В чём Бернеса секрет?
Почему его помнит планета?
В том, что в сущности нет
У него никакого секрета.
Евгений Евтушенко
А действительно: много ли было ему дано? Ни голоса, ни желания овладеть хотя бы музыкальной грамотой, ни наследственных связей, да ещё проблемы с ритмом и даже со слухом. К тому же и национальность карьере советского шансонье никак не способствовала. Поэтому на него никто никогда «не ставил», его никто никогда не тянул, его никогда не поддерживали сверху. Зато давили, как только могли. То погромная статья Свиридова в «Советской культуре», где Бернес был назван «певцом воровской лирики», то Аджубей бандитски сводил с ним какие-то счёты, опубликовав в «Комсомольской правде» фельетон под названием «Звезда на Волге», где, кроме всего, в угоду антисемитам делался упор на якобы имевших место выкриках: «Я — Марк Наумович!».
Наконец, печально известное выступление Бернеса на правительственном концерте, где его не отпускали со сцены, а он не смог ничего спеть на бис, поскольку на таких концертах импровизация была исключена. Присутствовавший на концерте Хрущев изволил гневаться, а его окружение и не подумало объяснить хозяину, в чём дело: ведь эти царедворцы хорошо знали отношение правителя к евреям, и, наверное, ещё подлили масла в огонь. Что ж, Марк Бернес действительно был очень еврейским человеком, замечательно говорил на идиш, и у него имелось присущее евреям активное отношение к жизни. Именно оно, умноженное на интуицию и немыслимое обаяние, как актёрское, так и просто мужское, с лихвой восполняло отсутствие качеств, которыми сполна обладали голосистые и выученные певцы-академисты. Только почему-то они плелись в хвосте у Бернеса, десятым экраном повторяя его репертуар. Целиком подписываюсь под метким замечанием А.Эшпая: «Это правда, что у Бернеса не было абсолютного слуха. Но у него был абсолютный вкус!». Вот уж где прав Пушкин: вкус нельзя привить с помощью правил. Как, впрочем, и интуицию.
Но ведь, как известно, Бернес «жизнь учил не по учебникам». Это как раз с него надо было писать эти самые учебники. Он не только угадывал, в какой песне есть в данный момент потребность у людей (а то и придумывал её главную строчку, как, например, «Хотят ли русские войны?» ), но и к какому поэту и композитору обратиться со своей идеей. Марк Бернес и по жизни умел принимать удивительно точные, хотя порой и неожиданные, решения. Начинал он с положения статиста, в Театре Революции. В одной из пьес Погодина Бернес должен был стоять в толпе матросов. Там же собралась огромная группа статистов. Но только лишь герою этого рассказа пришло в голову отправиться в Музей революции, а потом надеть на себя все найденные в реквизиторском цехе аксессуары гражданской войны, соответствующие музейным фотографиям. И своей цели — обратить на себя внимание Погодина — он достиг. Драматург спросил: «Это что за чума?», и Марк Наумович получил желанную возможность выйти из строя и заявить о себе. Не исключаю, что он именно тогда сумел обаять Погодина и таким образом получить небольшую роль в фильме по его сценарию «Человек с ружьём».
Любой артист отнёсся бы максимально серьёзно к своей первой роли в кино. И лишь Марк Наумович снабдил своего героя песней, не прописанной в сценарии. Он нашёл человека, который эту композицию написал. Им оказался музыкант-любитель Павел Арманд. Окончательный вариант песни был сочинён глубоким вечером, и они оба всю ночь пели её, чтобы не забыть мелодию, поскольку записать её на ноты не мог ни тот, ни другой. А потом надо было убедить режиссёра Сергея Юткевича и композитора фильма Дмитрия Шостаковича. При этом, те уже слыли мэтрами, а Бернеса никто ещё не знал. Да и в смете деньги на запись песни не значились. Всё это превозмогла энергия Марка Наумовича.
И вот вышел фильм, зазвучала песня «Тучи над городом встали», и началась эпоха этого исполнителя. Таким вот активным, творческим подходом к каждому своему начинанию он выстраивал свою судьбу. Известность и «маститость» нисколько не притормозили его одержимость. Бернес лучше любого звукорежиссёра разбирался в микрофонах и вообще во всякой технике, связанной с музыкой. Его автомобиль был всегда в идеальном порядке. Помню, он привёз из-за границы автомобильный гудок с какой-то мелодией. Из-за этого у него была тяжба сначала с таможней, а потом с ГАИ. На мой вопрос, зачем ему эти проблемы, он ответил: «А зачем же мне жить?» Да, он умел радоваться жизни и украшать её. Его квартира была обставлена с необыкновенным вкусом, он был одет безупречно элегантно.
Известность Бернеса, его хватка позволяли ему достать что угодно даже в стране победившего дефицита. Своим друзьям он также любил помогать в обустройстве быта. Сблизившись с непрактичным Константином Ваншенкиным, Марк Наумович стал опекать его, несколько дней потратил только на поиск подходящей материи на костюм для Константина Яковлевича. Теперь уже можно сказать, что Бернес имел склонность и к коммерции. Не думаю, что им тут руководила жажда наживы. Ведь коммерция, по меткому выражению Солженицына, «древний труд и забава еврея». Точнее не скажешь. Бернеса это больше занимало и развлекало. Но бывало, что кто-то из его окружения ( чаще всего жёны друзей) злоупотребляли его снабженческими способностями, и тогда тот возмущался: «Надо же, звонит вчера и говорит — мне нужен стол. Как будто я её управляющий!»
