Коренной москвич, муниципальный депутат, историк и социолог Ян Александрович Давидович проживает в уникальном доме на Ломоносовском проспекте с января 1957 года, отчего судьбы и жизни этого легендарного здания и нашего героя плотно переплелись в единое целое. Местоположение дома было задано еще Генеральным планом реконструкции Москвы 1935 года, предусматривавшим расширение территории города преимущественно на юго-запад, в сторону наиболее благоприятных с точки зрения экологии локаций. В связи с этим в 1949 году власти приняли постановление о необходимости возведения в столице высотных монументальных архитектурных сооружений. Наконец, в 1951 году был разработан новый план реконструкции Златоглавой, определивший облик юго-запада столицы — района первой послевоенной массовой застройки, воплощавшего идеи города-сада. Так и появился тогда этот знаменитый столичный дом.

***

- Национальных районов в Москве нет, все перемешано. Конечно, есть знаменитые строения, типа бывшего дома Наркомфина РСФСР на Новинском бульваре, именуемого также «домом-кораблем» и возведенного Моисеем Гинзбургом в конце 20-х годов прошлого века. В столице довольно много строили в манере конструктивизма. Россия знаменита этим стилем, который стал серьезным вкладом в мировую архитектуру, и тут немалую роль сыграли евреи. Опять же, московский район у метро «Аэропорт» и «Сокол» включает ряд домов, где преимущественно обитают писатели, литераторы. Среди них, как и в числе прочей интеллигенции, немало евреев. Но, повторюсь, точек особой локализации «наших людей», не считая синагог, на мой взгляд, в Москве нет.

- У нас когда-то «бросил свой якорь» живописец Игорь Грабарь, не знаю, имел ли он отношение к еврейству (не имел — прим. ред.), в нашем доме живут звезды кино и голубых экранов, например, телеведущая Первого канала Арина Шарапова, известный актер Родион Нахапетов, регулярно навещающий родные пенаты и меняя Америку на наш чудесный пятый подъезд (смеется*).

- Родился 25 июля 1947 года в Москве, на Сретенке, точнее, на углу Даева и Уланского переулков. Наш двухэтажный домик, увы, снесли. Теперь сожалею о случившемся, а раньше все с нетерпением ждали, когда это случится. Помню, убрать ветхие строения нам обещали к Фестивалю молодежи и студентов в 1957 году. Но тогда домик не тронули, а уже в девяностые годы весь Даев переулок застроили современными зданиями. В тех краях я проучился до середины третьего класса, после чего мы перебрались в этот красивейший дом на Ломоносовском проспекте, в котором и живу с января 1957 года, являюсь одним из местных старожилов. После седьмого класса учился в библиотечном техникуме, после чего поступил на исторический факультет МГУ, который закончил в 1969 году. Меня оставляли в аспирантуре, но тогда открылся новый Институт социологии, посвященный науке, находившейся прежде под запретом. Соответственно, решил податься туда, проработал там несколько лет, потом сменил еще массу занятий…

- Приведу достаточно яркий пример. По окончании МГУ мы были распределены как молодые специалисты, три года имели статус «новичков», по которому нас не могли уволить. Так вот, я и несколько моих товарищей, закончив МГУ в 1969 году, в июне получили дипломы, а заведующий одним из отделов политической социологии, Александр Абрамович Галкин, автор монументального труда «Германский фашизм», приехал тогда на факультет набирать в свой отдел желающих заниматься социологией. Дело было весьма любопытное, и я, узнав об этом, по рекомендации одного из ведущих социологов института, покойного Ю.А. Левады, также попал в отдел Галкина. Было это 1-го августа 1969 года. А уже в сентябре двое наших однокурсников, выпускников исторического факультета МГУ, узнав, что мы устроились в этот академический институт, занимающийся конкретными социальными исследованиями (ибо слово социология в то время находилось под запретом), тоже решили попробовать свое счастье в данной сфере. Правда, покойный Коля Калашников и Володя Айзенштадт договорились податься в соседний, дружественный нам отдел, и если наш назывался «Социальные структуры», то соседний носил название «Политической социологии», его возглавлял Федор Михайлович Бурлацкий, заместитель директора Института. А директором тогда значился академик Алексей Матвеевич Румянцев, фигура очень видная, известная в ЦК. Упомянутый Федор Михайлович когда-то возглавлял международную группу консультантов при ЦК КПСС, но после своей знаменитой статьи, направленной против театральной цензуры, видного поста лишился, и Румянцев взял его в качестве заместителя. В своей половине, посвященной политической социологии, Федор Михайлович обладал, как считалось, огромными правами и возможностями. Так вот, Коля и Володя пришли туда, написали заявление как молодые специалисты. Напомню, в те годы существовала разнарядка: легко принимать к себе на работу таких вот ребят, а Бурлацкий немедленно отправил резолюцию в отдел кадров — «принять». Никто не сомневался, что оба вскоре окажутся в наших рядах, но, к сожалению, Колю Калашникова взяли, а Володе Айзенштадту отказали. Оказывается, мы поступали первого августа 1969 года, а мои товарищи — в сентябре, и за тот краткий период вышла негласная установка ЦК КПСС, запрещающая принимать на работу, связанную с секретностью, лиц, образующих национальную государственность за рубежом. То есть любая деятельность, кроме, возможно, торговли квасом, была объявлена сферой государственной секретности, и американцев, французов, англичан, евреев трудоустраивать на серьезные, в том числе научные, должности уже не позволялось. Если бы мне не повезло с этим делом первого августа, меня ждала бы судьба Володи.

