...Но в такой стране, как наша, представьте себе, что народ чего-то хочет, а семь человек, назначенных судьями, отменяют то, чего хочет народ!... В нашей стране это привело бы к революции. Ибо народ скажет: мы будем делать то, что хотим. Я думаю, что наделение судей такими полномочиями — это реакционная вещь. У нас такого быть не может. Общество не примет этого. Кнессет примет закон, который будет опираться на волю большинства, а Верховный суд отбросит его, потому что, по его мнению, он не соответствует какой-то строчке в конституции! Только нация определяет конституцию. Конституция — это то, чего хочет нация после свободных дебатов и суждений, после голосования.
Это слова премьер-министра Израиля, хотя и не того, о котором вы думаете. Это выдержка из речи, произнесенной Давидом Бен-Гурионом 13 июля 1949 года. Он выступал на первом заседании комитета Кнессета по конституции, законодательству и правосудию. Это тот самый комитет, о котором сегодня говорят в новостях, продвигая серию судебных реформ, которые напоминают настроения Бен-Гуриона. На первых общеизраильских выборах в 1949 г. было создано не правительство, а конституционное собрание. Этому собранию было поручено создать конституцию государства. С типично израильской позицией «иийе беседер» («все будет хорошо») собрание решило превратить себя в законодательный орган. Оно приступило к управлению страной, не имея четкого определения того, из кого состоит правительство и как оно должно функционировать. Так родился Кнессет. В своей речи Бен-Гурион изложил причины, по которым он поддержал этот шаг. Он рассматривает, что может означать термин «конституция» применительно к Израилю.
Бен-Гурион рассматривает три варианта:
Под «конституцией» может подразумеваться свод законов, определяющих порядок управления государством. В нем записано, сколько мест должно быть в Кнессете, какова продолжительность срока полномочий Кнессета, есть ли у президента права вето на законы и т.д.. Если это то, что подразумевалось под словом "конституция", то не было необходимости выделять средства на ее создание. К лету 1949 года Кнессет уже принимал законы, определяющие этот тип правления.
Под «конституцией» может также подразумеваться церемониальная декларация ценностей, не имеющая обязательного юридического статуса, как, например, декларация равенства и братства во французской конституции. Или же она может включать утверждение определенных прав, таких как свобода слова и собраний. Бен-Гурион отвергает такого рода декларации как не имеющие отношения к израильской действительности. Декларации ценностей бесполезны, если их нельзя обеспечить. Кроме того, Декларация независимости Израиля уже описывает ценности нашего общества. Утверждение прав необходимо только тогда, когда есть основания полагать, что эти права не обеспечены. Но в Израиле «разрешено делать все, если это не запрещено. А если запрещено, то запрещено». Нет необходимости объявлять вещи неотъемлемыми правами. На практическом уровне вовлечение в эти философские вопросы только отвлекало бы от насущных проблем. Кнессет и так был перегружен работой по созданию и поддержанию нового государства. Или, говоря словами Бен-Гуриона, «это государство теперь требует законов [галаха], а не предания [агада], в котором нет необходимости».
Наконец, «конституция» может означать свод законов, которые имеют приоритет над другими. Это законы, для принятия и изменения которых требуется значительное большинство. Суды, как уже говорилось выше, могут использовать эти законы для отмены законов второго уровня, которые им противоречат. Бен-Гурион отвергает этот вид «конституции» по нескольким причинам. Во-первых, он не понимает, зачем парламентскому меньшинству голосовать за закон, который ограничит его собственную власть, если в будущем оно станет большинством. Почему противники Бен-Гуриона в Кнессете вообще должны принимать такие законы? Во-вторых, Бен-Гурион не понимает, почему его поколение должно связывать руки будущим израильским законодателям. Возможно, его поколение имеет уникальные моральные права как основатели государства. Но это не дает ему права навязывать свою точку зрения будущим поколениям.
Прагматические аргументы Бен-Гуриона имели смысл в свое время. Зарождающееся государство Израиль не могло позволить себе философствовать. Ему предстояло вести экзистенциальные войны, абсорбировать огромные волны иммигрантов и кормить людей. Страна, народ которой выстраивается в очереди за продовольственными пайками и живет под постоянным страхом вторжения, не имеет права мечтать о своем будущем. Но это не значит, что эти мечты, в свое время и в своем месте, менее важны, чем хлеб и безопасность.
