«А там на четверть бывший наш народ», — пел об Израиле Владимир Высоцкий. Распад СССР, военные конфликты в бывших союзных республиках, деградация экономики и обнищание населения привели к массовому отъезду в Израиль людей с еврейскими корнями — а также их супругов, детей, родителей. «Большая алия», или «русская алия», дала Израилю более 1,6 миллиона новых граждан — и на столько же убыло население бывшего СССР. Кому от этого стало лучше? Только не постсоветским странам. Ведь уезжали, как правило, наиболее активные, образованные, трудолюбивые... И сегодня все они работают на благо своей новой родины. А что потеряли и что приобрели они сами? Не жалеют ли о своем решении? Нашими собеседниками стали люди трех разных поколений. Их истории непохожи, но общее одно: никто не жалеет о сделанном когда-то выборе.
История первая. Как «красный комиссар Молдавии» стал почетным гражданином города Реховота
Для ветерана Великой Отечественной войны Абрама-Михаэля Гринзайда история репатриации должна была, по идее, оказаться неудачной: ведь он покинул родную Молдавию в 64 летнем возрасте. Недавно ему исполнилось 93 года, и своей нынешней жизнью он вполне доволен. Почтенный возраст не мешает Абраму Мееровичу вести активный образ жизни: он возглавляет израильский Союз ветеранов Второй мировой войны. Организация имеет 30 филиалов. Множество мероприятий, встреч, открытие памятников, музеев и комнат боевой славы. Скучать некогда. Но главной своей заслугой Абрам Меерович считает то, что он и его товарищи, приехав в Израиль, рассказали здесь правду о той войне.
— Неужели этой правды не знали в Израиле?
Мы сидим в уютной двухкомнатной квартире Гринзайда в городке Реховоте. В Реховоте ветеран живет уже 29 лет. Но сначала его семья жила на съемной квартире. Нынешнюю квартиру Абраму Мееровичу выделило государство, когда он в 73 года был избран депутатом городского совета. Сначала с правом пожизненного проживания, а потом ему разрешили ее приватизировать за треть от реальной стоимости.
— После войны сюда приехало огромное количество бывших узников лагерей, — объясняет ветеран. — Они и создали Государство Израиль. Поэтому о Катастрофе (массовое уничтожение евреев нацистами во время Второй мировой войны. — М.П.) здесь знают все. Наша семья потеряла в Катастрофе 136 человек. Я плачу о них. Но рядом с Катастрофой шел героизм полутора миллионов евреев в армиях союзников. В Красной Армии их сражалось полмиллиона. Из них более 200 тысяч легли на поле боя. Они шли в бой во имя победы и уничтожения фашизма. Нельзя забывать, что мы были не только жертвами, но и героями. Советские ветераны привезли в Израиль правду о победе Красной армии, о роли СССР в той войне и о месте евреев в боях против нацизма.
Абрам Гринзайд знает об этом не понаслышке. Во время войны он служил в полковой разведке. Родился он на территории Бессарабии, когда та была Румынией. В 1940 году туда пришла советская власть. В то время юный Абрам не знал ни слова по-русски. В доме говорили на идише, румынском и даже французском — его отец учился в Сорбонне. Началась война, и семья Абрама бежала в Оренбургскую область.
— В 1942 году отец умер от холеры в Андижане, — вспоминает ветеран. — Мать заболела тифом. Я остался один как пень и спал под забором. В 17 с половиной лет пошел в армию. Я шел туда, чтобы мстить — за смерть отца, за убитых на территории оккупированной Бессарабии родственников. Я хорошо усвоил: убей фашиста, иначе он тебя убьет.
В армии Абрам попал в полковую школу. Тех, кто владел иностранным языком, брали в разведку. А для него иностранным был русский. В 1944-м его отправили на фронт. Там он не раз бывал на волосок от смерти. Первое боевое крещение принял в Катовице 12 января. «Я не стесняюсь сказать, что у меня обе руки в крови, — говорит он. — Хорошо помню своего первого убитого немца. От страха я выпустил по нему целую очередь с близкого расстояния. Те, кто говорит, что в бою не страшно, — врут. Бой — это всегда страх».
