Дело было после войны. Многолюдный, шумный рынок в Грозном. Прилавки с дарами Кавказа, торг, смех, шутки, беседы... И всё же не смотря на шум и толпу они мгновенно узнали друг друга — бывший полицай из фашистского концлагеря и бывший заключённый. Реакция у гитлеровского холуя была отменной — потому, видно, и выжил! Развернувшись на месте, он кинулся бежать. Зайцем петлял между людей и прилавков. Лицо побелело от ужаса. Узник поспевал за ним, как Малах, Ангел Возмездия. Вот и рынок позади! Ну, держись, предатель! Раз!
Рука цапнула воздух: непомерно легконогий гад изловчился, и сиганул в проходивший мимо трамвай. Трамвай не догонишь...
Узник с горечью смотрел вслед укатившему по рельсам врагу. Что теперь делать? Где искать гадину? Пойти в милицию, в МГБ? Но с ними такие непростые отношения!
На рынок он уже не вернулся: до покупок ли теперь! Человек медленно шёл к дому, его накрыло потоком воспоминаний.
Шавад Елизаров, сын горского еврея Сагадая, родился в 1914 году. На фронт он ушёл в самом начале войны. 24 июня 1941 года, облачившись в гимнастёрку, покинул Шавад жену и родных: враг топтал своими сапожищами землю его страны, и врагу надо было дать отпор. Однако долго повоевать не довелось. В кровавых боях того страшного лета он уцелел, а в сентябре его роту накрыло артобстрелом. Снаряд рванул совсем рядом. Грохота Шавад не услышал. Очнулся как от тяжёлого сна. Сильно болела нога — посекло осколком. Из ушей текла кровь. Контузия. Тело не слушалось. Он сидел и, как при замедленной съёмке, видел приближающихся солдат в чужой форме, говоривших на непонятном языке.
Потом был лагерь — обнесённая колючкой пустошь, где сгрудились под охраной фрицев пленные. Многие — ранены или контужены. Их выстроили, и перед строем, похлопывая себя стеком по сапогу, ходил, ощупывая бойцов Красной Армии колючим взглядом, лейтенант вермахта. Затем он громко сказал что-то по-немецки, будто пролаял. Рядом суетился переводчик, похожий лицом на крысу в очёчках.
— Евреи и комиссары — шаг вперёд! — взвизгнула крыса фальцетом.
Никто не шелохнулся. Шавад тоже остался стоять на месте, напустив на себя равнодушие. Товарищи по несчастью ведали, что Елизаров — горский еврей. Не выдали. Впоследствии Шавад узнал: поиск «евреев и комиссаров» — обязательный ритуал лагерного быта.
Их гнали и везли на Запад. В конце этого пути, наполненного болью, кровью, смертью товарищей и тягостной неизвестностью, ждал, распахнув жадный зёв ворот, настоящий концентрационный лагерь. Вышки с пулемётами, бараки, патрули, злобные сторожевые псы, эсэсовцы и полицаи — всё было на месте.
С детства живя в окружении чеченцев, Елизаров прекрасно говорил на их языке, знал обычаи и традиции. Часто гостил у друзей в горных аулах. Его и записали чеченцем. Определили работать в каменоломню. Тут и привязался к нему этот грек из Гудермеса, позор своего рода. Он подолгу пялился на отбивавшего камень Шавада. Молчал. И его молчание было наполнено злобой.
Однажды полицай преградил тащившему камень Елизарову дорогу, и с мерзкой ухмылочкой сказал:
— Так говоришь, ты с Кавказа, еврей?
— С Кавказа. Но я чеченец.
— Болтай кому другому, жид кавказский!
Шавад откинул камень и схватил полицая за грудки. В глазах у того заметался ужас — он не ждал ничего, кроме покорности от обречённых. Спас полицая, да и Елизарова тоже, удар прикладом по голове — подоспела охрана. Без памяти рухнувшему Шаваду досталось крепко — пришедший в себя полицай принялся бить его ногами. Но не расстреляли. В барак его отнесли на руках друзья. А неугомонный полицай привёл на утренний развод офицера, и стал что-то ему втолковывать по-немецки, тыкая пальцем в направлении Елизарова.
