Концентрационный лагерь Аушвиц-Биркенау и город Освенцим — стали символом беспощадности нацистского режима, где развернулась одна из самых бессмысленных драм в истории человечества. А слово Аушвиц (или Освенцим) в сознании многих людей является символом зла, ужаса, смерти, концентрацией самых немыслимых нечеловеческих изуверств и пыток.
Так вышло, что Иван Степанович Мартынушкин, будучи русским, советским солдатом, освобождал этот, самый страшный лагерь смерти, попав на фронт в 1943-м году, после окончания Хабаровского пулеметно-минометного училища. Он также принимал участие в боях за Польшу и Чехословакию. После войны наш герой окончил Московский инженерно-физический институт, работал в атомной промышленности, создал семью, у него — две дочери, внуки и правнуки. Ныне ветеран проживает в Москве и говорит, что, конечно же, не хотел бы повторения войны, но готовиться к этому, всегда быть способным защитить свою Родину, просто необходимо. Считаю, мне очень повезло пообщаться с этим уникальным человеком, пусть и на такие страшные темы, как Великая Отечественная война и Холокост.
- Уважаемый Иван Степанович, откуда вы родом? В каком звании служили?
- Родился в с.Пощупово, Рязанской области. На момент освобождения лагеря Аушвиц являлся командиром пулеметной роты 1087 стрелкового полка 322 стрелковой дивизии, старшим лейтенантом. В рядах Красной армии состоял с 1941-го года. В самом юном возрасте, пока мне не пришла пора идти в школу, проживал с бабушкой в деревне, осваивал все деревенские работы. Затем переехал в Москву, в район Чистых Прудов, пошел в первый класс школы, начал учиться. Уже в 30-е годы в СССР постоянно велась речь о войне, поэтому, в нашем учебном заведении, мы проходили боевую подготовку, комплекс «Будь готов к труду и обороне» (ГТО), включающую плавание, преодоление полосы препятствий, стрельбу, бросание гранат, лыжи. После того, как сдашь норму, получаешь значок. Но все каникулы я проводил в любимой деревне, где меня и застала война. Там образовалось очень много крестьян-резервистов, их забирали на фронт в первые дни войны. Вокруг проливалось много слез, я помню массу болезненных проводов, огромное число переживаний провожающих их семей. Никто не знал и не понимал характера происходящего, не имел понятия, как дальше все сложится, всем на душе было очень тревожно и тяжело...
- Как лично вы оказались на фронте?
- Посидел, подумал и решил самостоятельно идти в военкомат, без повестки, без призыва. К счастью, меня взяли. На сборном пункте находился день-два, далее подогнали эшелон, нас погрузили. Куда нас везут– никто нам ничего не говорил, все держалось в тайне, и месяц мы провели в дороге. В итоге, нас привезли на самую крайнюю точку Советского Союза, на озеро Ханка, расположенное на границе с Китаем. В воинской части нас одели, обули по-красноармейски. Так началась моя военная служба на Дальнем Востоке, в нескольких километрах от Манчжурии. По ночам нас поднимали, мы вооружались винтовками и своим ходом двигались на границу, где уже были заготовлены траншеи, которые мы занимали. Боеприпасы наше командование нам не раздавало, опасаясь провокаций и того, что кто-то может случайно выстрелить в сторону японцев. От последних мы находились весьма близко, и если ветер дул в нашу сторону, чувствовали запах их кухонь, слышали японскую речь. А однажды меня вызвали, предложив стать танкистом, и я согласился. Нас направили в г.Ворошилов, а ныне — Уссурийск, где располагалось танковое училище. Приехав, как и полагается, я находился в карантине. Вдруг, ночью услышал шум - гудят моторы танков, какая-то суета. Утром мы проснулись и поняли, что училища уже нет. Его ночью погрузили вместе с материальной частью, с танками, с командованием, со всей бронетехникой и увезли поближе к Москве. Тогда, меня отправили в Хабаровск, в новое Пулеметно-минометное училище, сформированное 27 февраля 1942 года. Младший офицерский состав в нем готовили по четырех и шести месячной программе. Учебное заведение просуществовало до 15 ноября 1945 года, подготовив за годы В.О.В — 1606 офицеров. Закончили училище, сдали экзамены, после чего нам, в торжественной обстановке, зачитали приказы о присвоении звания. Однако на фронт, после окончания училища, никто из нас не пошел. Вместо этого, большую группу молодых офицеров, человек 200, направили в Кемерово, в училище, на курсы совершенствования командного состава. И уже потом, после их прохождения, погрузили в вагоны, а мы точно знали, что едем на фронт.