В 1950-м демобилизовался и вернулся к матери в Молдавию. Потом была долгая и счастливая советская жизнь. После пединститута работал директором сельской школы, 16 лет проработал директором педучилища в Сороках. Переехал в Кишинев. Стал заслуженным учителем республики, отличником народного образования. Евгений Тяжельников (бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ) даже называл его красным комиссаром Молдавии. Конечно, он был членом партии, вступил в нее еще в армии. А потом пришла перестройка, и рухнул Союз. Молдавию накрыла волна «национального возрождения».
— Мы жили в Кишиневе в шикарной квартире, — вспоминает Абрам Меерович. — Дочка вышла замуж, родила двоих детей, у нее тоже была прекрасная квартира. Кишинев меня признал, и я любил Кишинев. 27 апреля 1989 года я пришел домой с работы. Город кипел: митинги, лозунги. Вижу, сидят дочка и зять: «Папа, надо ехать в Израиль». Через год мы уехали. Фактически это было бегство — от гражданской войны, от безработицы, от антисемитизма. С собой мы везли 17 контейнеров с имуществом — мебелью, сковородками и даже туалетной бумагой. А надо было везти доллары. На новом месте пришлось начинать с нуля. Все сразу пошли работать. Я на винограднике, зять на винограднике, жена и дочка мыли полы. Все работали и все учились.
Спустя 29 лет, оглядываясь на пройденный путь, Абрам Меерович считает, что жизнь сложилась неплохо. Внуки получили образование, сделали карьеру, у них свои семьи и квартиры. Абрам Гринзайд — почетный гражданин города Реховота. В 2010 году он стал одним из тех, кто зажег факел на горе Герцля. Сегодня главным делом своей жизни он считает ветеранское движение. А одним из самых важных достижений — то, что День победы 9 Мая теперь в Израиле считается государственным праздником.
— Какие льготы имеют в Израиле ветераны Второй мировой войны? — этот вопрос очень интересен для жителей бывшего СССР.
— В 2000 году здесь был принят закон о ветеранах. Нас, а также узников гетто и других пострадавших, полностью освободили от платы за лекарства. На мою семью это 1000 шекелей (250 евро) в месяц. Многим дали квартиры или поселили в специальные общежития с хорошими условиями. Мы получаем льготные поездки на море, бесплатные билеты на концерты и т.д. Мне, как ветерану войны, два раза в год дают денежную помощь. В январе 4000 шекелей, в апреле 1800 и в августе — 1800. Всего 7600 шекелей, это 2000 долларов. У нас полностью бесплатное лечение. Я, как ветеран, имею 30%-ную скидку на воду и электричество. Не плачу налог на квартиру. Если все посчитать, то выходит солидная сумма.
— Вы не жалеете о том, что уехали?
— Я ни о чем не жалею. Я той стране, Советскому Союзу, отдал все что мог. Работал честно. Был верен присяге. А сейчас я приехал домой. И я хочу своей стране отдать то, что недодал ей. Без того, чтобы ущемлять мои отношения с той страной, в которой жил раньше. У меня нет на нее обиды. Мы принесли в Израиль дух победы в войне с фашизмом. Недавно у меня была встреча с начальником Генерального штаба Армии обороны Израиля генерал-лейтенантом Авивом Кохави и представителями других силовых структур — всего было 19 генералов. Встреча состоялась в мемориальном комплексе «Яд Вашем». Она была закрытой, присутствовали только мои внук и внучка. Я полтора часа отвечал на вопросы. Говорил им о том, что надо учить солдат на примере героизма военного поколения. Что нельзя отрицать этот героизм. Их интересовало, почему я пошел воевать в Красную Армию. Я отвечал, что шел в бой не за Сталина, а за Родину. Что нас учили убивать врага. Убей врага, иначе он тебя убьет. И начальник Генштаба со мной согласился.
