В странах Европы вводятся ограничения на ритуальный убой скота, что ставит под удар положение соблюдающих иудеев и мусульман. Действительно ли забота о животных является мотивирующим фактором?

В последнее десятилетие в Европе все чаще возникают дебаты, инициированные в основном защитниками прав животных и окружающей среды, ставящие вопрос о возможности запрета религиозного ритуального из милосердного отнлшения к скоту. Эти дебаты вызвали беспокойство среди евреев не только в Европе, но и в Израиле и Северной Америке, поскольку запрет означает для них (и для многих мусульман) уход с рынка единственного вида мяса, которое они могут есть.

Евреям трудно не увидеть, что за аргументами против страданий животных скрывается хитрое лицо антисемитизма, который всегда умел прикрываться популярными в тот или иной момент идеями. Этот страх вполне обоснован, но мы должны помнить, что он не должен заслонять собой правовые, политические и экономические аспекты проблемы. Ведь если посмотреть под правильным углом, то кажущийся мелким спор о ритуальном убое расширяется, превращаясь в призму для лучшего восприятия того, как континент и культура разрываются между противоречивыми ценностями.

I. Плотоядный вызов

Чтобы понять чувствительность еврейских общин к проблеме ритуального забоя скота, полезно обсудить некоторые основные представления об их отношениях с животными в целом и с мясом в частности. Эти отношения поразительно близки. Согласно книге Берешит, человек изначально был создан Богом вегетарианцем: «в Эдемском саду всякое зеленое растение должно быть пищею». (Позже, однако, употребление мяса стало неотъемлемой частью еврейского культа.)

Во-вторых, Тора строго запрещает жестокое обращение с животными. Человеку запрещено отрезать конечность живому животному и есть ее. Евреи также обязаны кормить животных раньше себя, облегчать их страдания и вообще причинять им как можно меньше боли. Они должны давать им отдых в шаббат, и запрещено надевать на животных намордники, чтобы помешать им питаться во время работы. Запрещается запрягать вместе вола и осла.

Далее, именно спасая животных в своем ковчеге, Ноах открывает для себя смысл человеческого состояния: ответственность. Действительно, разрешение есть животных было дано человечеству только после потопа и только при условии, что кровь, считающаяся носителем жизненной силы, не будет употребляться в пищу. Этот запрет на кровь является центральным в иудаизме.

Позже появились дополнительные предписания. После исхода из Египта евреи узнали, что им разрешено есть мясо только определенных млекопитающих, таких как коровы и овцы, которые имеют раздвоенные копыта и жуют жвачку, и что они могут употреблять в пищу тех конкретных животных, которые были разрешены для жертвоприношения в скинии. Затем, после вступления в землю Израиля, евреям было разрешено есть «во всяком желании души своей», то есть даже животных, зарезанных вне скинии и вне Храма. В этот момент служба в Храме стала в первую очередь жертвенной.

Жертва (корбан) ни в коем случае не была приношением Богу в обмен на блага. В большинстве случаев это была жертва за грех (корбан ḥa-тaт), которая заключалась в том, чтобы после неумышленного нарушения закона примириться с самим собой и приблизиться к Богу посредством акта отдачи. Мясо животных, зарезанных во время этого служения, делилось с теми, у кого не было земли и, следовательно, основных пищевых ресурсов: жрецами (коэнами), отвечавшими за ритуальное окропление кровью.

Имели ли эти жертвоприношения педагогическую цель, позволяя евреям понять, что предмет жертвоприношения может быть предназначен только для других, а не для божества, которому он не нужен, и что материальные потребности их собратьев должны быть их собственными духовными потребностями? И что, между прочим, такой образ жизни составлял абсолютное отличие от окружающих народов, приносивших жертвы своим идолам? Именно это предположил Маймонид в «Морэ невухим». Имели ли жертвоприношения катарсическую функцию, предотвращая насилие путем перенаправления «агрессивных тенденций на реальные или идеальные жертвы, одушевленные или неодушевленные, но всегда не могущие быть отомщенными», как предполагали раввин Йосеф Альбо в «Книге принципов» и французский философ Рене Жирар? Каким бы ни был ответ, забой скота, с точки зрения иудаизма (хотя, конечно, это дискутируется), остается ненормальным актом, уступкой несовершенному миру, который закончится в мессианскую эпоху, когда человечество вернется к своему первоначальному вегетарианству. На основании этого раввин Авраам Исаак Кук ел мясо только в шаббат — исключительное событие для исключительного дня.