А вообще-то он был замечательным, редкостным другом. Мне довелось это понять, когда в нашу семью пришла беда, и Марк Наумович всё время был с нами, помогал и практически, и морально. Когда против него, с подачи того же Аджубея, хотели сфабриковать дело, попался смелый и принципиальный следователь, который не поддался давлению сверху, дело развалилось. Этого следователя Бернес никогда не забывал, приводил и к нам домой, хотя этому простому человеку нечего было сказать в артистическом кругу: сидел себе в уголке и молча покуривал свой Беломор. Но по выражению лица было понятно, что ему приятно и лестно находиться в компании знаменитостей.
Если в дружбе Бернес был достаточно снисходителен и даже нежен, то в искусстве всегда проявлял необыкновенную твёрдость характера. Никаких компромиссов. Ничего не пел по дружбе или из уважения к композитору. Ему надо было увлечься песней. И тогда он входил в раж, предлагал свои варианты, а случае расхождений с поэтом или композитором становился необыкновенно убедителен в споре. Помню, с какой радостью и гордостью отец сыграл и спел мне песню «Хотят ли русские войны?». Он уже прикидывал варианты инструментовки.
А потом приехал Марк Наумович, они проработали всю ночь, а наутро папа спел уже совсем другую мелодию, которую сегодня знает вся страна. Всё это происходило в то время, когда подавляющему большинству даже самых известных артистов было важнее всего лишний раз прозвучать по радио, и они знакомились с песней за час до записи! Неправильно думать, что авторы прислушивались к Бернесу только потому, что зависели от его решения исполнять или не исполнять песню. Отец (думаю, что не только он) старался показать Бернесу каждое свое сочинение, просто чтобы получить его совет. Уже после смерти артиста папа признавался мне, что когда он работает над новой песней или впервые слушает произведение своего коллеги, в первую очередь пытается себе представить, что сказал бы об этой песней Марк Бернес.
И только однажды я услышал от папы: «Эту песню Марк наверняка захотел бы спеть!» Речь шла о «Дне победы» Тухманова… Созданный артистом образ «своего парня» иногда ложно истолковывался как повод для фамильярности. Этого Бернес совершенно не переносил. С возмущением отклонял предложения спеть на свадьбе или юбилее. И вообще он, что называется, «держал планку». Во Франции ему предложили дневную телепередачу. Узнав, что уважаемые в стране певцы участвуют лишь в вечерних выпусках программ, Марк Наумович отказался.
Несомненно, он был ярчайшим представителем очень интересной общности — российских евреев в искусстве. Вообще, любому народу в диаспоре свойственно противоречивое желание ассимилироваться, не отвергая при этом своих корней. Бернес гордился своим еврейством, а когда ему не нравилась песня, говаривал: «Ребе, это не получилось!» Его второй женой стала русская женщина, урожденная Бодрова. Он ласково называл её «моя гойка». До Бернеса она была замужем за французом по фамилии «Но», и гордясь её умением готовить еврейские блюда, Бернес каламбурил: «Она Бодрова, Но Бернес!» Однако в творчестве, его героем стал, конечно же, русский советский человек. Согласно старой еврейской пословице: «Пой песню того человека, на чьём возу ты едешь», из века в век, из поколения в поколение евреи в естественном стремлении адаптироваться были вынуждены развивать в себе чуткую мембрану к реалиям страны пребывания и постепенно стали великими певцами чужих песен, во множестве случаев опережая в этом аборигенов.
Бернеса можно назвать первым в этом ряду. Правда, для него, как и для многих диаспорных евреев не первого поколения, эти песни стали уже своими. Бывали случаи, когда отец показывал Бернесу свое произведение просто для консультации, а тот высказывал желание его исполнить. Так произошло со знаменитым «Вальсом о вальсе». Но поскольку папа был смущён, Бернес спросил: «Ты это кому-нибудь обещал?». А услышав утвердительный ответ, сразу дал задний ход. Марк Наумович, при всём своём умении идти к цели, никогда никому не перебегал дорогу, был свято верен профессиональной этике. Он за редчайшим исключением пел только песни, написанные специально для него, никогда не зарился на чужое. Поэтому, когда после него композицию подхватывали другие артисты, и иначе не происходило, он не мог этого пережить. В своих выступлениях по радио или по телевидению всегда говорил: «МОЯ первая песня Колмановского». Его ревность — пожалуй, единственный момент, осложнявший дружеские отношения с ним. В остальном Марк Бернес был человеком лёгким, контактным, чуждым всякого снобизма. Для него не существовало «табеля о рангах» в искусстве. Ему важно было увлечься, «завестись», пусть даже стихами тогдашнего абсолютного новичка в песне Константина Ваншенкина. Да и Эдуард Колмановский тогда только начинал. И в выборе темы для песни тоже считался предельно демократичным.
Марк Наумович очень хорошо представлял себе «простого советского» человека из народа и делал всё, до мелочей, чтобы песня казалась более доступной. Например, из первого варианта «Я люблю тебя, жизнь!» он попросил Ваншенкина убрать слово «лифт», как чуждое деревенским жителям. Ему удавалось высказываться предельно понятно и открыто. Может быть, поэтому его уникальный репертуар состоит практически из одних хитов. Важно признать: Марку Бернесу дано было действительно немало. Ведь это он пел о себе: «Солнце раздаю хорошим людям». Порой возникает нелегкий творческий спор: кем он являлся в первую очередь — киноактером, шансонье или инициатором создания песни? Да какая разница? Просто он работал волшебником...
Сергей Колмановский