- Что происходило потом?
- Везли нас очень долго, по пути мы наблюдали страшные разорения, ужасные бедствия советских граждан, полностью сожженные деревни, разгромленные города. Проезжаешь деревню, а стоят только печи и трубы, а под печью собрались жители, в основном – женщины, старики, дети, они вырывали там землянки и жили рядом. А самое главное - выходившие на перрон дети. Несмотря на холодную осеннюю погоду, они стояли босые, в подаренных кем-то телогрейках. Мы отдавали им все, что могли, вплоть до портянок. Когда подъезжали к Днепру, нас засек немецкий самолет. Прозвучала команда – «Будут бомбить, готовьтесь!» И действительно, в какой-то момент над нами пролетели бомбардировщики, зашли по кругу и начали сбрасывать бомбы. Но машинисты у нас были уже опытные, умели маневрировать — то тормозили, то двигались вперед. Нам все же пришлось выбежать из поезда. С одной стороны - лес, с другой – поле, бомбы ложились рядом, появились раненые. Так я прошел первое боевое крещение, почувствовав настоящий запах войны. Командование распорядилось снять нас с эшелона, и мы пешком добирались до Киева, километров 50-60, дойдя до Днепра. Перешли в Киеве на другую сторону, все вокруг пылало огнём, дымились пожары. Далее нас повезли в штаб армии, распределили по дивизиям, оттуда - по полкам. Меня назначали командиром пулеметного взвода.
- Далее?
- В конце октября 1943-го года началась наша подготовка к новому наступлению. Мы находились в нескольких километрах от украинского г. Житомир. Когда стали наступать, приближаться к немцам, те от нас разбегались. Тогда мы стали вести огонь из пулеметов, заняв немецкие траншеи, блиндажи, дабы закрепиться на этом участке. Немцы тоже решили сразу не сдаваться и бросили на нас танки. На наш пулемет шел танк, но немецкая машина провалилась в землянку, в 100 метрах от нас, и нам не пришлось покидать траншею. Так прошел мой первый бой. К вечеру сражение закончилось, и мы отправились отдыхать в какой-то соседний дом. На улице было очень холодно, приближалось католическое Рождество, к которому готовились и немцы. Из тыла им прислали разные деликатесы, шнапс (водку), а поэтому, новый 1944-й год, мы праздновали в захваченных немецких траншеях, в немецких землянках, впервые пробуя их деликатесы. Когда город Житомир был очищен от нацистов, нашей дивизии присвоили звание Житомирской, а 1943-й год уходил в Москве под грохот победных залпов столичного салюта. Вновь началось наше движение вперед, деревня за деревней, город за городом.
- Как вы попали в г.Освенцим и в концлагерь Аушвиц? Вы знали, куда вас направляют?
- Нет, мы не знали, что идем освобождать Освенцим. В начале января началось наше наступление в Польше, и через неделю боев мы освободили Краков, получив дальнейшую команду продолжать движение. Отмечу — перед нами стояла задача освободить Краков без разрушений, поэтому авиацию мы не применяли. Немногие знают, но этот город ждала участь взорванной Варшавы, и можно сказать, его спасли, в том числе, советские разведчики. Там же произошел один яркий эпизод, когда местный житель мне сказал: «Пан-офицер, у меня немцы забрали пианино. Не могли бы ваши солдаты принести его обратно?»
