Корней Чуковский... Корнейчук Николай... Он обожал игру слов и вообще игру.
Он придумал волшебную страну Чукоккалу – от местечка Куокалла, где был дачный посёлок. (Хотя словцо – заслуга художника Ильи Репина. Потом «Чукокалла» утвердилось как название бесценнейшего рукописного альманаха с редчайшими автографами и рисунками писателей). Любую работу - самую скучную, - этот высокий, поджарый, улыбчивый человек мог превратить в забаву. Уборка комнат превращалась в захват крепости или поиск улик, поход за артезианской водой на соседскую дачу Репина - в приключение с похищением. И всегда его сопровождали дети - свои, чужие.
Они, по воспоминаниям «дочки-Лидочки́», обожали делать из этого великана живую игрушку: залезать на плечи, прыгать с него на диван. Он был Корней из Чукоккаллы, волшебной страны, где природа Финского залива, его жители, дачники, собаки, неизменно вплетались в готовую родиться сказку.
Вот он идёт с тремя своими детьми на станцию в лавку. Младший, трёхлетний Бобка-Борис устал и сейчас расплачется. Такого нельзя допустить! Высокий человек наклоняется к придорожному пню, пристально его осматривает и вдруг испуганно начинает голосить:
- Спасите, помогите! Нос приклеился - не оторвать! Выручайте папеньку! Бобка, спасай! Усталость забыта, и Боба, пыхтя от усилий и усердия, тянет отца за ногу. Потом все со смехом валятся на траву. Передых, и можно шагать дальше!
А злая собака, выскочившая из-за забора на эту компанию, торопеет на месте и, поджав хвост, улепетывает под свое крыльцо, лишь бы не видеть троицу ребят со своим отцом во главе, бухнувшуюся на четвереньки и разразившейся отчаянным лаем!
Чуковский не серьёзен по отношению к себе, но серьёзен к детям, их чаяниям и проблемам.
Может, это потому, что судьба обделила его в детстве. «У меня ведь не было такой роскоши, как отец или хотя бы дед», - грустно говаривал он.
Байстрюк, незаконнорожденный - понятия, которые ему довелось узнать раньше многих полезных слов.
Хотя впоследствии Коля-Корней любил утверждать, что рождён в день Дурака, согласно метрикам, он родился 31 марта 1882 года у крестьянки Екатерины Корнейчук. В графе отец - жирный прочерк. Однако это была чёрточка, наполненная ложью до последней капли чернил. Отец, конечно, имелся. Только он был еврей – Эммануил Соломонович Левенсон. Эммануил и Екатерина любили друг друга, но веру свою - иудаизм и православие, менять не собирались. А раз так, то в регистрации «законного» брака паре было отказано. В толстых томах, содержащих акты и указы, ничего не было на этот случай.
Почему отец оставил семью, неизвестно. Только он уехал в Баку, где и прижился: нашёл своё место в еврейской общине, стал плотью ее и кровью – женился, продолжил род и упокоился на местном кладбище. А Екатерина из столицы – Санкт-Петербурга – перебралась с двумя детьми на родину, в Одессу. Там и в Николаеве прошло детство писателя.
С сыном и дочкой, с бывшей гражданской супругой Эммануил попытался осторожно наладить отношения. Но случилось это лишь перед Великой войной. Однако его отпрыск, взявший себе новое имя, чтобы избыть боль безотцовщины, простить не смог. По воспоминаниям Лидии Корнеевны, он, после разговора наедине, вынес только что приехавшему старику чемодан к дачной калитке и закрыл за ним калитку на щеколду, отказавшись от родства и от прошлого.
Однако Екатерина Осиповна, жившая в Одессе, до кончины хранила среди многочисленных вырезок с фотографиями добившегося известности сына, большой портрет Эммануила Соломоновича. «Коленька держит на него сердце из-за меня», - сказала она внучке, - «но он не прав! Твой дедушка очень, очень хороший человек»!
По указу «о кухаркиных детях» Николай, один из лучших учеников гимназии, был отчислен и ему пришлось приучить себя работать вдвойне: семье нужны были деньги, мать не справлялась одна. Он занимался самообразованием и много читал, сам выучил английский с тем, чтобы вкусить от подлинников литературы Британии.
Привычка к труду обернулась второй натурой Чуковского. Став главой семейства, он сам вёл хозяйственные работы по дому, когда переезжали на дачу: колол дрова, мел двор, что-то чинил, приколачивал. При этом успевал заниматься переводами, писал статьи, развлекал и воспитывал детей, отвечал на многочисленные письма, организовывал выступления и праздники.
