, которые верили в Италию и в Муссолини, могут без последствий принять фашизм, была развеяна к тому времени, когда немцы захватили половину страны.

Конец близок

В отличие от Гитлера, который оставался во главе постоянно сжимавшегося рейха и в конце концов застрелился в своем бункере всего через два дня после смерти Дуче, правление Муссолини было прервано его собственным народом. После вступления Италии во Вторую мировую войну в 1940 году на стороне нацистов положение евреев еще более ухудшилось. Беженцы были интернированы в такие лагеря, как Кампанья и Феррамонти-ди-Тарсия. Чиновники на территориях, находившихся под итальянской оккупацией, особенно в Хорватии и Франции, часто отказывались выдавать евреев нацистам. Министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп даже жаловался Муссолини на то, что итальянским военным руководителям не хватает «должного понимания еврейского вопроса». Все изменилось после июля 1943 года, когда Муссолини был свергнут на фоне явного приближения военной катастрофы. Великий фашистский совет собрался в том месяце, после того как союзники высадились на Сицилии и начали бомбардировки Рима. Муссолини был свергнут своей собственной фашистской партией, а 25 июля 1943 года король Виктор Эммануил III отстранил его от должности. Для многих это было мрачное событие — окончание двух десятилетий фашистского правления и попытки Муссолини превратить Италию в мировую державу. Однако для многих других это означало потенциальный конец войны, страданий и расистской политики.

Несмотря на то, что во время войны при Муссолини в Италии не было места геноциду евреев, именно его падение способствовало включению Италии в число стран, где осуществлялось Окончательное решение. Италия капитулировала перед союзниками. Затем Германия вторглась на север и основала Итальянскую социальную республику (Salo Republic) — марионеточный режим нацистов во главе с самим Муссолини, который был спасен из тюрьмы во время дерзкого рейда нацистов. Новые фашистские власти на севере страны теперь полностью присоединились к политике Германии и объявили евреев врагами государства. 30 ноября 1943 года была издана полицейская директива, предписывавшая арестовывать евреев и конфисковывать их имущество. Командование взяли на себя эсэсовцы. Одило Глобочник, ответственный за массовые убийства в Польше, прибыл в Италию. Вильгельм Харстер руководил депортациями из Вероны. Теодор Даннекер, ключевая фигура в депортации греческих евреев, был назначен ответственным за итальянскую операцию. От Рима до Флоренции и Генуи евреев собирали и депортировали в Освенцим. Других отправляли через концентрационный лагерь Рисьера-ди-Сан-Сабба.

В Римском гетто местные коллаборационисты, такие как Челеста Ди Порто, выдали укрытия; 26 евреев, на которых она донесла, были казнены во время резни в Фоссе-Ардеатине. В общей сложности из Италии было депортировано 10 000 евреев. Из них погибло по меньшей мере 7700 человек. По мере того как СС укрепляли свои позиции по всей Северной Италии, а союзники продвигались с юга, ключевые немецкие кадры, имевшие опыт работы с механизмами уничтожения в Восточной Европе, взяли управление в свои руки. Аппарат геноцида, который когда-то был невообразимым в Италии, теперь импортировался оптом. Для стойкого фашиста Этторе Оваццы, который защищал режим от своих собратьев-евреев и до конца стойко держался в одиночестве, история не сделает исключений. В начале октября 1943 года, всего через несколько недель после нацистской оккупации Северной Италии, Овацца скрылся со своей женой Неллой и детьми Рикардо и Еленой в Грессони-Сен-Жан, тихой альпийской деревушке недалеко от швейцарской границы. Они забрали все свое имущество, надеясь укрыться в швейцарском кантоне Вале. Рикардо попытался пересечь границу первым, но швейцарская пограничная полиция передала его немцам. Он был арестован в Домодоссоле, а затем доставлен в деревню Интра, в начальную школу для девочек, которая была преобразована в базу батальона «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» под командованием оберштурмфюрера Готфрида Мейера. Там эсэсовцы пытали его до тех пор, пока он не выдал, где скрывается его семья. Затем они убили его и сожгли тело в школьной печи. Два дня спустя, 11 октября, подразделение СС прибыло в Грессони и захватило остальных членов семьи Овацца. Они тоже были доставлены в Интру, казнены, а их тела сожжены — в той же печи, тем же способом. Некоторые источники предполагают, что алчность сыграла свою роль и что золото и драгоценности семьи были мотивом в той же степени, что и идеология. Но к тому времени это различие уже не имело значения. Этторе Овацца умер не в лагере. Он не погиб в Освенциме или Берген-Бельзене. Он умер на земле, которую любил, за которую сражался на войне, и от рук движения, которому служил. И в этот последний, жестокий момент ложь была разоблачена: фашизм никогда не рассматривал лояльность, еврейскую или иную, иначе как временную.

Сам Муссолини прожил всего на полтора года дольше. В последние дни апреля 1945 года, когда войска союзников вторглись в Северную Италию и республика Сало рухнула, Дуче обратился в бега. Вместе со своей последней любовницей Кларой Петаччи он предпринял отчаянную попытку побега: переодевшись немецким солдатом, направился к швейцарской границе в надежде попасть на самолет, летевший во франкистскую Испанию. Но 27 апреля, недалеко от деревни Донго на берегу озера Комо, их колонна была перехвачена партизанами. Муссолини был быстро опознан и арестован. Когда новость о его поимке распространилась, союзники начали требовать, чтобы Муссолини был передан союзным властям. Но история пошла другим путем. 28 апреля, всего через день после их ареста, Муссолини и Петаччи были расстреляны в деревне Джулино-ди-Меццегра. На следующее утро тела Муссолини, Петаччи и других членов его окружения были погружены в фургон и доставлены в Милан. В три утра трупы были брошены на Пьяццале Лорето. За этим последовала публичная расправа. Собравшаяся толпа забросала тела камнями. В мгновение ока, срежиссированное для унижения и устрашения, трупы были сброшены вниз головой с крыши ближайшей станции техобслуживания.

Эпоха Муссолини закончилась не славой и даже не формальным правосудием, а кровью и яростью на улицах Милана. Для человека, который когда-то обещал восстановить имперское величие Рима, последняя глава его жизни стала публичным предупреждением. Его правление принесло страдания и боль миллионам людей, особенно к концу. В течение почти двух десятилетий миллионы итальянцев и тысячи евреев верили в Муссолини как в человека, способного навести порядок в стране: человека, к которому призывала история, и человека, который никогда бы не предал их. История рассудила иначе.