7 мая исполнилось сто лет со дня рождения поэта Бориса Слуцкого.
«Перебирая наши даты,
Я обращаюсь к тем ребятам,
Что в сорок первом шли в солдаты
И в гуманисты в сорок пятом».
Так писал поэт Давид Самойлов — Давид Самуилович Кауфман. Сейчас, в эти майские дни как не вспомнить о замечательных советских поэтах, которых принято объединять в плеяду «фронтового поколения». Тем более, что среди них так много евреев: Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Евгений Винокуров, Константин Ваншенкин, тот же Давид Самойлов и даже — кто бы подумал! — Александр Межиров. Тем более, что мы живем в эпоху столетних юбилеев этих поэтов. И тем более, что 7 мая исполнилось сто лет самому, может быть, еврейскому из них — Борису Абрамовичу Слуцкому.
Он был самым размышляющим из поэтов своего поколения. Его стихи были… нет, не то, чтобы менее изящными по форме, чем у иных коллег… но они были сделаны из материала с более высоким сопротивлением — из раздумий над событиями, драмами и трагедиями ХХ века. Его стихи трудно декламировать, они для чтения глазами. На его стихи почти нет песен, разве что бардовские. Но его строки становились афоризмами. «Я умер простым, а поднялся великим», «Мы все ходили под богом, у бога под самым боком», «Давайте после драки помашем кулаками» — это Слуцкий. А дихотомия «физики — лирики», характеризующая советскую интеллектуальную жизнь 60-х годов прошлого века, тоже ведь подмечена лириком Слуцким.
Фронтовой опыт поэта был непростым. Окончив литинститут, он ушел на фронт рядовым стрелковой бригады, затем служил секретарём и военным следователем в дивизионной прокуратуре, потом инструктором политотдела армии, но будучи политработником, лично ходил в разведку, был тяжело ранен. И все же причастность к военной карательной системе заставляла быть свидетелем и даже участником моментов, ранящих сознание, возможно, сильнее, чем рукопашный бой, который «раз наяву и тысячу — во сне» видела Юлия Друнина, поэт одного со Слуцким поколения. Есть у Бориса Слуцкого статья «Евреи на фронте», и вот каким эпизодом она начинается:
«Начальство принимало доклады руководителей политотделов. Один из начподивов Пузанов, молодой и резвый человек с глупинкой доложил, что с целью укрепления дисциплины, дивизионный трибунал осудил на смерть двух дезертиров. Когда он зачитал их анкетные данные, у меня упало сердце: один из двух был бесспорным галицийским евреем.
Пузанов жаловался на армейский трибунал, отменивший приговор. Генерал взглянул на него государственным и презрительным взором:
— Ваш приговор отменен нами, Военным Советом. Читали ли вы последнее письмо осужденного? Он воюет с начала войны, дважды ранен и каждый день солдаты говорили ему — из всей вашей нации ты один здесь остался. Эх, вы, политики, — закончил генерал — нашли одного еврея на передовой, да и того хотите перед строем расстрелять. Что скажет дивизия?»
А среди стихов поэта есть, написанные, видимо, не совсем посторонним наблюдателем:
Расстреливали Ваньку-взводного
за то, что рубежа он водного
не удержал, не устерёг.
Не выдержал. Не смог. Убёг.
Трудно теперь сказать, в какой мере был поэт-фронтовик причастен к жестокости или несправедливости, каких немало на войне. Но, видимо, поэт ходил под Б-гом с большой буквы, раз Праведный Судья отмерил ему срок праведной творческой жизни. В своих оставленных на бумаге и оставшихся в душевной глубине раздумьях поэт был справедлив и беспощаден к своему времени и к самому себе. Поэтому в стихах сумел оставаться интеллектуальным и моральным камертоном своего времени.
После войны Борис Слуцкий долго не печатался, лишь благодаря статье Ильи Эренбурга «О стихах Бориса Слуцкого» в 1956 году вышла книга стихов поэта «Память», и он был принят в Союз писателей. А Михаил Светлов еще в 1954 году на обсуждении стихов Слуцкого сказал: «По-моему, нам всем ясно, что пришел поэт лучше нас».
Борис Абрамович Слуцкий был одним из немногих, кто в его годы вслух говорил стихами и прозой о своём еврействе, о судьбе еврейского народа.
А нам, евреям, повезло.
Не прячась под фальшивым флагом,
на нас без маски лезло зло.
Оно не притворялось благом.
Или вот эти знаменитые строки:
Евреи хлеба не сеют,
Евреи в лавках торгуют,
Евреи раньше лысеют,
Евреи больше воруют…
…Не торговавши ни разу,
Не воровавши ни разу,
Ношу в себе как заразу,
Проклятую эту расу.
Пуля меня миновала,
Чтоб говорилось нелживо:
“Евреев не убивало!
Все воротились живы!”
На могиле Бориса Слуцкого, скончавшегося в 1986 году, установлен памятник — скульптурный портрет из красного гранита с уникальной крупнозернистой структурой на фоне стилизованного черного знамени. Автор – скульптор Владимир Лемпорт (1922 – 2001). Памятник окружён соседними надгробными крестами, но вглядитесь в начертания букв, слагающих фамилию поэта! Вы не узнаете стилистику рубленой гарнитуры еврейского шрифта?
А знаете ли вы, что двоюродный брат Бориса Слуцкого — Меир Амит (при рождении — Меир Хаймович Слуцкий), израильский военный и государственный деятель, начальник военной разведки и директор Моссад. Правда, интересно?
На фото ниже: Борис Слуцкий