Тем временем евреи разработали чрезвычайно подробный во всех деталях метод забоя скота, который отвечает двойному требованию: гарантировать, что мясо животного не содержит крови, и максимально ограничить его страдания. Это происходит путем перерезания трахеи, сонных артерий и яремных вен одновременно и без давления. Таким образом, выливается около 70 процентов всей крови животного. Однако, если животное предварительно оглушить, как это сейчас принято при некошерном забое, выльется только около 30 процентов крови. Отсюда важность состояния сознания животного во время кровотечения. Существует также запрет на употребление в пищу седалищного нерва животных в память о поединке библейского праотца Яакова с Богом, описанном в книге Берешит. Тема эта настолько важна, что ей посвящен целый талмудический трактат — «Хулин».

Отсюда следует, что мясник (шойхет), далекий от того, чтобы быть исполнителем грязной работы общины, должен быть ученым. Это невозможно объяснить тому, кто рассматривает бойню исключительно как превращение животного в объект потребления человеком. Жертвуя жизнью, чтобы накормить других, шойхет несет ответственность перед теми, кто будет есть мясо животного, за то, чтобы его потребление соответствовало нормам Галахи. Ему требуется восемь лет тренировок, чтобы научиться изменять статус животного действием, которое не овеществляет его, а освящает — то есть отделяет его от материального мира и направляет в духовное царство. Без обряда и соответствующего благословения бойня была бы убийством, точно так же, как без предварительного еврейского благословения потребление любого продукта природы является воровством.

Придавать всему смысл, вводить человека в мир, где этого не существует, характерно для еврейского подхода к любому деянию, включая убийство, одно из самых унизительных из всех. В традиционных ашкеназских общинах шойхет, поскольку он совершил самое бесчеловечное действие, допускаемое человеческим сообществом, должен был компенсировать это самым гуманным из возможных действий: долг гостеприимства лежал на нем в первую очередь.

После того, как животное было моментально убито шойхетом (действие, называемое на иврите «шхита») и кровотечение прекратилось, специалист (бодек) проверяет определенные органы, чтобы убедиться в кошерности животного. Если животное не было живым на момент забоя или если на органах имеются признаки серьезного заболевания, оно считается падалью, запрещенной к употреблению. Сегодня животные, признанные непригодными для употребления в пищу евреями (таковыми оказываются более 50 процентов), возвращаются в обычную мясоперерабатывающую систему, как только ветеринар дает свое разрешение. (То же самое делается для задних отделов, содержащих седалищный нерв.) Вполне возможно, что эта одержимость ритуальным откачиванием крови лежала в основе обвинений христиан в еврейских ритуальных убийствах, повторяющихся со времен Средневековья. Действительно, в христианском мире убийство животного, в лучшем случае наделенного материальной душой, является довольно банальным явлением; оно не ставит никакого другого вопроса, кроме как ограничить насилие тем, что строго необходимо, чтобы не привить человеку вкус к нему.

Мусульмане, с другой стороны, позаимствовали свой подход у евреев, максимально очеловечив убийство животного и взывая к Богу, чтобы он даровал им разрешение убить его. Однако в исламе вы не найдете такого строгого кодекса правил, как в иудаизме, относительно подготовки мясника и способов убийства. Исламский ритуальный забой путем перерезания горла (забх) или вонзания лезвия в надгрудинную ямку (нахр) проще, чем шхита. Он не предполагает какого-либо контроля за животным до и после смерти, никаких уточнений качества орудия убийства и никакой профессионализации функций забойщика. Любой мусульманин может зарезать животное, если он соблюдает основные критерии веры, совести и морали. Способы уменьшения страданий животных оставлены на личное усмотрение. До великого возрождения ригоризма в исламе в 1980-х годах многие мусульманские руководители в развитых странах даже разрешали употребление в пищу животных, забитых методами, приемлемыми для других представителей традиции «людей книги».