Вот бы везде так относились к ветеранам, думаю я, слушая Абрама Мееровича. РФ тоже назначила ежемесячную выплату проживающим в Израиле ветеранам ВОВ — тысячу рублей. Это около 184 долларов в год. Против израильских двух тысяч. Но ведь эти ветераны сражались под красными знаменами. И на их фуражках была пятиконечная звезда, а не звезда Давида.
История вторая. Из золотой молодежи — в израильский спецназ
Бывший житель Киева Александр Брасс сегодня занят писательским трудом. Он пишет книги о таком явлении, как терроризм, и о методах борьбы с ним. С темой он знаком не только в теории. Александр служил в элитном антитеррористическом спецподразделении, лично принимал участие во многих операциях. После нескольких ранений и тяжелой травмы позвоночника был вынужден оставить службу, но Израиль заботится о своих ветеранах. Александр согласился рассказать о своем жизненном пути. Мы встретились с ним в Тель-Авиве.
— Мой покойный отец был одним из первых кооператоров Киева и очень состоятельным человеком, — вспоминает Брасс. — Как только начали выпускать из Союза, отец сказал: «Пока есть лазейка, нужно бросать все и уезжать. Потому что здесь, на Украине, жизни не будет». Это был 1989 год. У отца была по жизни, как это принято говорить, правильная «чуйка». Сегодня на Украине все превратилось в пыль.
— Вы говорите, он был богатым человеком. Вы что-то смогли увезти с собой?
— Мы ничего не могли вывезти. Доллары купить было нельзя — за них сажали. Отец был на виду, его постоянно «пасли». Кооперативную квартиру мы продали и на эти деньги купили видеомагнитофон. Накупили всякой всячины, что только могло влезть в багаж, и большую часть этого мы в Израиле просто выбросили.
— Трудно было на новом месте?
— Отец сказал: «Нужно быть морально готовыми к тому, что первые пять лет мы будем есть дерьмо лопатами». Работы не было. Съемные квартиры были очень дорогие, и найти их было невозможно. Мы платили 650 долларов в месяц за съемную двухкомнатную квартиру в плохом районе. Курс тогда был два шекеля за доллар, а зарплата — 1800 шекелей. Было тяжело психологически. В Киеве я был золотой молодежью. А в Израиле пришлось пойти на стройку. Мы с отцом начинали работать в семь утра, а до работы еще нужно было доехать. Вставали в пять. И работали до семи-восьми вечера. Выполняли самую тяжелую, неквалифицированную работу. Часто приходилось весь день таскать мешки с цементом на 40 градусной жаре. Платили за это копейки. Моя мать была учителем в школе, а пошла мыть полы, потом в доме престарелых работала на кухне. И главное, мы были «немые», языка не знали. А местные этим откровенно пользовались. Но ничего, встали на ноги. А кто думал, что ему здесь что-то должны, у тех жизнь сложилась иначе.
— Израиль — жесткая страна?
— Нельзя сказать односложно. Все зависит от того, с каким настроем человек сюда едет. Говорят: Израиль — это зеркало. Какую рожу скорчишь, то и получишь в ответ. Некоторые из тех, кто с нами приехал, говорят, что мне повезло. Что значит повезло? У тебя был такой же выбор, но ты предпочел по легкому пути катиться. А я постоянно находился на «базе». Сейчас я не думаю о куске хлеба. Но у всего есть своя цена.
— Как же вы в итоге нашли свой путь?
— Просто пошел в армию, и так оно все и поехало. Служил в спецподразделении, которое занималось антитеррористической деятельностью, участвовал во многих операциях и во Второй Ливанской войне... Застал самые горячие времена: 90 е, начало нулевых. Тогда у нас земля горела, взрывались автобусы… Был террор, и его надо было любой ценой остановить. Никто в тот момент не думает, что будет с человеком потом, как это скажется на его здоровье и психике. Я находился на работе 24 часа. Женился очень поздно, в 39 лет. Потому что при такой работе времени на личную жизнь не оставалось.
