За два десятилетия Виктория Исакова сыграла в самых громких сериалах, от «Оттепели» до «Эпидемии», и фильмах, от «Охоты на пиранью» до «Ученика». За последние месяцы на экран вышли сразу два фильма с ее участием — «Человек из Подольска» и «Кто-нибудь видел мою девчонку?». Обладательница премий «Чайка», «Золотой орел» и «Триумф» рассказала Ольге Ципенюк о поступлении в театральный вопреки воле отца, увольнении из МХАТа, возрастных ролях после сорока, страхе перед фестивальной публикой и о том, почему целых два года не могла получить нагрудный знак и грамоту заслуженной артистки Российской Федерации.
В фильме «Человек из Подольска», довольно страшном, на мой взгляд, ты говоришь несчастному запуганному существу: «Ваша девушка — она для вас Подольск, а я для вас — Амстердам». Сама Виктория Исакова — это какой город?
Я — Москва с ее внутренней наглой энергией. Москва, на мой взгляд, очень наглая. В этом городе ты можешь выжить, только будучи таким же, пусть это не самое симпатичное слово.
В чем состоит московская наглость?
Она как танк с зарядом, который, наверное, в критической ситуации может уничтожить и наших, и ваших. Но энергия этого города меня возбуждает и заставляет двигаться по жизни дальше.
Приехав с семьей в 12 лет из Дагестана, ты оказалась в самом сердце Москвы. Сразу возникла связь с городом?
Я пошла в школу на углу Среднего и Большого Кисловского переулков, практически напротив театра Маяковского. Школа была с углубленным изучением английского, я ни хрена не понимала, так что только училась и училась — бесконечные репетиторы, почти по каждому предмету. И только лет в пятнадцать, наверное, поняла, где нахожусь. Вокруг обнаружились люди, ставшие к тому моменту друзьями. А за углом, то есть практически на моей же улице, обнаружилась Российская академия театрального искусства. Что, в общем, и предопределило дальнейшую жизнь.
Как родители отреагировали на выбор актерской профессии?
С папой я не разговаривала до окончания института. То есть он со мной не разговаривал.
Для тебя это было травматично?
Когда я сказала, что поступила в театральный, папа отреагировал примерно так: «В этой профессии — только бл*ди. К тому же, скорее всего, у тебя нет таланта. Придешь еще умолять, чтобы мы тебе помогали материально». Я сказала: «Не приду». И ушла. Это было абсолютное бунтарство, чистое «я докажу». Мы с девочками сняли квартиру, мама, само собой, тайком от папы мне подсовывала все что можно — деньги, котлетки… Я окончила Школу-студию МХАТ, осталась работать в театре. В первый свой театральный сезон играла Нину Заречную в «Чайке». Было много рецензий, и папа что-то про меня прочел. Купил билет, пришел на спектакль и после него произнес фразу вроде «Ну что сказать?». Типа «беру свои слова обратно».
Яочень сильный человек. И в некотором роде всегда центр, люди собираются вокруг меня.
Мой папа — дико талантливый человек, он пишет стихи, он музыкален, у него абсолютный слух и очень мощная актерская природа. Так что, наверное, своим выбором профессии я закрыла все его дырявые гештальты. После «Чайки» они с мамой посмотрели «Лесную песню», тоже один из первых моих спектаклей. И опять что-то такое он мне сказал, что стало понятно — смирился. Дальше у нас уже проблем не возникало.
Ты простила неверие в тебя?
Знаешь, там было много другого, что нужно прощать. Мы, дети, копаемся в этом всю жизнь. Так что дай бог нашим родителям долгих лет, чтобы нам успеть со всем разобраться. Как любой ребенок, я считаю, что здесь меня недооценили, здесь недопоняли, здесь не поддержали и так далее. Но стараюсь с этим жить, не делать из этого каждодневной проблемы.
В одном из интервью ты говорила, что росла в представлении роли женщины как домохозяйки — слабой, безответной, стоящей у плиты.
Да, но думаю, что в результате здесь не слабость моя, а сила. В этом смысле я умею хитрить, нахожу правильный баланс. Хотя всем понятно, что я очень сильный человек. И в некотором роде всегда центр. Так было с самой юности: не то что я ориентируюсь на людей вокруг и думаю, за кого бы зацепиться, нет. Центр — это я, люди собираются вокруг меня.