Для широкой европейской общественности и особенно для европейских судей еврейские и исламские методы ритуального убоя относятся к одной и той же категории. На самом деле они очень разные. Это недоразумение и его последствия будут рассмотрены ниже.

Пробуждение определенной социальной чувствительности к особенно жестоким практикам на скотобойнях произошло недавно; до 19 века в Европе только евреи уделяли какое-либо внимание защите животных. Следует иметь в виду, что забивание камнями или публичное истязание животных было обычным уличным зрелищем в Европе вплоть до 18 века. В конце 20-го и особенно в 21-м веке эта чувствительность значительно возросла, в частности, из-за повторяющейся серии скандалов, таких как распространение коровьего бешенства. Потребители становятся все более внимательными к методам производства. Это привело к еще более строгому контролю за условиями производства всех пищевых продуктов и разработке новых технологий, позволяющих ограничить страдания животных, предназначенных для убоя. А это, в свою очередь, означает, что европейцы больше не считают еврейский ритуальный забой излишне вычурным производством, а действительно формой жестокого обращения с животными, хотя до 1960-х годов очень немногие люди в Европе вообще интересовались этим вопросом.

Все изменилось с массовым увеличением мусульманского населения за последние несколько десятилетий. Сегодня мусульмане составляют 7 процентов населения Европы — около 50 миллионов человек. Возрождение ислама за это время, радикализация общин помогли вернуть ритуальный забой в повестку дня европейской общественности. Это явление также коренным образом изменило рынок мяса, особенно с учетом того, что Европа экспортирует значительное количество мяса в исламские страны, которое, следовательно, должно быть ритуально забито перед отправкой. На рубеже веков мировой рынок халяльных продуктов оценивался в 150 миллиардов долларов в год — огромная цифра, которая дает некоторое представление о том, почему европейские производители могут быть заинтересованы в экспорте мяса.

Жертвенный обряд Аид-эль-Кебир сыграл особую роль в трансформации общественного мнения. В память о принесении Ибрагимом (Авраамом) в жертву барана вместо своего сына каждый отец-мусульманин должен сам убить животное, хотя многие предпочитают делегировать исполнение этого обряда другим. Затем треть мяса раздается на благотворительность нуждающимся. Поскольку на европейских скотобойнях недостаточно места для удовлетворения столь широкого спроса, поскольку участникам мужского пола не хватает навыков или опыта в забое скота, и поскольку в целом в ситуации отсутствуют обычные юридические и санитарные меры предосторожности, праздник Аид-эль-Кебир предлагает европейцам зрелище ежегодной бойни, проводимой в отвратительных условиях. Организации по защите животных выразили протест, и европейские государства постепенно были вынуждены принять соответствующие меры, создав временные скотобойни, отвечающие минимальным техническим требованиям, чтобы избежать сцен жертвоприношения на полях или задних дворах. Тем не менее, эти места, в свою очередь, вызвали гнев активистов по защите прав животных, которые пытались запретить их. Однако в 2015 году бельгийский судья отказал, сославшись на свободу вероисповедания и на то, что мусульмане стремятся избегать страданий животных и соблюдать требования общественного здравоохранения.

II. Пределы правовой базы

Основное беспокойство, которое возникает по поводу ритуального забоя, связано с состоянием животного в момент смерти: прежде всего, находится оно в сознании или нет. Таким образом, во второй половине 20-го века законодатели по всей Европе постепенно приняли принцип оглушения перед убийством, который запрещен в иудаизме. Цель состоит в том, чтобы максимально ограничить неизбежные страдания животного, хотя соображения гигиены, безопасности пищевых продуктов и работников забоя также играют свою роль. Еврейскому ритуальному забою, который, само собой разумеется, составляет крайне незначительную долю среди всех забоев животных на континенте, было разрешено продолжаться в силу статуса юридического исключения, одобренного на протяжении десятилетий Европейской конвенцией о защите животных при убое.

