Жизнь Мойше Лейбовича Маймана — он же Моисей Львович Маймон (1860-1924) – складывалась довольно прихотливо.
До 13 лет он учился в хедере, но с ранних лет проявлял талант к изобразительному искусству. И хотя местный раввин называл его рисование «паскудным делом», лавочники с удовольствием обращались к нему с просьбами изобразить их. Что и определило в итоге путь художника: «И в один ненастный ноябрьский день, когда небо серое и моросит дождь, меня, одетого в пальтишко на «рыбьем меху», с небольшим узелком в руках, посадили на воз Шмерелы-балагулы среди больших, толстых и тонких евреев и евреек, и мы двинулись в путь. Я был необычайно радостно настроен. Я был рад, что вступал в новую неведомую жизнь, был рад, что избавился от неприятного ребе, от мрачного хедера, а главное, от бесполезного обучения Геморе, к которой я не чувствовал никакого влечения. Я покончил со своим прошлым и мечтал о красивой и блестящей будущности».
И он это будущее обрел. Получив начальное художественное образование в Вильне и Варшаве, он восемь лет потом учился в Императорской академии художеств, стал академиком живописи, почитаемым и популярным художником. Впрочем, он не ушел от еврейства в искусство, а, скорее, принес еврейство в искусство. Портреты евреев, еврейские сюжеты, радости и трагедии евреев, библейские темы, погромы – все это нашло отражение в его творчестве. Он был членом Еврейского общества, участвовал во всех еврейских выставках 1916-18 гг., после революции читал лекции в Еврейском университете Петрограда, похоронен на еврейском кладбище.
Наиболее известна, конечно, его картина «Марраны» (1893), за которую он и был избран академиком по разделу портретной и исторической живописи. Картина претерпела немало приключений. В реакционных «Московских ведомостях» маймоновских марранов обозвали «кучкой преступников», обманывающих «испанское христианское правительство». И вопреки правилам – работы академиков обязательно приобретались для Музея Академии художеств или для Музея Александра III (ныне Русский музей), – академическое начальство отменило решение о покупке «Марранов», как произведения «антихристианского». В 1904 г. Маймон получил приглашение участвовать в международной выставке в Сент-Луисе и отослал «Марранов» представителю выставки меховому фабриканту Грюнвальту, который должен был доставить картину в Америку. После этого, грустно сообщает Маймон, «моя любимая работа исчезла навсегда». В самом деле, многие десятилетия ее местонахождение было неизвестно, и лишь недавно ее обнаружили в одном из еврейских домов для престарелых.
Однако Моисей Маймон вовсе не ограничивался еврейской тематикой. В его художественном багаже многочисленные портреты, бытовые сцены. Порой еврейская тема сочетается у него с христианской, военной, и трудно понять, что преобладает. Таковой является довольно популярная и любопытная картина Маймона «Атака под Тюренченом 18 апреля» (1905), на тему русско-японской войны.
На картине изображены солдаты-музыканты, которые поддерживают священника (видимо, раненого), призывающего воинство в бой. В основу картины лег эпизод, когда солдаты-евреи музыкальной роты 11-ого Восточно-Сибирского стрелкового полка спасли то ли плененного японцами, то ли раненного в бою полкового священника Стефана Щербаковского. Действительно, о героизме евреев-музыкантов в этом бою писали свидетели событий и журналисты, как и о героизме о.Щербаковского, хотя подробности этого эпизода сильно разнятся. Но в любом случае, картина связана, скорее, с иудейско-христианской тематикой. И у этого полотна довольно необычная судьба. Поскольку Маймон изобразил много духовых инструментов, картину приобрел известный фабрикант музыкальных инструментов и владелец крупной нотной типографии, немец по национальности, Юлий Циммерман и повесил на стену в своей московской конторе. Когда начались погромы немцев после объявления о войне с Германией летом 1914 г., погромщики ворвались в контору Циммермана, сорвали со стены картину и торжественно понесли ее перед собой, как икону. Парадоксальным образом, священник Щербаковский, спасенный еврейскими солдатами-музыкантами, стал вдохновителем погромщиков – впрочем, погромщики могли быть и не в курсе национальной принадлежности изображенных музыкантов. Впрочем, по другим сведениям, черносотенцы сорвали картину со стены во время еврейского погрома, ее чудом удалось кому-то выкупить, и всплыла она только в 1987 г., а потом опять исчезла.
Практически без комментариев искусствоведов остались работы Маймона, посвященные чисто христианской проблематике. А ведь первые успехи и известность Маймона связаны именно с этими работами. Будучи студентом Академии, он был награжден Малой золотой медалью за программу «Святая Ирина исцеляет Святого Себастьяна» (1887). Золотую медаль и звание классного художника Первой степени Маймон получил за выпускную картину «Митрополит освящает царя Ивана Грозного в великую схиму» (1888). Иногда их почему-то причисляют к работам в «историческом» жанре, хотя легенда об Ирине и Себастьяне вряд ли может считаться исторической, да и со схимой Ивана Грозного не все ясно.
Из картин Маймона с христианским содержанием наиболее известна «Преподобный Серафим Саровский и император Александр I» (1904).
Сюжет построен на легенде о том, что некий военный прискакал в Саровскую пустынь и прошел в келью знаменитого старца, о.Серафима, который с волнением его ждал и приветствовал словами «Здравствуйте, великий государь!». Далее они проговорили несколько часов, после чего эстафетная палочка передается другой известной легенде (которая ныне уже некоторыми исследователями перенесена в разряд подлинных событий): набожный Александр I инсценировал свою смерть и прожил остаток жизни в Томске под именем старца Феодора Кузьмича.
Можно легко себе представить, как искусствоведы, особенно православные, раскрывали бы смыслы картины: как белое облачение старца Серафима подчеркивает его внутренний духовный свет, сливающийся со светом и огнем свечей у святых икон, как этот свет контрастирует с серым мундиром и шинелью императора, на лицо которого уже тоже падает отсвет истинного света и т.д. Точно так же, как искусствоведы, особенно еврейские, погрузились бы в рассуждения о смешанных чувствах испуга и долга марранов в изображении Маймона, когда пасхальный седер внезапно прерывают появившиеся инквизиторы, о предчувствии марранами своей трудной судьбы и, возможно, смерти и т.д.
Но увы, мы всего этого прочесть не можем, и даже рассмотреть вышеупомянутые ранее работы студента Маймона. Нам вообще достались в публичное рассмотрение всего лишь несколько его работ. Где остальные картины, рисунки, никого не волнует. В Советском Союзе, а потом и в современной России, не издан, кажется, ни один альбом Маймона, не написано ни одной книжки о нем. Какое бы место не занимал Моисей Маймон по своему таланту в ряду российских художников рубежа 19-20 вв., фигура это, безусловно, примечательная. Но почему-то очень мало кого интересующая.
