В день смерти писателя Меира Шалева я была в лесу, недалеко от моего дома в долине Эла, собирала дикий шалфей и мальву, бродила среди растущих там терпентиновых, оливковых и фиговых деревьев. Меир Шалев написал обо всем этом в книге «Мой дикий сад: заметки из писательского Эдема» (2020), иллюстрированных мемуарах, опубликованных издательством «Шокен», которые я имела честь перевести на английский язык с иврита.
Работая над переводом, я многое узнала не только о деревьях и растениях, произрастающих в Израиле, но и о корнях иврита. Он писал точно и глубоко; переводить его — значит, осторожно, шаг за шагом идти по пути мелодии и смысла. Мастер слова, Меир Шалев глубоко вгрызался в почву языка, который он так любил, обнажая слои земли, пронизанные библейскими и мифическими смыслами.
Библейская смоковница, например, дает в «Моем диком саду» повод для лингвистических размышлений: «На иврите, кстати, глагол לִרְאוֹת (le'erot), "собирать плоды со смоковницы", происходит от слова אוֹר (orr), что означает "свет", потому что плоды смоковницы нужно срывать с первыми лучами солнца. Вставать рано очень важно, потому что в те времена, когда был придуман этот чудесный глагол, не было холодильников, а на рассвете инжир прохладный, росистый и гораздо вкуснее...». Меир Шалев напомнил мне, что смоковница живет очень долго, и, как он мудро заметил, «то, что сегодня безвкусный политический иврит называет "миром и безопасностью", когда-то было описано на иврите замечательным выражением: "Каждый человек сидит под своей виноградной лозой и под своей смоковницей"». На самом деле, мы, скорее всего, сидим под виноградной лозой или смоковницей, посаженной кем-то другим, и мы должны это признать.
Меир Шалев выращивал и виноградную лозу, и смоковницу в своем собственном саду в Изреельской долине, недалеко от Нахалала, деревни, где он родился и где теперь его последнее пристанище. Он переехал туда из Иерусалима в возрасте девяти лет и именно здесь выучил названия деревьев и растений.
Городской мальчик, он не мог сравниться с местными детьми, которые ко второму классу знали сто двадцать разновидностей флоры и фауны. В тот первый школьный год он занял последнее место в конкурсе «День дерева», несмотря на то, что мама после школы строго проводила с ним уроки природоведения. На следующий год, сказал он мне, когда я переводила эту главу, он выступил лучше.
Он прислал фотографии из своего сада, чтобы мне было легче определять цветы. Я проводила часы в библиотеке Еврейского университета на горе Скопус, перелистывая энциклопедии и ботанические справочники. Сегодня, проезжая по шестому шоссе, я легко узнаю кусты вьюнка, цветущие розовым цветом на обочинах, и пурпурный эспарцет, оттесненный развязкой Шореш на крутом подъеме к Иерусалиму.
Меир Шалев знал, что в каждом семени заключен целый мир, и ни одно из них не должно пропасть зря. Я думаю о нем, представляя, как несколько лет назад он останавливал свою машину, выкапывал корни и семена и аккуратно пересаживал их в Изреельской долине, пока по ней не прошелся бульдозер, чтобы расчистить место для шоссе.
Последняя книга Меира Шалева «Не говори своему брату» рассказывает о красоте и суровости жизни в Израиле. Недавно я закончила перевод этого романа, и его слова неизгладимо отпечатались в моей памяти. Эта книга — резкий поворот в сторону от всего, что он написал, новое направление, которое сегодня кажется ироничным. Это в основном диалог, рассказывающий историю Итамара Дискина, чрезвычайно красивого, чрезвычайно близорукого израильтянина, который живет в США и возвращается каждый год, чтобы провести время со своим старшим братом Боазом. Это история любви и тоски не только по друзьям и семье, но и по Израилю, тоски по ушедшим лучшим дням, любви, которую он постоянно питал к любимой женщине, и их последних минутах вместе.
«И как быстротечна мысль», — пишет он с удивительным лиризмом. «В ту долю секунды, когда мои губы прильнули к ее щеке, во мне поднялось воспоминание о нашем первом поцелуе, у той самой двери, после чая с лимоном и жареным миндалем в той самой квартире, и о том смехе, каким мы смеялись из-за умершего дедушки ее соседки».
Я думаю сейчас о диком саде Меира Шалева и о своем собственном, залитом дождем, проносящимся над великолепно зелеными просторами Израиля. Я написала ему на прошлой неделе, рассказывая, как прекрасен мой сад и как цикламены все еще цветут на низких склонах недалеко от дома. Он не ответил — было уже слишком поздно. Тогда я вспомнила его слова: «Достаточно выйти в этот дикий сад и пройтись по нему с открытыми глазами». Конечно, он имел в виду не только свой собственный сад, но и весь мир.
Покойся с миром, которого ты так желал, Меир Шалев!
Times of Israel, перевод Виктора Шапиро