Тем не менее, статус исключения не является статусом права, и в прессе все чаще ставятся под сомнение еврейские исключения и меняется отношение судей, в ответ на что еврейская община становится все более нервозной. В 2019 году Суд Европейского союза, в функции которого входит толкование законодательства ЕС и обеспечение его единообразного применения во всех государствах-членах, пришел к выводу, что законодательство ЕС не позволяет маркировать как «органические» продукты из животных, которые были забиты без предварительного оглушения. Подразумевается, что благополучие животного учитывается в каждый момент его жизни, включая последний, а не просто в том, как его растят и кормят. Таким образом, он спонтанно расширил понятие «органический» далеко за пределы того, что, по мнению людей, оно означает.

ЕС объявил, что собирается уделять больше внимания борьбе с антисемитизмом. Чтобы доказать свои добрые намерения, он начал год с того, что поддержал запрет на центральный еврейский ритуал. Другое решение, вынесенное Европейским судом 17 декабря 2020 года, вызвало еще большую озабоченность в еврейских общинах. В постановлении было объявлено, что защита благополучия животных, предусмотренная одним из основных договоров Европейского союза, должна при определенных обстоятельствах уступить место еще более фундаментальной цели: гарантированию религиозных свобод и убеждений. Тем не менее, в конце концов Суд постановил, что решение правительства Фламандии санкционировать ритуальный забой только после оглушения обеспечит «справедливый баланс между благополучием животных и свободой отправления религиозного культа». Это странная формула, поскольку в ней вообще нет баланса, ведь для евреев и большинства мусульман употребление в пищу мяса животных, которых оглушили перед забоем, просто запрещено. Таким образом, Центр Симона Визенталя постановил, что это судебное решение было одним из десяти худших антисемитских происшествий во всем мире в 2020 году. По иронии судьбы, ЕС объявил, что в 2021 году собирается посвятить больше усилий борьбе с антисемитизмом. Чтобы доказать свои добрые намерения, он начал год с того, что поддержал запрет на один из главных еврейских ритуалов.

Отвечает ли за это ЕС? Или отдельные государства-члены сохраняют свой суверенитет в этом вопросе? Применяются оба подхода. Государства остаются суверенными — до тех пор, пока их действия не нарушают законодательство ЕС. Поэтому государствам надлежит решить, хотят ли они разрешить евреям и мусульманам воспользоваться исключением. Поскольку процесс принятия решений в государствах демократичен, большинства голосов в национальных парламентах достаточно, чтобы отменить религиозное исключение и запретить ритуальное убийство.

Что неизбежно означает, что государство освобождения, а не государство права, не будет достаточно сильным, чтобы защитить ритуальный забой. Многие государства уже переходят к запрету. Швейцария, Швеция, Норвегия, Исландия, Дания, Словения, шесть австрийских земель и бельгийские регионы Фландрия и Валлония не допускают никаких исключений из этого требования. Эта идея также набирает обороты в Германии, Великобритании и Нидерландах. В Польше Верховный суд отменил свой собственный запрет на ритуальный забой скота, введенный в 2012 году, в 2014-м — после апелляции Союза еврейских общин по соображениям свободы вероисповедания. Экономические ставки высоки, поскольку Польша является одним из основных экспортеров кошерного и халяльного мяса не только в Европу, но и в Израиль и Турцию. Производственная цепочка борется за сохранение этого рынка стоимостью более 5 миллиардов долларов, но парламент продолжает возвращаться, чтобы положить этому конец. Есть, по крайней мере, одно исключение: в Финляндии комитет по конституционному законодательству в этом году проголосовал во имя свободы вероисповедания против законопроекта, запрещающего кошерный и халяльный забой скота.

Эволюция европейского отношения продиктована, с одной стороны, убеждением в том, что ритуальный забой жесток, а с другой — идеей о том, что закон призван воплощать ожидания общества в данное время и в данном месте в нормативную форму. Для евреев эта вторая позиция является абсурдом: закон должен быть отражением универсального и абсолютного принципа, который не обязательно приспосабливать к вкусам современности. Что касается первой идеи, то дискуссия носит сложный характер. Некоторые из вопросов в нем связаны с социально-техническим контекстом скотобойни — способ механизации работ, темп работы, ноу-хау и инструменты забойщиков, ограничительные устройства и так далее, все это влияет на благополучие животных. Здесь мы сосредоточимся на паре основных вопросов. Первый касается реальности страданий во время забоя скота, а второй касается выбора того, какой принцип должен преобладать: благополучие животных или свобода вероисповедания.

