Григорий (Гедаля) Моисеевич Краснер (1905-1980) — сапожник, обладавший золотыми руками, замечательный, отзывчивый человек. И если бы не страшная война, он и все его близкие жили бы в достатке, в мире, в любви, в согласии и не знали бы горя. Но история не знает сослагательного наклонения. Он родился в городке Тульчин Винницкой области, пережил Холокост, прошёл все немыслимые ужасы концлагеря «Мёртвая петля» в селе Печёра, потерял почти всю свою семью, но сумел собрать последние силы, начав жизнь заново. Очерк основан на воспоминаниях самого Григория, его сына Эдуарда и одной женщины, имя которой установить не удалось, находившейся в лагере рядом с семьёй Краснеров.
Григорий (Гедаля) Моисеевич Краснер родился в 1905 г. в Тульчине, где и прожил всю свою сложную, наполненную самыми разными событиями, жизнь. Он увидел этот мир в большой счастливой многодетной семье, состоявшей из 11 человек. Семья была очень религиозной, зажиточной по местным меркам. Потом — страшная война, лагерь, когда всем было не до фотографий, поэтому снимков той поры у героев моего повествования не сохранилось. Иосиф Краснер, старший брат Григория, в своё время служил кантором в синагоге, был очень набожным человеком. Их сестра Голда тоже жила в Тульчине. Брат Григория, Хаим Краснер, уже после войны женился на бывшей узнице лагеря и уехал с ней в Ташкент. Ещё у нашего героя были два брата, которые после войны уехали в Америку. Конечно, по условиям того времени, связь с ними не поддерживалась. Но Иосиф (Ёсыл) Краснер, бывший кантор, по каким-то своим религиозным каналам все-таки иногда подпольно получал письма из-за океана от близких, а иногда и мог достать от них посылки для всех. В этих диковинных в те годы заморских отправлениях можно было найти что-то нужное по хозяйству, например, отрезы тканей. Иосиф также мужественно собирал деньги на памятники евреям на территории массовых захоронений в «Мёртвой петле», но сталкивался из-за этого с рядом сложностей.
Вместе Григорий и Арон работали на обувной фабрике (фактически — небольшой кожевенной артели). Когда немцы и румыны вошли в Тульчин, то сразу поубивали многих евреев, остальных же согнали в еврейскую (сейчас Первую) школу и заставили носить жёлтые повязки.
Сначала обречённые люди находились там, причём кто-то покончил с собой уже в школе, понимая, что ничего светлого их впереди не ждёт. А дальше всех безжалостно погнали в страшный путь до лагеря, ставший для большинства последней дорогой в жизни. В Тульчине организовали гетто, румыны оставили там только нужных им евреев-ремесленников с семьями: кузнецов, портных, обувщиков и других. Так в гетто Тульчина оказался и талантливый ремесленник Арон Краснер, младший брат Григория, с семьёй, отделённый от своих родных, отправленных в лагерь смерти. Из гетто он немного помогал им продуктами, причём этой едой Краснеры делились и со своими соседями по «палате».
В 1943 г., по какой-то неизвестной причине, Арона, пребывающего в гетто Тульчина, забрали в румынскую жандармерию, где полицаи жестоко избили его и бросили в подвал. Его состояние резко ухудшилось, похоже, что ему отбили одно лёгкое, и тогда его отправили умирать в гетто. Кто мог, пытался помочь несчастному лекарствами, но Арон быстро скончался. С большим трудом и конечно за деньги, его удалось похоронить на Тульчинском еврейском кладбище, в отдельной могиле. Без него, его семья, жена Елизавета (Лея) и две дочки, Циля и Инна, в гетто были уже не нужны, и их собирались отправить в лагерь «Мёртвая петля», где впоследствии погибли многие члены семьи Краснер.