Николай Корнейчук терпеть не мог безделья - а дел всегда хватало. Не терпел он и бездельников. «Лодырь» - самое страшное порицание, самая ужасная характеристика человека у Корнея Ивановича! Он прощал детям все проказы, но за невыученное иностранное слово мог отправить в чулан.
- Поразительно, - возмущался писатель неспособности чада правильно произнести и написать по-английски «ложка», - Люди не имеют возможности учиться! А у тебя возможность есть! Я даже упражнения вам придумываю! А ты... Простое слово...
И палец повелительно указывает направление: «В чулан»!
Но потом все прощалось и затевалась какая-нибудь веселая игра. Используя лишь свои чутьё, доброту и пример, Корней Иванович привил всем своим детям (и внукам, да и не только своим!) любовь к настоящей литературе, страсть и почтение к печатному слову, трудолюбие. Он обеспечил их занятием на всю жизнь!
Коле Корнейчуку пришлось пережить изрядные муки терзания в период взросления.
- Кто же я? - не раз высокий, нескладный юноша мучился этим вопросом, - Русский, украинец? Еврей? И какое отчество мне вписать в документ? Степанович? Соломонович? Мануйлович?
Однако не взирая на то, что отец-еврей оставил их с мамой, великану с большой, восторженной по-детски душой, был совершенно чужд всякий антисемитизм.
Когда он стал критиком и публицистом, у начинающего литератора появилось много друзей-евреев. Да и в гимназии он учился вместе с Володей Жаботинский, чуть ли не за одной партой сидел.
Чуковский очень ценил евреев за интеллигентность. Первыми по-настоящему интеллигентными людьми, с которой ему довелось общаться, стала семья его гимназического товарища, Бориса Житкова. В их квартире Колю поразило обилие книг, карт, атласов и блестящий медью микроскоп...
- Представляете, - умилённо вспоминал уже пожилой писатель, - они не только сами любили книги, они обожали давать их другим!
В первый же вечер из гостей он вернулся с «Дон-Кихотом» подмышкой.
И так уж сложилось, что женой Чуковского стала Мария, дочь бухгалтера Арона-Бера Гольдфельда. На процессе по делу об «оскорблении величества» сатирическим журналом «Сигнал», интересы Чуковского, как издателя и редактора, отстаивал один из защитников Бейлиса – адвокат Грузенберг.
А его «дочка-Лидочка́» дважды была замужем, и оба зятя Корнея Ивановича были евреями: историк литературы Цезарь Вольпе (умер в блокадном Ленинграде) и физик, популяризатор науки Матвей Бронштейн (погиб в период массовых репрессий).
Путь Чуковского в литературу не был выстлан розами. Он долго и порою мучительно работал над текстами, оттачивая каждую фразу. Из-под его пера выходили серьезные вещи, посвященные жизни и творчеству Некрасова, Лермонтова, Уитмена («Мой Уитмен» называлась книга)!
Именно Чуковский открыл путь в детскую литературу многим героям, говорившим ранее лишь по-английски.
И вдруг перо скрипнуло, и, откуда ни возьмись явился Тараканище, а за ним - Айболит, знаменитый Крокодил, лисички со списками... Вот ведь чепуха-то какая!
«31 июля, 1922. «Тараканище» пишется. Целый день в мозгу стучат рифмы. Сегодня сидел с 8 часов утра до половины 8-го вечера — и казалось, что писал вдохновенно, но ночью зачеркнул написанное»!
Это сейчас все они - почтенные персонажи детской классики, а тогда, в бурные 20-30 годы, когда разухабистая молодёжь собиралась избавляться от Пушкина, заменив «наше всё» собою, когда шли нешуточные баталии не только на страницах газет и журналов, но и на собраниях, в кабинетах и кое-кто не брезговал доносом, ой как не просто пришлось и автору, и его творениям! Даже термин такой возник - «Чуковщина»!
- Товарищи! - призывали некоторые полуответственные ораторы на заседаниях, - Долой «чуковщину»! Не допустим к детям злобных рептилий и всяких домашних паразитов! Однако Строгий Судья, Время, расставил все по своим местам. Имена доносчиков и злопыхателей забыты, а «Айболита», «Тараканище», «Краденое Солнце» и «Бибигона» читают до сих пор...
