Вышедшая на английском языке новая биография британского историка Eric Hobsbawm: A Life in History Ричарда Эванса демонстрирует судьбу выдающегося марксистского мыслителя в перипетиях 20 века.
Эрик Хобсбаум умер в 2012 году в 95-летнем возрасте. Семья похоронила его на лондонском Хайгейтском кладбище, неподалеку от могилы Маркса. Это весьма подходящее место для ученого, чьи работы были посвящены таким проблемам, как переход от феодализма к капитализму и зарождение современного рабочего класса, отмечает обозреватель издания Tablet Адам Кирш.
Научная репутация Хобсбаума сложилась в 60-х годах, когда вышли его работы, посвященные истории рабочего движения. В частности, резонанс имела его монография о луддитах (участниках стихийных протестов первой четверти XIX века против внедрения машин в ходе промышленной революции в Англии. С точки зрения луддитов, машины вытесняли из производства людей). Луддиты и другие ранние рабочие движения выражали сопротивление только зарождавшегося промышленного пролетариата власти буржуазии.
Широкая популярность пришла к исследователю после выхода его фундаментальных работ «Эпоха революций», «Эпоха капитала», «Эпоха империй» и «Эпоха крайностей». В этих книгах осуществлен синтез экономической и политической истории мира эпохи модерна за два столетия: с 1789 по 1991 годы. Возможно, на рубеже 20 и 21 веков Хобсбаум стал самым известным англоязычным историком в мире.
Однако отдельные положения у Маркса заимствовали многие историки, в том числе либералы и даже консерваторы. Немногие, подобно Хобсбауму, могли бы назвать себя последовательными марксистами, которые не только изучали классовую борьбу в ее исторической перспективе, но и поддерживали ее продолжение. И еще меньшее количество могло бы заявить, что оставались последовательными марксистами до конца жизни. Многие интеллектуалы, вступившие в компартию в 30-х годах, видя в ней единственное противодействие фашизму, впоследствии разочаровались в своих взглядах под влиянием таких событий, как сталинские чистки в партии в 1937-1938 гг., пакт Молотова-Риббентропа, установление просоветских режимов в Восточной Европе в конце 40-х и Будапештское восстание 1956-го.
Хотя после подавления советскими танками восстания в Венгрии Хобсбаум перестал активно участвовать в деятельности Коммунистической партии Великобритании, полностью своих связей с ней он никогда не порывал. Коммунистические убеждения Хобсбаума оказались более прочными, чем сама КПВ, распавшаяся вместе с Советским Союзом в 1991 году. Когда его спросили об этом в конце жизни, историк ответил, что предпочитает быть действующим коммунистом, а не бывшим: «Я не желаю предавать собственное прошлое, своих друзей и соратников».
Никто из его друзей не был бы удивлен, что Хобсбаум желает быть похороненным рядом с Марксом. Что бы их действительно удивило (и об этом пишет Эванс), так это то, что он выразил желание, чтобы на его похоронах прозвучала иудейская поминальная молитва — Кадиш. В своей книге Эванс приводит воспоминание коллеги и друга покойного, историка Айры Кацнельсона: «Когда я встал, чтобы прочитать молитву, по толпе собравшихся пролетел будто шорох недоумения. Люди были ошеломлены введением элементов иудейского ритуала в подчеркнуто светскую церемонию». Что последовательный марксист-материалист хотел сказать этим?
Вообще говоря, подобный атавизм — сантимент к еврейской традиции в конце жизни, оторванной от иудаизма, — явление не такое уж редкое в современную эпоху. Эванс (сам выдающийся историк, занимавшийся нацистской Германией) в своей весьма детальной биографии Хобсбаума вообще-то отводит еврейской теме весьма скромное место. Однако в этом аспекте он вполне его понимает и сопереживает ему.
В принципе еврейский вопрос Хобсбаума не очень-то занимал, и всю его жизнь можно в какой-то степени назвать бегством от еврейства. По гражданству он был британцем, его исследования касались Британии, Европы и всего остального мира. По мировоззрению он был марксистом, то есть универсалистом и рационалистом. Он, конечно, никогда не скрывал, не отрицал своей принадлежности к еврейству, но делал это он обычно в контексте критики политики Израиля или, например, объясняя, почему в своем бестселлере о 20 столетии «Эпоха крайностей» он столь мало внимания уделяет Холокосту: «Вы должны догадываться и так, как я могу относиться к проблеме нацистского геноцида, будучи и сам евреем».