— Насколько тяжелыми были условия службы?
— Конечно, у нас были броски по пустыне при полной выкладке, но это делают все. Психологически было тяжелее. Ты был все время ограничен в перемещениях. Постоянно над тобой кто-то был. На все надо было спрашивать разрешение. Постоянно иметь при себе оружие. Мы жили в своем общежитии. По два и даже по шесть человек в комнате. Предположим, операция начинается в два часа ночи. С двух до четырех мы должны зайти на объект, вытащить, кого нужно, и уйти. Сборы начинаются уже в восемь вечера, мы должны быть на базе. Часов в шесть утра мы возвращаемся. Поспал четыре часа, проснулся — уже нужно на занятия. Занятия, тренировки шли постоянно. Мы практически не спали.
— А как проходили тренировки?
— Один пример. Марш-бросок ночью по берегу моря. Шесть километров туда, шесть обратно. Часть пути надо идти по воде. Вернулись, приняли душ, разместились в палатках на отдых. Только разделись — подъем. И то же самое. Вернулись, уже ничего не хочется, упал, где упал. Дают поспать минут пятнадцать — подъем. И опять все по новой.
— Как же все это выдерживает человеческий организм? Много ли желающих заниматься такой работой?
— В спецназ конкурс выше, чем в университет. Один из этапов отбора в спецподразделение: четыре дня подряд тебя гоняют так, что ты фактически не спишь. Марш-броски один за другим, тебя психологически убивают, доводят до животного состояния, ты уже работаешь на инстинкте. И в этот момент ты проявляешь себя таким, какой ты есть. И на тебя смотрят. На любом этапе отбора ты можешь встать и уйти. Тебя никто не держит.
— На этой службе вы многого добились, но потеряли здоровье. Пришлось пройти через тяжелую операцию, страшную боль. Не жалеете об этом?
— Да, я потерял здоровье, но обеспечил будущее своих детей. У них все будет складываться по-другому. Они смогут выбрать любую школу, им будет оплачен любой университет. Сейчас я живу очень хорошо. Я занимаюсь любимым делом — литературой, публицистикой. Моя жена может не работать, заниматься творчеством. Она художница. Государство полностью содержит мою семью в счет прошлых заслуг.
— Велика ли ваша пенсия?
— Это сложно посчитать, потому что у меня не только пенсия, но еще и льготы. Государство оплачивает моим детям детский сад. Они смогут бесплатно получить высшее образование. Я езжу на машине, которую мало кто может себе позволить. Каждые три года мне дают 130 тысяч шекелей на новую машину. Я могу взять машину дороже, доплатив из своего кармана. Государство оплачивает страховку на машину. Каждый месяц дают 1300 шекелей на бензин. Если все льготы перевести в деньги, то получится порядка 8 тысяч долларов в месяц. Наличными я получаю около 15 тысяч шекелей (примерно 4 тысячи долларов).
— Вы считаете, что добились в Израиле успеха?
— Что значит успех? Кто-то посмотрит на меня и скажет: у него успех, он ездит на дорогой машине, живет в хорошем районе. А другой скажет: да он весь поломанный, у него жизни не было никакой. Я, как и многие израильтяне, приложил усилия для безопасности этого государства. Надеюсь, мои дети могут гордиться своим отцом. Важно другое: я знаю, что у них есть будущее.
История третья: инженер из Харькова
Бывший харьковчанин Дмитрий Рябцов ныне проживает в городе Петах-Тикве. Он русский и в Израиле оказался благодаря супруге. Его адаптация к новым реалиям проходила достаточно тяжело, и только события на Украине, последовавшие после Евромайдана, окончательно убедили его, что все было сделано правильно.
Мы пьем кофе в уличном кафе. Вечер субботы, конец шаббата, зажигаются огни, играет музыка.
