Однажды в 1943 году египетский врач Мохаммед Хельми получил пугающее известие. Вместе с племянницей Надей он должен был явиться в отель «Принц Альбрехт», печально известную берлинскую штаб-квартиру СС.
Хельми и Надю провели в комнату, в которой находились несколько десятков мужчин и Амин аль-Хусейни, яростно-антисемитско-пронацистский Великий муфтий Иерусалима, который в течение последних двух лет был почетным гостем Третьего Рейха и самым заметным символом усилий Гитлера по обхаживанию мусульманского мира. Хельми выдохнул: собратьям-мусульманам просто была нужна медицинская помощь.
Но, как пишет немецкий журналист Ронен Штайнке в своей книге, встреча была далеко не безопасной: Хельми не был сторонником нацистов, а Надя не была ни его племянницей, ни мусульманкой.
Книга «Анна и доктор Хельми: как арабский врач спас девушку-еврейку в гитлеровском Берлине» – захватывающий рассказ о малоизвестной истории храбрости и блефа.
Сын майора египетской армии, Хельми приехал в Берлин в 1922 году, чтобы изучать медицину. Вскоре он стал протеже выдающегося еврейского профессора Георга Клемперера, под руководством которого работал в городской больнице Роберта Коха в Моабите.
Из врачей две трети были евреями, и они оказались среди тысяч жертв бойкота еврейских предприятий и специалистов 1 апреля 1933 года, вспыхнувшего в ответ на бойкот Германии зарубежными еврейскими организациями.
В отсутствие конкуренции Хельми преуспел в профессиональном плане. «Хотя доктор Хельми был иностранцем, его поведение демонстрировало неизменно прогерманскую позицию», – говорится в больничном отчете за 1934 год.
Всё это отражало попытку Третьего рейха охватить Ближний Восток и арабский мир – и, возможно, создать там союзы против Великобритании и Франции. Геббельс приказал прессе прекратить нападения на мусульман, а Нюрнбергские законы были составлены так, чтобы не затронуть арабов. В 1934 году начальник Хельми в клинике описал его назначение в больницу как «весьма желательное в интересах немцев за границей, согласно заявлениям министерства иностранных дел и [египетской] миссии». На встрече в июле 1936 года в МИДе было решено, что, хотя арабы могут не иметь «расового родства» с арийцами, они должны быть поставлены в «равное положение» с другими европейцами.
Однако вскоре источником недовольства доктора стали его новые коллеги-медики, выбранные за лояльность и демонстрировавшие бессердечие и некомпетентность. Гордый своей академической квалификацией, Хельми не сдерживался. Были зафиксированы жалобы на его «высокомерие и догматичность» и неспособность «адаптироваться к порядку, дисциплине и профессиональному духу немецких врачей». Хельми удержался в клинике, лишь обратившись напрямую в МИД Германии, потребовавший от больницы оставить его «по внешнеполитическим соображениям».
Но когда контракт в 1937 году закончился, его уволили. Он занялся частной практикой.
Среди пациентов-евреев, которых Хельми лечил еще в клинике, была семья Анны Борос. Анна жила с матерью Юлией, приехавшей в Берлин из Венгрии после развода и руководившей процветавшим продуктовым бизнесом мужа своей матери Сесилии; в 1939 году бизнес был «национализирован».
Вскоре Хельми начал приватно учить Анну, чьи надежды официально учиться на детскую медсестру рухнули.
Когда началась война, Хельми был заключен в тюрьму. Арестованных арабов собирались использовать в качестве рычага давления на британцев, удерживавших немецких граждан в Египте, Палестине и Южной Африке. Напуганный Хельми начал «играть идеального пронацистского египтянина, чья родина пострадала от ненавистных британцев».
Из камеры Хельми написал Гитлеру, заявив о своей преданности: с 1929 года «он вел активную кампанию» за нацистов, был членом партии – «единственным египтянином» – в течение десяти лет; его еврейские боссы в клинике заставляли его до 1933 года работать без оплаты. Он убедил МИД освободить его на 30 дней, чтобы он мог использовать свое «влияние и связи» в Египте для освобождения немецких пленников.
