Судьбу будущего скрипача Авнэра Вэриуса предрешила пластинка, которую подарил его семье маэстро Давид Ойстрах.

– Авнэр, как появилась скрипка в вашем доме?

– Всё началось с дедушки. В 1930-х он вместе с отцом и братьями покинул Иран, перейдя через границу в СССР. Тогда в Иране назревала революция, к  организации которой мой прадед имел прямое отношение, и советская граница была почти прозрачной. Укрываясь от преследований, семья моего деда нашла убежище на Кавказе, затем на Украине и в конце концов в Москве. Благодаря прекрасному знанию языков – а дед владел русским, персидским и, конечно же, джуури  – он довольно быстро стал подниматься по карьерной лестнице. Далее была война – дед воевал на 2-м Украинском фронте, освобождал Вену, дошел почти до Берлина. На одном из партийно-правительственных банкетов он познакомился с  Давидом Федоровичем Ойстрахом  – великим советским скрипачом. С  тех самых пор в  доме стали жить записи в  исполнении Ойстраха, подаренные самим маэстро. Этот факт очень повлиял на становление меня как музыканта. Позже появились записи Хейфеца, Менухина, Когана, Стерна – но исполнение Ойстраха, его звук, экспрессия, интерпретация, навсегда остались в моей душе как эталон. Жаль лишь, что не довелось услышать его живьем. Таким образом, выбор скрипки был предрешен, этот инструмент вошел в  мою жизнь и  занял в  ней главное место.

– В жизни каждого концертирующего музыканта, как правило, бывают незабываемые и  неслучайные встречи. Думаю, и вы не исключение…

– В 1994 году мне как лауреату первой премии на конкурсе в Великобритании довелось принять участие в  Международном фестивале музыки в  Дартингтоне. На этом фестивале меня услышал немного странный пожилой господин, разъезжавший на праворульной «Ладе» восьмой модели. Он довольно сносно говорил по-русски и  представился как «старый импресарио в  отставке». Звали его Джерри Сильверман. Он преследовал меня повсюду и  рассказывал о своей дружбе с Менухиным, Стерном и  советским шахматистом Смысловым. После концерта Джерри предложил стать моим агентом в  Англии и  по возможности представлять мои интересы в Европе. А далее как-то невзначай предложил познакомить меня с Менухиным. Я не придал всему этому значения, поскольку он не внушал особого доверия. Однако через год он позвонил в  Москву и предложил мне приехать в Лондон и выступить на одном закрытом концерте, где должен был присутствовать лорд Иегуди Менухин. Я  прилетел в  Лондон с  намерением сыграть на этом вечере несколько произведений и  постараться как-нибудь понравиться маэстро. Накануне концерта мы узнаём, что Менухин задерживается в Париже и его не будет. Я  очень расстроился, поскольку, таким образом, все мои планы и идеи, связанные с этим приездом, рухнули. Но тут во время вечера объявили, что своим присутствием нас почтит принцесса Диана. Признаться, тогда я мало что знал о ней, ее имя мне ни о чем не говорило. Да и какое всё это имело значение, если не будет Менухина! Вот с таким настроением я вышел играть свою часть программы. И  сыграл, надо сказать, довольно хорошо. Так бывает, когда ты не рассчитываешь на чью-либо оценку. После концерта нас предупредили, что Диана хочет лично выразить свою благодарность всем участникам вечера, а  также напомнили, что по этикету нельзя касаться ее руки. Она подошла в  том числе и  ко мне, сказала несколь- ко приятных дежурных слов, но потом улыбнулась и попросила еще раз исполнить вальс «Муки любви» Крейслера из моей программы. Конечно, я согласился, достал скрипку, которую уже успел уло- жить в футляр, и стал играть. И тогда мне показалось, что я увидел блеск слезинки в  ее глазах. Позже, когда я  узнал о  ней больше, я понял насколько несчастной и  трагической личностью она была. И пазл тотчас сложился в моей голове.