Тебе везло или ты вгрызалась в жизнь с московской наглостью?
И вгрызалась, и, наверное, везло. Не «наверное», а везло: я поступила в театральный институт к лучшим педагогам — повезло, что в этот год набирали именно они. Дальше повезло, что меня оставили во МХАТе. Дальше не повезло, потому что из МХАТа меня уволили.
За что?
Наверное, были причины, но мне они не известны. То есть после лучшего театра страны я оказалась безработной. Но практически сразу перешла к Роману Ефимовичу Козаку в театр Пушкина, ставший моим домом. Потом появился «Гоголь-центр», Кирилл Серебренников. Опять повезло? Да. Но я ведь не просто, не знаю, лежала на пляже, и вдруг мне повезло.
Твоя профессия бесконечно зависима от чужого выбора. От ситуации, когда тебя рассматривают, как лошадь на ярмарке: зубы, ноги, грудь, морщины. «А вот на крупном плане у нее, пожалуй, вяловатые подмышки… » Как такое пережить и не свихнуться?
Это длинная история, успеваешь привыкнуть ко всем вариантам.
Вариантов-то всего два: выбрали тебя или не выбрали.
Не-не, вариантов на самом деле много. Ты можешь всю жизнь работать в театре и не сниматься в кино. Таких артистов много, и это блистательные артисты. Можешь немножко работать в театре и немножко сниматься. А когда ты супервостребован, тебя не очень пугает, выбрали или не выбрали. Не сюда позовут — так туда, выбираешь уже ты. Я никогда не чувствовала этой зависимости. Скорее, всегда ощущала рефлексию: «Не выбирают? Значит, я не талантлива». Вот это ужасно. По сей день завидую тем, кто не сомневается в своих способностях. Таких людей очень много. Мои же самые большие проблемы вовсе не в том, выбрали меня или нет. Это постоянный разговор с собой: «Тем ли ты занимаешься?»
Двадцать лет в профессии — и ты до сих пор задаешься этим вопросом?
Да. Вот сейчас сижу полгода без интересных предложений в кино и думаю, что постарела, что меня ждут возрастные роли.
Это ведь страх каждой актрисы…
Страх, скорее, в переходе из одной категории в другую. Я с удовольствием буду играть возрастные роли. Просто может оказаться, что для одних ты уже слишком взрослая, для других еще слишком молодая — и все: застреваешь в такой вилке, где ролей для тебя нет.
Ну вилка не вечна: через год-два тут обвиснет, там провалится…
Да-да, появится нужное количество морщин, и все будет нормально. (Смеется.)
Но у тебя есть еще театр.
Это мое главное счастье. Я не просто говорю: «Ладно, черт с ним, с кино, на крайний случай у меня есть театр». От него я действительно зависима: от репетиционного процесса, от выхода на сцену, от зрителя, от того, что ему отдаю и что получаю взамен. Но, честно говоря, было время, когда я думала: «Буду-ка работать в кино, там и деньги, и слава». Потому что театр — это абсолютно изнуряющая и очень плохо оплачиваемая работа.
У тебя есть близкие подруги среди актрис?
Ммм… Что-то я надолго задумалась — значит, нету. У меня вообще близких подруг раз-два и обчелся. Актриса есть. Одна.
Приходилось пробоваться с ней на одну и ту же роль?
Не приходилось. Она очень талантлива и успешна, но нет, как-то ни одной из нас не случалось быть выбранной вместо второй, если ты об этом. Я вообще по-другому устроена, нет у меня этой проблемы, что выберут другую. У меня, скорее, другие вопросы. Я где? В авторском, интеллектуальном кино или в коммерческом? У меня в отличие от многих нет такого: «Ой ну, коммерческое». И вот я жду, когда меня в него позовут. А зовут, вижу — неинтересно. Не понимаю законов. Видимо, нужно придумывать и реализовывать что-то самой, чтобы все совпало.
Опыт креативного продюсера в сериале Анны Меликян «Нежность» к этому подтолкнул?