Жизнь семьи Арона Краснера, оставшейся без главного кормильца, находилась под серьёзной угрозой. Но мир не без добрых людей. Вдову Арона, его маленьких дочек спасла их знакомая по имени Мария, которую позже «Яд Вашем» признал Праведницей народов мира. «До войны к нам приходила мамина знакомая, тётя Мария. Она что-то привозила из села, продавала на рынке и останавливалась с дочерью у нас. Когда она узнала, что мы находимся в гетто, подкупила полицаев и решила нас спасти. Сначала, мама отдала нас этой женщине. Я молчала, как-то быстро стала взрослой, а моя сестра при расставании очень плакала. Тогда тётя Мария пообещала, что придёт и за мамой. Потом она сказала мне: "Теперь ты Лиля, а не Циля. Хочешь жить — будешь Лиля". Она повесила крестики на пальто, чтобы все видели, что мы "христианские" девочки. И забрала нас в село. Помню, мои ноги были замотаны в тряпки, обуви не было, на дороге слякоть, снег таял. Было очень тяжело идти. В селе тётя Мария прятала нас в каморке, дверь которой закрывалась одеялом, потом она пошла за мамой, сначала её поместили в конюшне с лошадьми, и мама спряталась в сене. Бог спас мою маму, и потом Мария привела ее к нам. Позже в селе стало тихо. А в 1944-м наши солдаты освободили Тульчин. И мы направились с мамой к себе домой. Там было все разрушено, стояли только стены. Однако мы остались на этом свете, начали новую жизнь», — вспоминала Циля Краснер.
Территория концлагеря в Печёре служила до войны санаторием, с очень красивой территорией. К реке Южный Буг вело примерно 120 ступенек вниз. Здание санатория было трехэтажным. Большую семью Краснеров оккупанты загнали на второй этаж, в палату, где в мирное время отдыхали по три человека, а сейчас там расположилось аж сорок евреев!
«Помимо жены и сына Григория Краснера, в одной “палате” бывшего санатория с нами находились его пожилой отец Мошка Краснер, его брат Иосиф Моисеевич Краснер и три дочери Иосифа, другие их родственники, по фамилии Краснер. Женя Вулихшер с мамой и маленьким ребенком. Лиза Гринберг с двумя маленькими детьми-близнецами, её мать и отец — старики, еле держались на ногах. Лиза жила в Ленинграде, а в это лето она приехала в гости к своим старикам в Тульчин и вместе с ними попала в лагерь. Ещё в этой палате была семья Маряси Бельзер: ее муж, маленький ребенок и два старика. И ещё три семьи — это еще 12 человек. Фамилии их не помню. Две семьи были из Брацлава, а одна — из Тростянца», — из воспоминаний соседки семьи Краснер.
По её словам, узники расположились на полу, спали в чём были одеты днём. Ночью, из-за тесноты, невозможно было повернуться, вытянуть ноги, прохода там тоже не было. Если кому-то приходилось вставать, то наступали друг на друга. В палате было холодно: в ту зиму стояли лютые морозы. Жизнь казалась сущим адом. «Тульчинское гетто по сравнению c концлагерем казалось нам земным раем. За пару месяцев этот санаторий невозможно стало узнать. Евреи голодали, болели, замерзали, воды не было. Чтобы напиться, надо было спускаться по сотне заледенелых ступенек, вниз, к Южному Бугу. Часто ослабленные, истощенные узники скатывались по этим ступенькам вниз и больше уже не поднимались. Началась повальная эпидемия тифа. Сотни евреев умирли от болезней, от голода и грязи. Мужчин, женщин, девушек, подстригли наголо, и мы стали похожи на чертей. Помню и лагерных полицаев, отличавшихся особой жестокостью: Сметанский, Семеренко, Ружило, начальник полиции Кабенец, завхоз Бринзюк. Комендант жардармерии румын — Стратулат. Заместителем коменданта являлся румын по кличке Лев. Он и был как настоящий зверь, вечно ходил с собакой и плёткой, и в любой момент мог спустить пса, чтобы тот разорвал несчастного в клочья. А завхоз Бринзюк забирал любую вещь узника за буханку хлеба», — из воспоминаний соседки семьи Краснер.
Узники вспоминают, что лагерь был окружён высокой каменной стеной. Евреи любыми путями стремились пробраться в деревню. Кто карабкался по каменной стене, кто плыл через Буг, чтобы выпросить кусок хлеба. Но кто попадался в руки полицаям, особенно Сметанскому, тот, избитый до полусмерти, полз по стене обратно в лагерь и до вечера умирал от голода и побоев.