Времена изменились. Государство Израиль похоже на громоздкий летательный аппарат, построенный из древних деталей во время их падения со скалы. Его выживание — это чудо. Современные израильтяне обязаны поблагодарить Бен-Гуриона и его поколение за мужество и решимость. Наше маленькое государство процветает. Нельзя сказать, что ситуация идеальна, но Израиль стал жизнеспособной, безопасной и экономически стабильной страной. Летательный аппарат, вопреки всему, вырвался из носового пикирования и достиг относительно стабильной крейсерской высоты. Но это означает, что мы вынуждены ответить на вопрос, которого Бен-Гурион и его поколение избегали. Куда мы идем?
Бен-Гурион утверждает, что агада не имеет значения перед лицом галахи и что декларации ценностей носят поверхностный характер. Эти аргументы справедливы для государства, существование которого извне мотивируется угрозами со стороны врагов. В этом случае предприятие оправдано априори, и главный вопрос заключается в том, как управлять государством наиболее эффективно. Декларация независимости отражает такое положение вещей. Большая часть ее текста оправдывает существование Израиля с внешней точки зрения. Мы заслужили государство, потому что были изгнаны с этой земли, из-за Декларации Бальфура и из-за Холокоста. В декларации есть несколько фраз о свободе, справедливости, мире и равенстве. Но эти краткие высказывания вряд ли можно считать видением нации в ее государстве. Если мы считаем, что государство Израиль оправдано по причинам, отличным от Холокоста, то мы должны четко обозначить эти причины. Если мы считаем, что у нашей нации есть цель более амбициозная, чем борьба с постоянными экзистенциальными угрозами, то мы должны определить эту цель как наш ориентир и взять на себя обязательство следовать ей. В этом и заключается функция того, что Бен-Гурион называет агадой. Это история, которую мы рассказываем себе о том, кто мы такие и в чем смысл существования этой страны. Без этой истории наши горы галахи теряют смысл. Тогда мы оказываемся во власти внешних сил, в том числе наших врагов, которые оправдывают наше существование и диктуют цели нашего национального стремления.
Ценности, лежащие в основе нашей национальной истории, становятся конституционными законами. Бен-Гурион задал хороший вопрос. Зачем оппозиции соглашаться на закон, который ограничит ее власть, когда она станет большинством? Возможно, она согласится на закон, нарушение которого лишит нас возможности признать себя одним и тем же государством или народом. Конституционные законы — это договор, который мы заключаем друг с другом о том, в какой стране мы обязуемся жить, несмотря ни на что. Эти законы закрепляют эти ценности и защищают их от воли преходящего народного большинства. Правительства того или иного типа приходят и уходят, но все они привержены общему видению.
Сегодня политические блоки в Израиле стоят друг за друга горой. Каждая сторона стремится отстаивать «демократию», работая при этом с совершенно разными определениями этого термина. Ясно одно. Это государство не может существовать, если огромная часть населения чувствует, что живет под принуждением правительственного института, который стремится их достать. Неважно, является ли этот институт Верховным судом или Кнессетом. Чтобы выжить, нам необходимо уравновешивать волю большинства с ценностями и видением нации на более высоком уровне. Приверженность этим ценностям удерживает большинство от необузданной власти. Уверенность в этих ценностях является причиной того, что меньшинство соглашается с правлением большинства. Это работает только в том случае, если эти ценности принимаются свободно, и только если мы можем доверять друг другу в их соблюдении. Именно поэтому решения такого рода должны приниматься на основе широкого консенсуса.
Предложенный президентом Герцогом план диалога заслуживает похвалы, и мы должны следовать ему или чему-то подобному. Однако это все равно, что пытаться жить в браке, используя контракт. Без общей цели центр не удержится. Чего мы действительно ждем, так это дня, описанного пророками: «После сего изолью дух Мой на всякую плоть; сыны ваши и дочери ваши будут пророчествовать; старики ваши будут видеть сны, и юноши ваши будут видеть видения» (Йоэль, 3:1). В той мере, в какой мы можем мечтать вместе, мы можем жить вместе.
Политические нормы, которые поддерживали функционирование нашего государства со времен первого правительства Бен-Гуриона, исчезли. Мы можем позволить инерции втянуть нас в хаос, гражданскую дисфункцию и другие ужасные вещи. Или мы можем посмотреть на этот момент как на призыв начать отвечать на вопросы, которые Бен-Гурион отложил на потом. Почему существует государство Израиль? За что оно выступает? Куда оно движется?
Times of Israel, перевод Якова Скворцова
