7 июля родился Игорь Миронович Губерман, автор бессмертных четверостиший-«гариков», незамысловатых по форме и мудрых по содержанию.

Поэзия Губермана мощным потоком свежего воздуха ворвалась в нашу жизнь, позволив хоть немного отдышаться после десятилетий официозной поэзии о трудовых буднях и свершениях рабочих и колхозников. В советское время поэт встал в ряды диссидентов, в 1979 году был заключен в тюрьму по сфабрикованному делу, но даже после возвращения из Сибири ему не давали нормально жить в своей стране. Поэтому Губерман уехал в Израиль в самом начале перестройки, продолжая считать Россию одним из двух своих отечеств.

О таком человеке, как Губерман, простенькую статью не набросаешь — родился, женился... Вот мы сейчас — в Москве, наш собеседник — в Израиле, смартфон под рукой, но даже разговаривая по диво-гаджету, понимаешь, что граница на замке. А согласись Губерман выступить у нас в столице, так на входе на концерт москвичам придется QR-коды показывать, проходить через металлодетектор. А это не очень гармонирует с его внутренним чувством свободы.

— Игорь Миронович, как на израильской земле обстоят дела с коронавирусом? Ограничения еще действуют?

— Изоляция у нас уже закончилась. Даже маски нужно носить только в помещениях. У меня последний концерт был несколько дней назад. Всего было двенадцать выступлений в двенадцати городах. 

— У вас есть планы посетить Россию после возобновления авиасообщения? 

— Я хочу приехать осенью, в октябре. У меня уже импресарио нашел кучу городов, где нас ждут. Но будет ли возможно — я пока не знаю. 

— Для вас самоизоляция стала некими физическими рамками, неудобством или своеобразным Болдином?

— Спасибо за лестную ассоциацию. Для меня это было очень полезное, просто замечательное время. Я закончил новый сборник «Двенадцатый иерусалимский дневник».

— Иосиф Бродский советовал всячески избегать статуса жертвы. В СССР вас посадили на пять лет ни за что ни про что, но вы к этому событию относились как к подарку судьбы…

— Мне все эти пять лет было очень интересно. Я попал в компанию, в которую никак бы иначе не попал. Годы тюрьмы, лагеря и последующей ссылки в Сибирь (я был на «химии» там) меня очень обогатили духовно.

— Если забить в любую поисковую систему ваше имя, в ответ посыплются юмористические стихи в большом количестве. У широкого читателя складывается впечатление, что вы серьезных вещей не писали.

— Кроме стихов я написал огромное количество прозы. Здесь, на новом месте, несколько книг прозы, а в России создал два тома «негритянских» романов за членов Союза писателей.

— А как быть с серьезной лирикой? Бывали ли у вас концерты, где вы читали только серьезную поэзию? Не начинали ли зрители требовать «гарики», как они скандируют «шайбу!» на стадионах?

— Я никакой не юморист на самом деле. На дне каждого смешного стишка лежит некая горечь. Это такой типичный еврейский юмор и еврейский подход к жизни. Я для концертов выбираю только смешные «гарики» и рассказываю только смешные истории, потому что просто жалко человечество, которое платило за билет.

— Ваш путь в литературе начался со знакомства с Александром Гинзбургом, выпускавшим классический самиздатовский журнал «Синтаксис», с диссидентства и философии.

— С Гинзбургом была очень тесная дружба, она продолжилась, когда я уехал. Сашка со своей женой жили в Париже, я его навещал. Мы познакомились в 1961 году, я принял участие в создании журнала, например, для второго номера привез все стихи ленинградских поэтов.

— Можете процитировать одно из своих ранних стихотворений?

— Приведу стишок, который я давным-давно написал со своим другом:

Лубянка по ночам не спит, 

хотя за много лет устала,

меч перековывая в щит.

К слову, в 1998 году газета «Московский комсомолец» первая в Союзе опубликовала огромную подборку моих стихов, на целую страницу. Тогда Сашка Аронов был заведующим отделом поэзии, мой старый друг. Я очень обязан вашей газете.

— Для Бродского новым отечеством стали США, для Михаила Гиголашвили — ФРГ, для вас — Израиль. Человеку сложно существовать между двумя родинами? 

— У меня действительно два Отечества. Я пуповину с Россией никак не перерезал и не повредил. Я очень люблю Россию. Но главная моя Родина, земля, где я живу, — Израиль. Я здесь себя чувствую дома.

— Можем ли мы опубликовать несколько ваших еще нигде не напечатанных произведений?

Вот один из стишков (читает вслух): 

Сирена воздушной тревоги,

покой и заботы нарушив,

еще и подумать о Боге

зовет несозревшие души. 

(Стихотворение о недавних ракетных обстрелах Израиля. — И.В.).

Сквозь черные тучи событий,

исполненных дикой дремучести, 

бесчисленны светлые нити 

упрямой еврейской живучести. 

— Как планируете отпраздновать юбилей?

— Моя невестка нашла очень симпатичный ресторан, где на террасе с дивным видом соберется чуть больше 60 человек. У меня здесь много друзей. У нас одной только родни дикое количество: у меня восемь внуков и внучек.

Источник: Московский комсомолец