Евреи пухли с голоду, полуживые, обмороженные скелеты выбрасывали в сарай, а потом подъезжали сани, и, как дрова, начинали их грузить, чтобы отправить измождённые тела в последний путь. Кто не хотел умирать от голода, рисковал жизнью и пробирался в деревню. Жители соседних населённых пунктов помогали чем могли. Если бы не они, никто бы из Печёрского лагеря в эту зиму не остался бы в живых. Узники уходили в села, расположенные вокруг: в Забужжье, Выгнанку, Вышковцы, Рогизно, Данькивку, в более отдаленные Бортники, Тарасовку, а иногда и через Буг добирались до Сокольца. Кому удавалось вернуться назад в лагерь, тот что-то приносил для своей семьи. Но многие не возвращались, замерзали на дорогах, обессиленные и истощенные.
«Помню, на дороге замерзли Маня Арбитман с подругой Ханой Гарбер, а их матери умерли с голоду, не дождавшись своих дочерей. По дороге в Печёру был забит плётками узник по фамилии Кандобман, он до войны работал в тульчинском сбербанке. Он лежал на дороге, и его грызли собаки, а его семья погибла с голоду. Не вернулся в лагерь и Велвел Ройтберг со своим старшим сыном. Их убили по дороге в селе Нестерварка, а дочь и жена умерли с голоду. Остался лишь младший сын, каким-то чудом он выжил, сейчас — в Израиле. В деревне Бортники был полицай Муха, настоящий изверг. Тех, кто попадал к нему в руки, он избивал до смерти и бросал в речку. В лагере Печёра оказались две сестры — хорошие портнихи из Молдавии. Измученные голодом, они ушли в село Бортники, чтобы выпросить или заработать кусок хлеба. По дороге их поймал Муха, завел в лёс и обеих повесил. В Бортниках имелся подвал, под ним находилась резиденция начальника полиции Новаковского. Кто из евреев попадался к Новаковскому в руки, тех он сбрасывал в этот подвал, на верную гибель», — писала в своих воспоминаниях соседка семьи Краснер.
В лагере массово болели тифом, лекарств не было. Бывшие узники и сами не знали, как тогда выжили. Вместо воды они снимали замёрзшие сосульки с окон и облизывали их, меняли на хлеб последние сапоги.
В одну из страшных голодных зим 42-го года из соседнего Тульчина в лагерь приехали врач Белецкий и фельдшер Гриценко. Когда они заглянули в бывшую усадьбу, ставшую логовом смерти для тысяч невинных людей, то увидели все эти нечеловеческие ужасы своими глазами: смерти, грязь, антисанитарию, болезни, голод, чудовищную обстановку. Многие люди лежали и уже не могли даже подняться. Каждый день из лагеря вывозили сотни замерзших скелетов. Узники сходили от голода с ума, доходило даже до каннибализма. Белецкий и Гриценко ничем не помогли несчастным, а велели устроить карантин, чтоб ни один еврей не мог выйти по ту сторону лагеря. И тогда — стали умирать ещё больше.
В лагере также находились «привилегированные» евреи — старосты, которые должны были смотреть за порядком. Среди них: староста Цимерман, врач Вишневский, который никого не жалел, Поля Зельцер — переводчица у коменданта, очень красивая женщина, из Северной Буковины, хорошо знавшая румынский язык. Заместитель коменданта лагеря был с ней в очень хороших отношениях. «Привилегированные» узники жили в домиках возле самых ворот лагеря, около комендатуры, в чистоте, не голодая и никому не сочувствуя. Беззащитные, больные люди уже не могли подниматься. Их, по сохранённым воспоминаниям, врач Вишневский добивал плёткой. А когда его молили, чтобы он так не издевался, что он, мол, врач, тот отвечал: “Я не врач, а палач”».
Некогда цветущий санаторий «Печёра», за зиму 1942-го года превратился в источник боли, смерти, ужаса. Вместо умерших, замёрзших и погибших на дорогах евреев стали привозить новые партии узников из Северной Буковины и Бессарабии. Мест для «новичков» в основном корпусе лагеря уже не было. Их загоняли в конюшни, где они постепенно вымирали.