Конечно, он не справился с этой миссией – у него не было «влияния и связей», а утверждения о членстве в партии были разоблачены. Однако, по словам Штайнке, нацисты «закрыли глаза, потому что он очень старался». В мае 1940 года Хельми был освобожден.
Когда в марте 1942 года Сесилия получила вызов в синагогу Моабита – место сбора для депортации, она обратилась к Хельми. Тот убедил ее бежать и укрыл у пациента, которому доверял.
Но это напугало отчима Анны, нееврея Георга Вера, убежденного, что надо быть законопослушными, но Хельми успокоил его. Анна вспоминала: «Доктор теперь рисковал жизнью и здоровьем для всех нас. Будь то лечение болезней, поиск нового жилья или обход последних правил. Мой отчим просто не мог этого сделать сам».
В отличие от своей матери и бабушки с немецким гражданством «по мужьям», Анна по-прежнему имела румынский паспорт. Какое-то время это спасало ее. Но в марте 1942 года иностранным евреям было приказано выехать из Германии, что при активном участии румынского правительства в «Окончательном решении» было гарантированным смертным приговором. Семья растерялась.
Гестапо проинформировали об отъезде Анны, а в приемной Хельми начала работать «Надя, племянница-мусульманка из Дрездена». Хиджаб очень помогал в маскировке.
Анна переехала к Хельми и его невесте, 26-летней медсестре Эмми Эрнст, и помогала по дому.
Она ездила с Хельми на работу и обратно. Как-то машину остановили и потребовали документы. Хельми важно сообщил, что консультирует МИД как врач. На работе он всегда обращался к Анне по-арабски, а она делала вид, что понимает.
В июне 1943 года Хельми организовал «Надино» обращение в ислам и таким образом помог ей получить новый паспорт. Неделю спустя Хельми попросил другого друга-араба жениться на «Наде». Он надеялся, что фиктивный брак позволит ей получить египетский паспорт и легально покинуть Германию.
Однако местный ЗАГС отклонил заявление о браке, и, подозревая обман, гестапо дважды обыскало квартиру доктора. Какое-то время Хельми прятал Анну в других местах, затем поселил ее на даче. Этому помог хаос последних месяцев войны, когда тысячи берлинцев сбежали в деревни, спасаясь от авианалетов.
Гестапо обнаружило новое местонахождение Анны. Предвидя это, доктор заранее продиктовал ей письмо. Настал момент его использовать.
Гестаповцам он возмущенно сообщил, что стал жертвой ужасного обмана. В письме «Надя» признавалась Хельми, что она «солгала ему о своем происхождении», что на самом деле она не мусульманка, а еврейка, а теперь уезжает к тете в Дессау. Хельми даже потребовал у гестапо найти обманщицу!
Как пишет Штайнке, это была невероятная наглость, но из-за смуты последних дней войны она сбила гестапо с следа до момента, пока Красная Армия не достигла ее убежища.
Осуществив дерзкий, тщательно спланированный блеф, Хельми наверняка спас жизнь не только Анне, но и себе.
Штайнке говорит, что он был удивлен, обнаружив, что мусульманская община Германии возникла раньше нацистов.
«Старый арабский Берлин веймарского периода был культурным, прогрессивным и, по большей части, совсем не антисемитским», с мусульманами и евреями, поддерживающими «близкие отношения».
Анна, эмигрировавшая после войны в США, развернула бурную деятельность. В конце концов, в 2013 году, через 30 лет после смерти Хельми, «Яд Вашем» сделал его первым арабом, вошедшим в список «Праведников народов мира». Однако родственники Хельми в Каире отказались принять награду, выданную Израилем.
В Нью-Йорке Штайнке познакомился с потомками Анны. «Если бы доктора Хельми не существовало, эта комната, заполненная десятками людей, была бы пуста», – сказала дочь Анны, Карла Гутман Гринспен.
Она передала Штайнке письмо для потомков Хельми в Каире: «Все, что я действительно хочу, – это чтобы вы знали, что есть семья, которая до конца света будет испытывать благодарность и любовь к доктору Хельми».