Кстати, заявления о том, что «Айболит» - всего лишь поэтический пересказ английского «Доктора Дулиттла» отвергал, называя прообразом своего героя известного еврейского врача и общественного деятеля Цемаха Шабада, проживавшего в Вильно, в доме которого Чуковский дважды останавливался при своих поездках.
Коля-Корней прожил долгую, полную, насыщенную жизнь. В ней было всё: большие потери и огорчения, большая любовь и большая радость. Писатель безмерно радовался своим детям и гордился ими. Николай и Лидия пошли в литературу, и, несомненно, оставили там значимый след. Особенно «дочка-Лидочка́». Она не только стала особенным литературоведом, но и стремилась поддержать, защитить от советской номенклатуры талантливую молодёжь, как было в деле Иосифа Бродского, и стояла у истоков диссидентского движения.
А невосполнимым потерями стала безвременная смерть младшей дочки Муры от туберкулёза и гибель на фронте младшего сына Бобки. (Ополченец Борис Чуковский защищал столицу своей Родины. Он геройски погиб в разведрейде, прикрывая отход однополчан).
Корней Иванович вместе с Россией пережил три войны и две революции. Он голодал зимой 20-ого в Петрограде, но даже не подумал тащить на барахолку драгоценные томики прижизненных изданий Чехова и Некрасова. Зарабатывал на еду для детей статьями, выступлениями и переводами, а сам обходился стаканом чая, а то и кипятком.
- Шагаю по Невскому и вдруг ноги перестают идти, а я валюсь. Чувствую, кто-то поднимает. Смотрю - да это же Николай Степанович!
Любимцу детей помогал подняться великий поэт Серебряного Века, Николай Гумилев.
Чуковский лично знал всех этих знаменитостей:
«Виктор Муйжель, Ольга Форш, Федор Сологуб, Ю. Верховский, В. Зоргенфрей, Ник. С. Тихонов, М. В. Ватсон, Иванов-Разумник, Лидия Чарская, Горнфельд, Римма Николаевна Андреева (сестра Леонида Андреева) и Ахматова»...
Список именитых знакомых? Список, составленный Корнеем Чуковским для получения пособия от фонда помощи литераторам. Себя он туда, понятное дело, не включил.
И были тяжкие годы Великой Отечественной и послевоенной разрухи, были восстановление и мирная жизнь. Были болезни и изнуряющая бессонница.
Были и долгие дни в Переделкино, наполненные работой, переводами, встречами, чаем на веранде.
Были совершенно особенные «переделкинские костры», куда приходили все окрестные дети, их родители, куда приглашались писатели, поэты, служители искусства и культуры.
Тот, кому повезло попасть на такой вечер, прикасался к настоящему чуду, остававшемуся в памяти на всю жизнь!
Чудо создавал со своими помощниками неустанным трудом добрый волшебник из Чукоккаллы.
О людях, подобных Чуковскому замечательно сказал столь ценимый Корнеем Ивановичем Гете:
«Своим любимцам Небо все даёт: все радости и все печали без остатка!
Своим любимцам - ВСЁ»!
P.S.
Как-то в пионерлагере дети подарили Чуковскому сделанного ими самими из папье-маше огромного Крокодила, того самого, что проглотил Бармалея. Корней Иванович подарку был очень рад и душевно тронут.
Крокодила обещали на грузовике доставить в Переделкино. На утро персонаж «Айболита» пропал. Видно, кто-то решил присвоить диковину себе.
Дети очень переживали. Директор лагеря собрался вызвать милицию. Но писатель запретил и устроил целое представление: разглядывал следы, делал записи в блокнот, опрашивал возможных свидетелей и наконец, как заправский Шерлок Холмс, заявил - Крокодила не крали! Он ожил, соскучился и отправился на прогулку. Так что местным Бармалеям следует вести себя поосторожнее, особенно вблизи рек и ручьёв!
Он был так убедителен, что в новую сказку поверили не только дети, но и некоторые взрослые.
***
Сын Корнея Ивановича, Николай, как-то поделился с пришедшим навестить Чуковских Михаилом Зощенко своими терзаниями во время романтического свидания.
Он пригласил свою пассию в театр, и в буфете решил угостить её пирожным. Пирожное так понравилось избраннице, что она взяла ещё одно, потом ещё...
А бедный Коля в это время отчаянно пытался сообразить - хватит ли наличных, чтобы расплатиться!
Николай рассказывал весело, забавно, подсмеиваясь над самим собой.
К его удивлению Зощенко выслушал всё с каменным лицом, молча кивнул и ушел. А через пару дней принес Николаю прочесть рассказ «Аристократка».