«У нас уже абсолютно ничего не оставалось из вещей, чтобы поменять на хлеб, и мы падали в обморок от голода. Тогда моя мать, рискуя жизнью, стала искать пути для выхода в деревню, чтобы только спасти нас от голодной смерти. Много раз она возвращалась побитая, но кое-что приносила нам. Но вот как-то наступил один день, когда из лагеря никто не мог уйти, на каждом углу была выставлена охрана. Наша семья на грани голодной смерти! И тут в лагере появился полицай Сметанский и спросил хорошую портниху. Никто даже не осмелился ему что-то ответить или посмотреть в его сторону. Но моя мать, видя, как мы голодаем, подошла к Сметанскому и сказала, что она портниха и согласна пойти к нему работать. Мать ушла с ним, и мы все считали, что она больше не вернётся, что мы все пропадём. Но мама проработала у этого изверга целую неделю. Её, конечно, кормили и кое-что передавали нам в лагерь. Когда она закончила работу, Сметанский дал ей кое-что из продуктов и проводил обратно в лагерь. Как-то, в один морозный день, мать с соседкой по палате решили добраться до Тульчина, чтобы выпросить у наших соседей что-то из старой одежды. Но в Тульчине, в гетто, их никто в квартиру не пускал. Пока они бродили по гетто, их поймали полицаи и отвели в полицию. Там начальник полиции Стоянов их избил и велел убираться в Печёру. По дороге их заметили местные жители и вынесли им кое-что из старой одежды, указав окольные дороги, и они еле-еле добрались назад, в концлагерь», — рассказывала соседка Краснеров.
В лагере, даже в таких в тяжелейших условиях, бывший кантор синагоги Иосиф Краснер не мог отказаться от соблюдения еврейских традиций. По утрам из последних сил он вставал, надевал талес и молился, но его молитвы, видно, до Бога не доходили. Трех его дочерей и сестру немцы забрали на работу и там убили. В палате, где находились Краснеры, в живых осталось 13 человек из сорока.
Летом 1942 года в лагерь стали приходить страшные вести. Жителей Печёры и окрестных сёл принялись сгонять группами, чтобы копать ямы. Кто-то говорил, что их роют для евреев и что скоро начнётся погром. Но толком никто ничего не знал. Узники пребывали в страхе и в тягостных ожиданиях. В «Мёртвой петле» к этому времени появились и новорожденные дети: «В этом аду родился ребёнок у моей тёти, маминой сестры Фрейды. Её старшие дети уходили в деревню и выменивали последние вещи, чтобы прокормить мать с малышом. Каждый карабкался, кто как мог, чтобы выжить. Кому-то удалось бежать в гетто Бершади… — говорит та самая неизвестная женщина, соседка семьи Краснер. — И вот настал тот жуткий, чёрный день. В лагерь ворвались эсэсовцы на машинах и стали плётками выгонять всех евреев из палат на улицу. Они кричали, что, мол, все уже для вас готово. О том, что должны были приехать эсэсовцы, знал румынский комендант, но не имел понятия, в какой именно день. Поля Зельцер с семьёй, из «привилегированных» лагерных евреев, и ещё две семьи успели спрятаться в деревне, но своего дядю, старого Зельцера, бездушная племянница даже не предупредила», — объясняет бывшая соседка семьи Краснер.
Многие стали прятаться в кустах, в подвалах. Тех, кого находили, немцы расстреливали на месте, а потом стали сортировать узников: кого по одну сторону — тех забирали на работу, кого по другую — должны были везти убивать. Маленьких детей эсэсовцы выдирали из рук матерей, хватали за ножки и расстреливали в упор, разбивали их головки о каменный фонтан. Фрейда, тётя соседки семьи Краснер, чтобы не видеть таких ужасов, оставила своего новорожденного ребёнка в кустах. После того, как немцы уехали, и она подошла за ним, бедный малыш уже не подавал признаков жизни. Тем временем узников набили в пять машин, разделив с родителями и близкими. Транспорт двинулся, а евреев, которые остались в лагере, выстроили в колонну и должны были везти убивать.
В это время, комендант жандармерии Стратулат находился в районном центре Шпикове. Когда немцы приехали в «Мёртвую петлю», заместитель коменданта сразу позвонил Стратулату в Шпиков. И тот сразу приказал кучеру гнать с лошадьми в Печёру. Пособник нацистов подъехал к воротам лагеря, и стало видно, что его лошади даже взмокли от такой погони. Колонны узников уже должны были выходить из лагеря, но Стратулат остановил немцев и сказал им, что должен позвонить главнокомандующему Антонеску. Через несколько минут он ответил злодеям, что тех евреев, которые уже уехали, он не вернёт назад, а этих узников убивать на румынской стороне не даст. И немцы тут же уехали, а комендант стал кричать евреям: «Идите в лагерь, кричите, плачьте и молитесь Б-гу, что вы остались живы!» Если бы он промедлил ещё минут десять, то все узники «Печёры» были бы убиты.
