На открытии синагоги в Калининграде 9-го ноября присутствовала пожилая женщина, уважение к которой засвидетельствовали чрезвычайные и полномочные послы Германии и Израиля. Она приехала в свой родной город из Кирьят-Аты, пригорода Хайфы. Ее зовут Нехама Дробер, но кода она училась в еврейской школе Кёнигсберга, ее звали Хелла Марковски.
Восемьдесят лет назад, 9 ноября 1938 года, она была свидетельницей погрома, вошедшего в историю как «Хрустальная ночь». История жизни Нехамы — это захватывающий сюжет с неожиданными поворотами, драматическими кульминациями и отнюдь ещё не завершённый. В свой 91 год Нехама сохраняет редкую ясность ума — она точно знает нынешние и прежние, кенигсбергские, названия улиц Калининграда, помнит подробности событий той трагической ночи. Она много раз бывала в Калининграде и теперь нашла в себе силы приехать, чтобы увидеть возрождение еврейского дома собрания, разрушенного ровно восемьдесят лет назад на ее глазах.В ноябре 1938 года в Кёнигсберге оставалось чуть более двух тысяч евреев, примерно половина из них успела эмигрировать, пока это было возможно. Пауль (Пинхас) Марковски, работавший скромным коммивояжером, тоже хотел вывезти свою семью, он отправился в Гамбург за билетами на пароход, но места в третьем классе были распроданы, а на второй класс ему не хватило денег.
Семья Марковски провела в Кёнигсберге все двенадцать лет под гитлеровской властью. Марта Марковски, немка по рождению, выходя замуж за еврея, обратилась в иудейское вероисповедание. По нацистским критериям семья считалась смешанной и поэтому избежала депортации в концлагерь, хотя и подвергалась всем дискриминационным мерам, включая ношение на верхней одежды желтой «еврейской звезды». Интересно, что, хотя «выход из еврейства», то есть крещение, означал для смешанных семей отмену большинства ограничений, установленных нацистским режимом, очень немногие шли на это. Нехама вспоминает, как еврейские девочки даже побили бывшую подругу, которая не захотела с ними знаться после своего «выхода из еврейства». В июле сорок второго года была закрыта еврейская школа, школьное обучение еврейских детей было запрещено, а учителей еврейской школы 24 июля депортировали в лагерь смерти Малый Тростенец под Минском.
При этом сохранялось какое-то подобие организации кёнигсбергских евреев, которой занимался бывший учитель физкультуры Ганс Вайнберг. Он имел какие-то заслуги в Первую мировую войну и даже «выходил из еврейства», но Нехама вспоминает о нем, как об исключительно добром человеке, помогавшем евреям, остававшимся в городе. В июле 1944 года, проходя Вайдендаммский мост, отец Нехамы увидел баржи с людьми. Евреев переправляли из Вильнюсского гетто, чтобы их не освободила Советская Армия. Нехама с сестрой побежали в еврейскую общину и рассказали про баржи. Ганс Вайнберг сразу пошел в гестапо и добился разрешения покормить людей. Еврейская молодежь собирала продукты не только в еврейских семьях, но и в немецких тоже, собрали большую повозку с едой, но для всех, кто был на барже, все равно не хватило. Судьба Ганса Вайнберга была трагичной. Рассказывали, что в 1945 году, после взятия Кёнигсберга, его, не разобравшись, расстреляли. Зимой 1945 года он побывал в Берлине, где жила его бывшая жена, она уговаривала его не возвращаться в Кёнигсберг, но он сказал «не могу оставить моих евреев».