Тем не менее, считает Адам Кирш, траектория жизни Хобсбаума и даже его мировоззрение могут быть поняты исключительно в контексте еврейской истории 20 века. Хобсбаум родился, как и его отец, британским гражданином. Предки историка по отцовской линии переселились в Лондон из Польши в 1870-х гг. Первоначально их фамилия звучала как Обстбаум. Мать же была уроженкой Вены. Родители познакомились в Александрии, в Египте, куда мать историка приехала в качестве туристки перед Первой мировой войной, а отец работал в колониальной почтовой службе. Так они застряли в Египте на все время войны (Эрик родился в 1917 г. в Александрии), а когда та окончилась, решили жить не в Лондоне, а в Вене. Этот выбор оказался весьма недальновидным: из-за бедности и болезней и отец, и мать Эрика умерли, когда ему еще не исполнилось 14 лет. Дальше их с сестрой воспитывали родственники, жившие в Берлине.
Еврейский подросток прибыл в Берлин в 1931 году — в разгар кризиса, положившего конец Веймарской республике. События того времени стали ключевыми для формирования политических взглядов будущего историка и его мировоззрения в целом. Капитализм был дискредитирован Великой депрессией, а нацистские штурмовики свободно маршировали по улицам германских городов. Казалось, что только коммунисты способны дать отпор темным силам и добиться лучшего будущего. Одинокому подростку-сироте партия обещала дух товарищества, еврею — общество, свободное от антисемитизма, человеку, познавшему нищету на собственной шкуре, — ликвидацию товарно-денежных отношений. Не удивительно, что юный Хобсбаум начал предаваться романтическим фантазиям о Советском Союзе и славном коммунистическом будущем.
Однако в 1933 году жизнь Хобсбаума сделала еще один крутой вираж: к власти в Германии пришли нацисты, и его дядя и тетя решили уехать в Великобританию, гражданство которой сохранили.
Коммунистов в Берлине начала 30-х было пруд пруди, в Лондоне же все обстояло совсем не так. Небольшая Коммунистическая партия Великобритании была чисто рабочей, в ней отсутствовала прослойка молодых интеллектуалов, выходцев из буржуазных семей, как в континентальной Европе. Ситуация несколько изменилась к середине 30-х, когда Хобсбаум приступил к учебе в Кембридже. Это было время пика популярности народных фронтов, объединявших коммунистов и социал-демократов в борьбе против фашизма и прочих правых реакционеров. Как пишет Эванс, Кембриджский университет в 30-е годы стал настоящим рассадником коммунизма: отсюда вышли такие знаменитые советские агенты, как Ким Филби и Энтони Блант, закончившие университет незадолго до Хобсбаума.
Уже в университете проявился парадокс, заметный на протяжении всей последующей жизни историка: будучи идеологически, «в теории», ярым противником существующего строя, в жизни он вполне искусно к нему приспосабливался. Уже в студенческие годы он продемонстрировал выдающиеся способности и был принят в элитный студенческий «Клуб апостолов». В конце жизни, верный своим республиканским принципам, Хобсбаум отказался от рыцарского звания, но принял от королевы награду Companion of Honor award, которую присуждают выдающимся деятелям искусства и ученым-гуманитариям. Как отметил один его коллега, «Хобсбаум всегда был человеком, встроенным в систему».
Эванс показывает, что коммунистические взгляды ученого затрудняли его академическую карьеру. Во время службы в армии во время войны ему было отказано в повышении в должности и в заграничных командировках из соображений безопасности. После войны он устроился в лондонский Birkbeck College, где прослужил до пенсии. В то же время в Оксфорд или Кембридж его не допустили, а его авторская программа на BBC тщательно цензурировалась.
Эванс считает, что Хобсбаум был в первую очередь честным историком, и лишь во вторую — членом компартии. Протоколы заседаний британских коммунистов свидетельствуют, что партийные боссы считали Хобсбаума скорее проблемой, чем активом. Например, он упорно отказывался следовать линии партии в отношении Будапештского восстания 1956 года. Его взгляды совершенно не вписывались в официальную советскую идеологию, и ни одна из его работ не была опубликована в СССР до 1991 года.
В то же время Эванс склонен умалчивать, в какой степени коммунистические взгляды Хобсбаума влияли на характер его трудов. Для исследователя капитализм был великим злом и катастрофой, а коммунизм — благородной, хотя и не всегда удачной попыткой вылечить его. И никакое количество злодеяний, совершенных левым режимом, не могло изменить эту формулу.
Биографии ученых редко бывают увлекательными. Однако Ричарду Эвансу удалось написать именно такую.