Все стали плакать, молиться и опять возвратились в лагерь, но кто-то и не был рад, желая поскорее завершить свои муки и расстаться с такой чудовищной, мрачной «жизнью». После этого налёта, грудных детей в лагере почти не осталось.
В конце лета 1942-го года, Дору Краснер с мамой, Григория Краснера (как нужного специалиста), трёх дочерей Иосифа Краснера, Иту, Бетю, Молу, сестру Иосифа, Бобу, Лизу Гринберг из Ленинграда с двумя детьми и ещё двух девушек из Тростянца забрали из лагеря на работы. (Григорий попал в гетто Тульчина, как нужный специалист. Так его востребованная профессия спасла жизнь ему и его маленькому сыну). В гетто он выжил, встретив освобождение на руках с сыном Мишей. У Лизы Гринберг в «Печёре» остались мать и отец, двое маленьких детей-близнецов, которые без еды высохли, как скелетики, и их, ещё полуживых, выбросили в комнату для мертвецов. Спустя месяц после разлуки с Лизой Гринберг, её мама и папа, также как и их внуки, умерли в лагере мучительной, голодной смертью.
14 марта 1944 года Печёру освободил капитан Красной армии Борис Шлемович Нейман со своим отрядом. Он первым вступил на территорию Печёрского концлагеря. У него был приказ двигаться дальше на запад, но когда стало известно, что в лагере томятся еврейские узники, он, в нарушение приказа, изменил маршрут и стал для многих «ангелом-спасителем». Ворвавшись в лагерь, увидев происходящее там, он приказал немедленно развернуть полевую кухню для узников. Из воспоминаний Бориса Неймана, полковника в отставке: «По приказу генерал-майора И.Н. Конева, я с разведвзводом, первым ворвался в лагерь Печёра. Разоружили румынских вояк. Со всех сторон лагеря по последнему снегу ползли люди. Простите, то, что оставалось от них — кожа и кости. Люди плакали, смеялись, гладили нас. Не верили, что после таких адских мук пришло к ним освобождение. Запомнили навсегда, такое — не забывается». (Информацию о других деталях судьбы капитана Неймана мне найти пока не удалось).
15 марта 1944 года Красная армия освободила Тульчин. Те из узников, кто остался жив, вернулись домой. Но на прежних местах им тоже пришлось весьма непросто. Их прежние жилища были заняты соседями, уничтожены или разграблены. Григорий Краснер, опытный мастер своего дела, обувщик, после лагеря, с сыном на руках, не пропал. Он выстоял, честно зарабатывая свою копейку. Часто с ним расплачивались провизией, потому что денег ни у кого не было.
Наш герой обучил своей профессии многих молодых людей из лагеря, чтобы они после освобождения тоже смогли обеспечивать себя и свои семьи. Среди них был и Михаил Абрамович Бартик, будущий глава Союза бывших Тульчинских узников концлагеря и гетто. Григорий Краснер работал в обувной артели Тульчина «Кожтруд».
А когда в городе восстановили разрушенную после войны обувную фабрику, перешёл на неё, также долгие годы вкалывал на Быткомбинате. В «Мёртвой петле» он потерял свою первую жену, оставшись вдвоём с сыном Мишей, с которым и встретил долгожданную Победу. После войны нашёл прекрасную спутницу жизни по имени Гитя, которая находилась в эвакуации и потеряла на войне первого мужа. Григорий создал с ней счастливую семью, в которой родилось и выросло ещё двое детей, включая моего собеседника — краеведа, хранителя памяти о Холокосте Эдуарда Краснера, дождался внуков.
Умер Григорий Моисеевич в 1980 г. и похоронен на старом еврейском Тульчинском кладбище рядом со своим младшим братом Ароном. Никаких свидетельств о его пребывании в лагере, как и выплат — получить не успел…
Автор благодарит Эдуарда Краснера (Израиль) за помощь в подготовке публикации и за предоставленные фото