В 19 веке наблюдатели все еще считали еврейский забой более гуманным, чем обычный. Сегодня светские ученые и эксперты утверждают обратное. По их оценкам, млекопитающие могут оставаться в сознании в течение двух-шести минут страданий после забоя, в то время как еврейские и мусульманские эксперты полагают, что они теряют сознание через десять-пятнадцать секунд. (забх, который менее скрупулезен, чем шхита, немного продлевает агонию). Таким образом, в 2019 году Суд Европейского союза постановил, что методы забоя без предварительного оглушения не эквивалентны методам забоя после оглушения с точки зрения обеспечения высокого уровня благополучия животных во время забоя.

Чтобы понять суть дискуссии, важно знать, что на скотобойнях используются три метода оглушения. Первый — механический: прокалывание черепа металлическим стержнем (процедура, которая, в случае небрежности, причиняет большие страдания). Согласно исследованиям Французского национального института агрономических исследований, частота таких ошибок при забое овец составляет от 2 до 54 процентов, а у крупного рогатого скота — от 6 до 16 процентов. Второй метод оглушения, предназначенный в основном для овец и птицы, заключается в приложении электрического тока к голове, процесс, известный как электронаркоз. Третий метод, в основном используемый для свиней, включает вдыхание углекислого газа, который вызывает удушье в течение нескольких минут.

Как показывают эти описания, слово «оглушение» здесь почти эвфемизм. Когда животных бьют по голове или безжалостно удушают, их страдания удваиваются — они становятся жертвами двух жестоких актов вместо одного. Известный профессор зоологии Темпл Грандин даже обнаружила, что телята испытывают больший стресс, когда перед их лицом размахивают электрошокером, чем когда их забивают кошерным способом.

В конце концов, оглушение — это в большинстве случаев убийство под другим названием. Человек не переживает перфорации мозга или нескольких минут отравления газом. Электронаркоз (процесс введения животного в ступор путем пропускания электричества через его мозг) позволяет использовать метод оглушения, который теоретически обратим. Но на самом деле обратим не всегда: в процессе многие животные умирают от поражения электрическим током.

Все это означает, что оглушение не только вдвойне жестоко, поскольку оно убивает, но и не является допустимым методом ритуального забоя. Это, безусловно, неприемлемо для евреев. Для мусульман это немного более непонятно. Некоторые мусульмане принимают электронаркоз, потому что мусульманское законодательство расплывчато описывает специфику этого предмета.

Относительно оглушения ведутся дебаты, которые, по мнению некоторых, предлагают пространство для компромисса. В Австрии, Эстонии, Греции и Литве немедленное оглушение после кровотечения, а не до него, используется (фактически, является обязательным) для обезболивания животного в последние секунды его страданий. Во время дебатов, предшествовавших голосованию по вопросу забоя скота в парламенте региона Брюссель, представитель исламской общины заявил, что оглушение после надреза (а также электронаркоз) является приемлемым компромиссом для бельгийских мусульман. Некоторые еврейские общины, принадлежащие к течению консервативного иудаизма, также приняли это как компромисс. (Приверженцев реформистского иудаизма, как правило, это не особо волнует, поскольку они отвергли обязательный характер еврейского закона в целом и правила кашрута в частности.). Но представители ортодоксального иудаизма, похоже, не желают идти по этому пути, потому что они не уверены, что закон будет соблюдаться. животное будет истекать кровью так же обильно. Они также не считают, что у них есть моральное право подвергать сомнению традицию, которой несколько тысяч лет, учитывая нормативную роль традиции в еврейском праве.

В любом случае, объясняя евреям и мусульманам, что они должны прекратить ритуальный забой, потому что оглушение обратимо, вводя технические условия, такие как размер лезвия, качество режущей кромки или способ перемещения животного после кровотечения, европейские законодатели (которые реагируют на общественное мнение и вторят ему) думают, что они действуют логично и справедливо. Поскольку животное не умерло после электронаркоза, утверждают они, забой становится совместимым с еврейским законом.

