3 мая исполнилось 88 лет со дня рождения выдающегося американского физика Стивена Вайнберга, получившего в 1979 г. Нобелевскую премию за работы в области квантовой теории поля. Сын еврейских эмигрантов, он сделал блистательную научную карьеру. Высказывалось мнение, что Вайнберг среди ученых — это «интеллектуальная икона», превосходящая даже Стивена Хокинга.
И в связи с днем рождения ученого уместно в очередной раз коснуться важной и интересной темы «наука и религия». Ибо Стивен Вайнберг относится к той группе выдающихся физиков, которые живо интересуются этой проблематикой и последовательно высказываются на предмет религиозной веры и научных знаний. Есть глубоко верующие великие физики, есть столь же великие физики-атеисты: Стивен Вайнберг относится к последним, но он занимает несколько обособленную позицию.
Вайнберг очень активен социально, является убежденным сионистом и борцом с антисемитизмом. Он отменил лекции в университетах Британии из-за их бойкота Израиля. И у него есть примечательная статья «Сионизм и его противники», где он пишет, что его удивляет противостояние сионизму «среди либеральных западников», к которым он относит и самого себя. Довольно примечательны его представления о сионизме, который есть «проникновение демократической, научно обоснованной, светской культуры в ту часть мира, которая веками была деспотичной, технически отсталой и одержимой религией». И он настаивает именно на западническом характере сионизма, благодаря которому это политическое течение выходит за рамки чисто защитной реакции и «который будет предан ортодоксальными зелотами, если им удастся сделать Израиль теократическим государством, — хотя я не верю, что это произойдет».
Таким образом, в представлении Вайнберга благотворность сионизма, помимо прочего, — в его западном секуляризме и в противостоянии религии. И это, кажется, довольно необычно: сионисты, даже если они не религиозные, обычно более нейтрально относятся к религии как таковой, разве что протестуя против ее чрезмерного влияния на общественную жизнь. Вайнберг здесь гораздо более резок — и это понятно: он последовательный, убежденный, почти воинствующий атеист.
Путь к истине для него — это наука. Как и некоторых других физиков, его занимает вопрос происхождения Вселенной. Он признает, что совокупность современных научных знаний «в некотором смысле утешает тех, кто верит в сверхъестественное ее творение», что «нам неизвестно, является ли Вселенная бесконечно древней или же был первый момент, но никакая из этих версий не является абсурдной». Верующий тут же ухватился бы, исходя из заявления Вайнберга, о «первом моменте», как о Божественном творении Вселенной, но Вайнберг неумолимо и однозначно добавляет: «Выбор между версиями не может быть сделан, исходя из интуиции, философии или теологии — только обычными научными методами».
Свое неприятие идеи популярного и отчасти компромиссного «разумного замысла» Вайнберг выразил через изящное ироничное сравнение: представьте, что вы играете в покер на турнире, и у вас на руках флеш-рояль. Вам выпала большая удача, но может закрасться и мысль: «А организатор турнира — не ваш ли приятель?». И даже если само по себе появление столь гармоничных физических законов на Земле кажется крайне маловероятным, почти невозможным, то с учетом достаточного времени и множественности появляющихся вселенных, отмечает Вайнберг, вселенная с такими законами как наша, должна была раньше или позже появиться — по выражению одного космолога, «наша вселенная — одно из тех событий, что случаются время от времени». Однако и этот, так называемый «антропный принцип» сам Вайнберг находит не слишком убедительным. Он был бы «более счастлив», если бы смог объяснить, почему законы природы именно такие как есть, но признает, что в конечном итоге такое объяснение необязательно возможно.
Но и в отсутствие всеобъемлющей убедительной гипотезы происхождения мира, в его понимании здесь остается очень мало места для чудес или «разумного замысла» — по крайней мере в том, что касается жизни, в частности, человеческой. Сознание человека, имеющее центральное значение для многих верующих в Бога, для Вайнберга — как погода у моря, трудно предсказуемый продукт «безличных законов, действующих миллиарды лет». Он согласен с еще одним великим физиком, нобелевским лауреатом Ричардом Фейнманом, который однажды сказал о Вселенной: «Теория, согласно которой все приготовлено в виде сцены, на которой Бог наблюдает борьбу добра и зла, видится неадекватной».
Не останавливаясь на важном, но частном вопросе происхождения Вселенной, Вайнберг размышляет и об общих проблемах науки и религии, заключая, что «нравственное влияние религии ужасно»: «С религией или без религии, хорошие люди будут творить добро, а плохие — творить зло. Но чтобы хорошие люди творили зло, нужна религия». И его враждебность к религии с годами только росла: «Мои чувства становились сильнее и сильнее. Я действительно терпеть не могу религию». Однако это не означает ненужности для него духовной составляющей: науку и духовность «нельзя держать в разных помещениях». Но, полагает он, эволюция, если ее правильно преподавать, уменьшит у учащегося ощущение «собственной значимости»; наука поможет каждому возрастать как личности. Иначе говоря, и в духовном становлении человека наука важнейший инструмент.
Даже философия вызывает у него скепсис. В одной из своих книг он пишет: «Я не знаю никого, кто активно развивал бы физику в послевоенное время, и кому значительно помогли бы работы философов».
При всем своем интересе к науке, как противостоящей религии, Вайнберг не заинтересован в «конструктивном диалоге» науки и религии, находя его бессмысленным: «Одно из величайших достижений науки — если не сделать невозможным для разумных людей быть религиозными, то, по крайней мере, позволить многим людям стать нерелигиозными».
Вайнберг предсказывает, что величайший вклад открытий физики носит не технический, а культурный характер. Он с надеждой смотрит в будущее, когда люди поймут, что «природой правят безличные законы, законы, не придающие жизни никакого специального статуса — и все же эти законы люди способны открыть и понять».