Так вот, продвигались мы с боями, и как-то, после одного боя в городке Освенцим, выбив оттуда немцев, увидели огромное поле, огороженное мощным забором из колючей проволоки. Нам сказали, что за оградой находится лагерь пленных, то есть там — живые люди. Мы остановились, так как не знали, кто находится в заключении, не немцы ли? Тогда, измученные заключенные (евреи) — стали подавать нам знаки руками, понимая, что пришла Красная армия. Выполняя задачу подразделения провести зачистку местности, проверить каждый дом, подвал, погреб, мы с офицерами стали замечать узников, зашли в один барак. Возле него стояла группа людей. Мы с ними друг друга не поняли, прежде не ясно было, на каком они говорят языке. Но главное, они осознали, что пришли освободители, в их глазах читалась радость, они взглядами благодарили нас, показывали на себя и говорили: «Hungary». Таким образом стало понятно, что несчастные — из Венгрии. Вид у них был ужасный, страшный – почерневшие, истощенные скелеты, у которых светились только глаза.
- Что самое страшное из увиденного в Аушвице вам более всего запомнилось?
- Мы заглянули в барак, почувствовав, что в темноте находятся люди. Так и оказалось - эти заключенные были не в состоянии подняться. Как потом выяснилось, перед нашим приходом - всех, кто еще мог как-то ходить, примерно 58 тысяч узников, немцы собрали в колонну и погнали «маршем смерти» вглубь территории, к Германии. О масштабе лагеря мы узнали позже, уже из Нюрнбергского процесса, испытав страшный шок. Оказывается, в октябре 1941-го года туда прибыло 15000 наших воинов-пленных, на которых немцы впервые испытывали газ «Циклон Б», а к февралю из них осталось 60 человек.
- Куда отправились дальше, после освобождения лагеря смерти?
- После лагеря мы вышли на реку Одер, заняли там плацдарм, а меня ранило, из-за этого я находился в медсанбате 2-3 недели. Вскоре вернулся в свою воинскую часть, принял роту, и началось наше наступление на Чехословакию. В одном из таких боев меня снова ранило в плечо, и меня эвакуировали в прифронтовой госпиталь. Однажды утром проснулся, услышав из своей больничной палаты активную стрельбу. С удивлением, не понимая, в чем дело, выглянул в окно и увидел странную картину — наш капитан стреляет из пистолета, а солдаты палят из автоматов. Тогда мне и сообщили, что война кончилась, подписана капитуляция. Так я встретил Победу.
- Всплывает ли сегодня в вашей памяти что-то из военных зарисовок?
- Все, что можно было тогда испытать, мы испытали. Однажды около нас рухнула бомба и ушла в болото, а мы попадали, лежали и ждали, когда она рванет. А она так и не рванула! Таких моментов запомнилась масса. Самый запомнившийся эпизод - первый бой под Житомиром, о котором рассказывал вам ранее. Я был командиром пулеметного взвода, в качестве личного оружия при мне был карабин. Мы шли в атаку, и в какой-то момент я бросил свой карабин, забрав у лежавшего раненого солдата автомат. Видим, как из деревни выбегают полураздетые немцы. Я пытаюсь стрелять, а автомат не дает выстрел. Мне до сих пор снятся сны, что на меня нападают, я хватаюсь за оружие, нажимаю, но ничего не получается. Так и просыпаюсь…
P.S.
Моя беседа с Иваном Степановичем Мартынушкиным состоялась благодаря помощи Леонида Абрамовича Тёрушкина, зав.Архивом НПЦ «Холокост»: «Я давно знаком с Иваном Степановичем. Он всегда вызывал у меня и у всех, кто с ним общался, глубокое уважение. Иван Степанович стал «живым героем» и участником наших выставок «Холокост: уничтожение, сопротивление, спасение» и «Холокост: уничтожение, освобождение, спасение», подготовленных и широко демонстрируемых с 2018-го года».
Автором статьи также использованы ресурсы проекта «Освободители Аушвица» https://osvoboditeli.com/, созданного по инициативе Научно-просветительного Центра «Холокост», педагогов и учащихся.
Цель интернет-платформы «Освободители Аушвица» — сохранение памяти о конкретных судьбах героев и жертв Великой Отечественной и Второй мировой войн, об освободителях и освобождённых. Проект ставит перед собой цель — восстановить конкретные имена и биографии солдат и офицеров Красной Армии, врачей и медсестёр, лечивших освобожденных узников, репортёров и кинооператоров, задокументировавших освобождение самого страшного нацистского лагеря, выяснить довоенные и послевоенные судьбы этих людей, найти новые свидетельства очевидцев тех событий.
Беседовала Яна Любарская