— Я родился в поселке Булавинском Донецкой области, — рассказывает Дмитрий. — Мой отец работал на шахте. А я стал инженером. Во времена СССР мы занимались электростанциями. После распада Союза попытались создать свою фирму, но дело развалилось. Жили мы в Харькове. Денег не было, работы не было. И тогда мне жена сказала: поехали в Израиль. В 2001 году мы уехали.
— Не жалеете?
— Я до 2014 года не мог сам себе ответить на этот вопрос. Но начались события в Донбассе. Если бы я остался, то не стоял бы в стороне. И это могло бы плохо кончиться. В Израиле сначала был большой стресс. Я думал только о том, как обеспечить семью. Жена впала в депрессию, хотела вернуться на Украину.
— Как складывалась ваша жизнь на новом месте?
— Я учился в ульпане и работал по вечерам уборщиком. Взял первую работу, которая попалась. В бюро по трудоустройству предложили работу в доме престарелых. Полгода проработал там без выходных. Потом нашел работу в фирме, которая устанавливала двери. Там я стал за шесть лет уважаемым человеком. И все было хорошо, пока я не свалился с лестницы и не получил компрессионный перелом позвоночника. На этом закончилась моя работа в этой фирме.
— Вы получили компенсацию за это увечье?
— За эту травму я получил от «Битуах Леуми» (социальное страхование) 20 тысяч шекелей, из них около четверти отдал адвокату. Кроме того, адвокат выбил из моего работодателя еще 100 тысяч шекелей.
— И что стали делать дальше?
— После травмы я пошел на переобучение. Я решил, что неплохо изучить CNC (работа оператора на станках с числовым программным управлением. — М.П.). Курсы мне оплатил «Битуах Леуми». И в течение двух лет, пока я проходил переобучение, они мне выплачивали деньги на проживание.
— После этих двух лет вы вышли на работу?
— На заводе пришлось еще дообучаться. Работа тяжелая. Приходится работать по 12 часов в день. Неделю днем, неделю ночью. По трудовому законодательству максимум можно работать 58 часов в неделю. Но люди сплошь и рядом работают больше. 12 часов — обычная смена на заводе. Я так и работаю.
— Сколько же платят за такую работу?
— Сейчас я получаю около 10 000 шекелей в месяц. Это вдвое больше, чем получает моя жена, которая работает в магазине начальником отдела. Но так зарабатывать я начал только год назад. Первый год мы расплачивались со своими долгами и ничего пока не отложили. Но моя нынешняя работа меня вполне устраивает. И скоро мы с женой берем отпуск и едем на неделю в Европу — впервые за долгое время.
Семья Дмитрия живет в четырехкомнатной квартире, взятой в ипотеку, за которую они платят около 3000 шекелей ежемесячно. Дочка живет с родителями, работает в кафе и учится на фотографа. А сын пока ищет себя. Поисками себя молодой человек занимается в Швеции, где работает в какой-то коммуне волонтером без зарплаты. Печет там хлеб.
— Для сына я не положительный пример, — говорит Дмитрий. — Он не хочет жить так, как я, не видя белого света. Он хочет чувствовать эту жизнь. Но он пока не понимает, чего хочет. Он пробовал одно, другое, третье. Сейчас ему нравится печь хлеб. Он увлекся этим процессом.
— Вы довольны своей жизнью? — спрашиваю я Дмитрия.
— Я не могу ответить на этот вопрос однозначно. С одной стороны, я не думаю о том, как прокормить семью. С другой — я и не живу. Я даже не могу потратить те деньги, которые зарабатываю. У меня просто на это нет времени. Непонятно: я работаю, чтобы жить, или живу, чтобы работать.
Можно, конечно, посочувствовать Дмитрию. Можно пожалеть Александра, ставшего инвалидом на службе своему новому отечеству. Но прежде, чем жалеть и сочувствовать, стоит задать себе простой вопрос: а как сложилась бы судьба этих людей, если бы что-то подобное произошло с ними в России? Какие бы пенсии им назначили, какие компенсации они бы получили? Смогли бы найти работу, реализовать себя? По-моему, ответ очевиден.
Марина Перевозкина
Источник: Московский комсомолец