С приходом Советской Армии выжившие кёнигсбергские евреи вновь сравнялись по статусу с немецким населением города — им пришлось пережить те же невзгоды. Нехама вспоминает: «Что мы евреи, нам не верили — говорили: Гитлер всех убил. Однажды нас остановила группа солдат, поставили к стене и хотели расстрелять. Мы показывали наши «желтые звезды», но нам не верили. На наше счастье подошли офицер и солдат — оба евреи, они спасли нас от смерти. Папа сказал, что Б-г послал их. Солдата звали Миша Браверман, он даже несколько раз кормил нас. Потом папу отправили в Сибирь, мама и братик умерли от голода. Я осталась с Ритой, она тоже была больна, опухала. Зима 1945-46 года была ужасно холодной. Топить было нечем, я искала дрова среди развалин: брала топор и откалывала щепки от дверей, где они еще были».
Весной 1946 года Нехама вместе с сестрой ушли из своего родного города. После разных перипетий и злоключений они оказались в Каунасе. В еврейской общине им опять не верили, ведь немецкие евреи не говорили на идиш. Тогда девочки вспомнили случай с баржами, и среди людей, окружавших их, оказался мужчина, который там был. Девочкам дали сидур — они могли его читать, ведь иврит они учили в еврейской школе. После этого им поверили и помогли. Рита была старше Нехамы, но выглядела как двенадцатилетняя девочка, ее устроили в еврейский детдом на улице Дауканто. Нехаму взяли домработницей в еврейскую семью, тоже пострадавшую во время войны. Здесь к ней относились плохо. За то, что она говорила по-немецки, мальчик Максим даже обзывал ее «фашисткой». Потом община оформила в детдом и Нехаму. При выходе из детдома сестрам поменяли документы, чтобы никто не знал, что они из Германии, ведь их могли отправить в Сибирь. В Каунасе Нехама познакомилась со Шмуэлем. Он родился в Кишиневе, до войны это была Румыния, после войны - Молдавия, Советский Союз. У Шмуэля тоже было трудное детство, отец пропал без вести, мать умерла. Нехама и Шмуэль поженились и уехали в 1949 году жить в Кишинев. Жили трудно, квартиры не было. Найти работу было тяжело, к тому же Нехама плохо знала русский язык. При этом она боялась говорить, что из Германи и всем говорила, что из Литвы. В 1949 году Пинхас Марковски, освободившись из заключения и уехав в Германию, нашел дочерей через еврейскую общину Каунаса. Он звал их к себе в Гамбург, но сестры боялись писать, что с новыми документами не могут вернуться в Германию – письма за границу досматривались.
В 1970 году старший сын Нехамы Нюма был призван в армию и служил в городе Волковысске. С младшим сыном Эдиком Нехама поехала туда. На автовокзале увидела, что есть автобус в Калининград. Город был закрыт для иностранцев, и Нехама оказалась единственной из бывших жителей Кёнигсберга, кому удалось побывать тогда в родном городе.
В конце 80-х Нехама и сестра Рива хотели с семьями переехать в ФРГ, но немецкое консульство почему-то не признало ее документы. Тогда было решено ехать в Израиль. В 1989 году вышла в свет книга одноклассника Нехамы — Михаэля Вика «Закат Кенигсберга», благодаря которой почти все ученики еврейской школы и многие евреи Кёнигсберга нашли друг друга. Так Нехаме удалось доказать, что она — Хелла Марковски из Кёнигсберга и получить немецкий паспорт. Отверженная «арийским» обществом и «награждённая» в юности «желтой звездой», прожившая жизнь скромной советской работницы, а потом скромной израильской пенсионерки, с середины «нулевых» годов она становится участницей различных форумов и церемоний, посвящённых памяти жертв Катастрофы, награждается немецким орденом. На немецком и на русском языках вышла книга ее воспоминаний «Теперь меня зовут Нехама». Послы ФРГ в разных странах извиняются перед ней и за преследования нацистов, и за невнимательность консулов. Ее приветствовал лично даже федеральный президент ФРГ. На открытии калининградской синагоги она опять была собеседницей высоких чинов МИДа Германии. Нехама не раз приезжала в Калининград из Израиля, последняя поездка далась ей нелегко — несколько месяцев назад умер сын Эдуард, всегда сопровождавший ее в путешествиях. Тем не менее калининградские друзья и сама Нехама надеются, что это не последняя их встреча.