Шавада отвели в соседний барак.
— Кто здесь есть чеченец? — на ломаном русском спросил эсэсовец.
Вперед вышло несколько человек. Один — так настоящий богатырь: в плечах косая сажень, кулаки пудовые, лицо утонуло в густой бороде, взгляд угрюмый.
— Гут, — сказал офицер, окинув богатыря оценивающим взглядом — ты говорить с ним твой язык сейчас, я смотреть.
— Ты кто? — спросил по-чеченски здоровяк, — Хьо мила ву?
Шавад ответил тоже по-чеченски. Он честно рассказал свою историю и добавил:
— Вам решать, что со мной станется.
Богатырь молча кивнул ему, повернулся к офицеру и произнёс неспешно:
— Он чеченец, конечно.
Спасителем Елизарова оказался Хамид из Урус-Мартана. Они стали держаться вместе. Хамида уважали заключённые и побаивалась охрана. Вскоре он добился, чтобы Шавада перевели в его барак.
Но как-то Хамид вдруг исчез. Пропали из барака и ещё несколько чеченцев. По лагерю прокатилась новость — отважные горцы совершили невозможное: ушли в побег! Двоих вскоре поймали. Про судьбу остальных вестей не было.
Более трёх лет провёл Шавад в фашистских лагерях. Он переживал за родных — поди думают, что убили. Его жена и правда получила извещение: «ваш муж, Елизаров Ш. С., пропал без вести». Свободу принесли советские войска, освобождавшие от фашистов Венгрию. Тогда-то и удалось послать весточку родне: жив, свободен...
Однако до свободы было далеко. Начались проверки, сотрудники СМЕРШа решали участь бывших узников фашизма. Елизарова направили в штрафбат. Война близилась к завершению, Гитлер уже маялся в бункере, смотрел на пистолет и на ампулу с ядом. Но гитлеровские дивизии продолжали упорно сражаться. Шавад выдержал и это страшное испытание — схватка с обречённым врагом. Почти все, кто попал в штрафное подразделение вместе с Елизаровым, погибли в первые же сутки боя. Шавад же был словно заговорённый — его даже не ранило. Видно, слышал Б-г молитвы родных и близких о вновь обретённом человеке. Месяц дрался Елизаров в рядах штрафников. Потом — снова бои, но уже в составе регулярных частей. Войну закончил в австрийской столице. И неслись над древним городом звуки рождённого здесь Венского вальса...
Конец войне? Нет. Елизарова отправили через всю Европу, весь СССР на Дальний Восток, разбираться с Квантунской армией японских милитаристов. Лишь в 1946 году Шавад, демобилизовавшись в Харбине, оправился к семье в Грозный — налаживать мирную жизнь. За заслуги в сражениях боец Елизаров удостоился двух медалей: «За победу над Германией» и «За победу над Японией».
Шавада Сагадаевича не стало в 1975 году. Его прах покоится на кладбище в столице Чечни.
Его сын, Михаил, репатриировался в Израиль. Там вырос внук, Павел Елизаров, бережно хранящий память о своём несгибаемом герое-деде.
P.S.
До начала 60-ых местные органы госбезопасности портили жизнь Шаваду и его семье, вызывая бывшего узника фашистских лагерей «для бесед», пугали арестом и делом об измене Родине. Но ветеран стоически перенёс и это.
Когда его расспрашивали о штрафбате, Шавад Сагадаевич отвечал:
— Там были уголовники, подлецов тоже хватало. Были и хорошие, честные люди. Жизнь далеко не всегда справедлива.
После войны Елизаров нашёл в Чечне родовой дом своего спасителя и товарища по лагерю Хамида. От родных отважного горца он узнал — Хамид погиб при побеге.
(по материалам книги Ирины Михайловой «Горские евреи в Великой Отечественной войне»)