- Папа, Александр Михайлович Давидович, ветеран, инвалид Великой Отечественной войны второй группы, сражался всю войну, трудился в Институте государства и права Академии наук. В конце сороковых защитил кандидатскую диссертацию о роли абсолютизма, работал над докторской, выпустил монографию о самодержавии в России. Мама, Циля Яковлевна, преподавала фортепиано в музыкальной школе. Одним словом, у меня была достаточно благополучная семья, но в годы борьбы с космополитизмом папа тоже попал «под раздачу». Он служил секретарем парткома СЮЗИ  (Союзного юридического заочного института), в то время одного из ведущих юридических вузов, а из-за этих печальных событий лишился должности. Слава богу, устроился лектором в общество «Знание», это как раз разрешалось. Но к московской аудитории его не допускали, в основном позволяли читать лекции в области. Я неоднократно ездил с ним на эти мероприятия. На папины копейки мы и существовали, то есть на те скудные средства, которые ему удавалось получить во время выступлений. Несмотря на его кандидатскую степень, работа лектора крайне низко оплачивалась. Ничего, выжили…

- В 1961 году Хрущев ввел указ об одиннадцатилетке, и если до этого, при десятилетке, мальчики могли поступать в вузы дважды в год, то с 61-го — только раз. В армии тогда, в отличие от нынешнего, служили три года, на флоте — четыре. И вот, в 1961 году возникла дилемма: можно было поступать в техникум, учиться в нем три года, но таких гуманитарных учебных заведений среднего профессионального образования в Москве было, насколько помню, всего два: библиотечный и книготорговый. Вторым вариантом считалась школа рабочей молодежи, в которой оставалась десятилетка. Тогда сложилась довольно забавная ситуация, потому что раньше школы рабочей молодежи (позднее переименованные в вечерние школы) в народе именовались «шаромыги», считались чем-то ужасным, за их партами сидели представители социального дна, порой в состоянии алкогольного опьянения, хотя сейчас они составляли уже не 100 процентов учащихся, а примерно половину аудитории. Теперь же, подчеркивая яркий контраст всего происходящего, рядом с ними занимались дети академиков, дипломатов, журналистов, писателей, т.е. советской элиты, желавшие воспользоваться возможностью проучиться три года. В итоге я решил податься в библиотечный техникум, как посоветовали родители. Папа подсказал мне, что надо рискнуть. По правилам тех лет, если человек заканчивал техникум с отличием, то имел право поступать в вуз, а если нет, то его даже не допускали до экзаменов, отправляя отрабатывать свое бесплатное образование на три года в армию. Благо, закончил обучение библиотечному делу без единой четверки, получив право поступать в вуз. Золотые медали давали право сдавать лишь один экзамен, но я проходил на общих основаниях, по квоте школьников. Повторюсь, папа у меня юрист и логичнее было отправиться по его стопам, но юридический, экономический, философский и еще несколько факультетов МГУ для лиц, не имевших двухлетнего стажа работы, оказались закрыты. Доступными считались исторический, филологический, возможно, еще журфак. Этим шансом я и воспользовался, отправившись на исторический, но мне пришлось сдавать полную квоту: четыре экзамена и по всем получил пятерки. Несмотря на государственный антисемитизм, не принять меня в университет с такими блестящими отметками, они не смогли.

- Выступаю за самоуправление, организованное людьми, но не насаждаемое «сверху», за парковки, бесплатные для жителей района, не за счет газонов, за шлагбаумы, закрывающие дворы, не в ущерб соседям, за благоустройство по просьбам жителей домов, а не спущенное «сверху». Я против уплотнительной застройки, распила бюджета под вывеской показного и ненужного облагораживания территории.

- Если мы о чем и мечтаем, так это о расширении опций местного самоуправления, чтобы в Москве воплощались все пункты 131-го Федерального закона, ибо даже сейчас, когда образовалась Новая Москва, депутаты того же Троицка имеют несравненно больше прав, нежели народные избранники от  «Старой Москвы», где под лозунгом единства и сохранения экономической политики возможности местного самоуправления резко урезали. А в связи с поправками в новую Конституцию, в ней и вовсе появилась формулировка о встраивании местного самоуправления в вертикаль исполнительной власти, что никак не расшифровано, но, боюсь, скоро у нас отберут последние рычаги управления. Добавлю: наш совет входит в число 11 советов Старой Москвы, все-таки сохранивших некоторые государственные полномочия...