Подтолкнул, конечно. В какой-то момент я почувствовала, что хочу прекрасной легкой комедии. Смотрю «Красотку» с Джулией Робертс, и когда Ричард Гир поднимается на балкон с цветами — улыбаюсь как дура. Тысячу раз буду смотреть — тысячу раз буду улыбаться. Так что в какой-то момент я захотела сказку про вот такую возрастную Золушку, свою ровесницу. Мы ведь все в свои сто пятьдесят лет чувствуем себя девочками, и эта Елена Ивановна тоже девочка, абсолютная. Аня Меликян изначально не очень хотела в это кидаться, но я ее уговорила.
Могла бы, как многие артисты, сказать: «Ой, да я сама сниму!» Но этот опыт меня никак не привлекает.
Без Ани, без ее таланта ничего бы не состоялось. Помог и мой актерский опыт: быстро реагировать, слышать режиссера. Только в этом случае можно снимать в день по 10–12 минут коротких сцен с кучей переездов и переодеваний.
Этот опыт как-то подстегнул твои режиссерские амбиции?
Никаких режиссерских амбиций у меня нет. Если я и хочу попробовать владеть процессом, то только как продюсер. Мой кинематографический стаж уже таков, что я знаю, куда поставить камеру. Могла бы, как многие артисты, сказать: «Ой, да я сама сниму!» Но этот опыт меня никак не привлекает. Я работала с настоящими, большими режиссерами, которые создают целый мир — ты в него входишь и просто там живешь. Не чувствую в себе такого потенциала, а просто куда-то поставить камеру мне не интересно.
Что ты почувствовала, когда критики обрушились на фильм «Кто-нибудь видел мою девчонку?»?
На «Кинотавре» такое случается из года в год. Вообще я считаю, что зритель «Кинотавра» — тяжелый и фальшивый, хотя мы сами этот зритель и есть. Вроде как там собираются люди, которые адски любят кино и друг друга, а по сути… «Сейчас я тебя сцапаю, потому что ты сделал говно. А говно ты сделал, потому что мне так кажется». Самый тяжелый зал, когда-либо мною виденный. Я туда приезжаю на три дня, работаю и уезжаю, не смотрю ни свои картины, ни чужие. Что касается конкретно фильма «Кто-нибудь видел мою девчонку?», я отчасти понимаю, что слава бежала впереди этой картины, что у кого-то были другие ожидания. Но не до такой же степени! И вообще всех этих смотров и конкурсов я побаиваюсь. К ним много вопросов. Но как-то стыдно об этом говорить. Как будто признаешься, что тебе совсем не нравится шедевр, который признали все.
Приведешь пример?
На последнем «Кинотавре» приз за лучшую мужскую роль получил артист из фильма «Китобой». Прекрасный фильм, прекрасный парень. В хорошей режиссерской работе появился мальчик, который с огромной вероятностью больше никогда нигде не появится. Он как природа, как небо, как дерево. С этим можно соревноваться? Вот стоит дерево, и ты хочешь его переиграть. Встанешь вот так, руки растопыришь вот так, листики на себя повесишь, но не сыграешь лучше настоящего дерева. Примерно такая это роль. То есть главный актерский приз ушел фактически к явлению природы — прекрасному, но именно явлению природы. Это как смотришь на дождь и думаешь: «Господи, как прекрасно льется вода!» Но нельзя воде вручить приз: красиво литься не ее заслуга, она просто не умеет ничего другого.
Такие призы девальвируют нашу профессию, вот что страшно. На этом «Кинотавре» были потрясающие актерские работы, а приз вручили мальчику, которого режиссер прекрасно вплел в свое кружево. Вот я: бьюсь от картины к картине, пытаюсь выскользнуть из своих штанишек, смотрю, что нового можно сделать. Способна ли вообще на новое или буду тиражировать себя бесконечно? Каждый раз, когда появляется возможность сделать то, чего не делала раньше, я за нее хватаюсь, и мне не важно, какие это принесет дивиденды. Важен шанс уйти от себя, хотя бы чуть-чуть. А, оказывается, это на хер никому не нужно. Просто вспомни, что был когда-то деревом, и будь им.
Незадолго до Нового года было объявлено, что ты стала заслуженной артисткой Российской Федерации. Но ведь произошло это давно — около двух лет назад. Чем вызван такой перерыв между присвоением звания и вручением самих регалий?
Я просто не забирала нагрудный знак и грамоту. Постоянно были какие-то причины, мешающие это сделать.
Ждала смены министра?
Просто Ольга Любимова симпатичная. И все с чистого листа.
Источник: Москвич Mag