Именно здесь возникает существенная проблема, которую широкая европейская общественность отвергает, но которая, тем не менее, очевидна: депутаты вмешиваются в нормы Галахи. Они не просто говорят, что религиозные традиции или свобода совести должны отойти на второй план по сравнению с защитой животных, но и берут на себя решение о том, какие компромиссы должен допускать иудаизм. Таким образом, они вторгаются внутрь религии и фактически определяют саму еврейскую идентичность, что противоречит не только еврейскому закону, но и принципу отделения религии от государства. Шимон Коэн, директор кампании Shechita UK из Лондона, которая лоббирует протесты против запрета шхиты, выразил широко разделяемое еврейскими общинами удивление тем, что светский суд может или должен взять на себя право указывать людям, могут ли они исповедовать элементы своей веры и как именно.

Европейские законодатели не просто говорят, что религиозная традиция должна отойти на второй план по отношению к защите животных — они берут на себя решение о том, какие компромиссы должен допускать сам иудаизм.

Более того, любое оспаривание шехиты или ограничение процедур ритуального забоя скота является способом уменьшения еврейской автономии и посягательства на способность еврейских общин к самоорганизации. Этот очевидный факт не ускользнул от внимания Государственного совета Бельгии, для которого «в принципе не является задачей государственных властей выносить суждения о законности религиозных убеждений или о способах их выражения, и поэтому они не играют никакой роли в оценке теологической правильности религиозных убеждений, убеждений верующих или определенных течений религии». Конечно, в регионе Валлония депутаты проигнорировали это. Они даже проигнорировали усилия президента Израильской консистории (официального представителя еврейской общины при правительстве Бельгии), который зашел так далеко, что предложил, чтобы мясники больше назначались не консисторией, а региональным государственным органом, подтверждающим их компетентность. (Идея состояла в том, чтобы сохранить кошерный забой скота, но дать бельгийским депутатам почувствовать, что они хозяева процесса.)

Поэтому, если мы хотим спасти ритуальный забой, евреи Европы должны срочно работать над тем, чтобы убедить общественность, депутатов парламента, которые ее представляют, и судей, которые толкуют закон, в том, что обычное потребление пищи в соответствии с религиозными критериями должно рассматриваться как религиозная практика и должно определяться представителями конфессии, а не кем-либо другим.

В резолюции 2019 года Европейский парламент обошел этот вопрос стороной. Он призвал государства-члены «внедрить программы забоя животных на скотобойнях, соответствующие религиозным нормам, принимая во внимание, что значительная доля экспорта живых животных предназначена для рынков Ближнего Востока», а также призвал Комиссию «обеспечить оглушение животных, без исключения, перед религиозным ритуальным забоем во всех государствах-членах».

Это противоречие не смутило членов Европарламента. Но это очевидно для многих других, более осведомленных участников. На протяжении многих десятилетий европейские юристы и судьи находились в противоречии с законодателями, которые выражали в своих парламентах ожидания общественного мнения. Первые защищали свободу вероисповедания и выступали за сохранение освобождения от религиозных ограничений, поскольку считали, что их миссия, определенная в основополагающих текстах Европейской конвенции о правах человека и гражданина, заключается в защите меньшинств от тирании большинства.

Сегодня эта плотина прорвана. Европейские суды постепенно отходят от защиты свободы вероисповедания в сторону определения для себя рамок для методов ритуального убийства. Аналогичным образом, они переходят от абсолютной лояльности к нейтралитету в оценке обязательного характера ритуального убийства без оглушения к оценке обоснованности и легитимности религиозных верований, а также методов их выражения.

И последнее, но не менее важное: изменилась ориентация ключевых европейских правовых текстов по этому вопросу. Вопреки своему названию, реальной целью директивы 1993 года «О защите животных во время забоя» было, прежде всего, внедрение неискаженной свободной конкуренции на едином европейском рынке путем установления общих стандартов, «чтобы обеспечить рациональное развитие производства», а затем гарантировать безопасность пищевых продуктов. Другими словами, основная идея заключалась в том, что методы забоя скота не должны служить техническими барьерами для торговли по всему континенту, и что защита животных является второстепенной целью. Хотя защита животных по-прежнему не является четкой целью таких текстов и договоров, общественное давление вынуждает вчитываться в них, подчеркивая их уязвимость.

III Идеология, стоящая за законом

Европейские противники ритуального забоя скота иногда осуждают эту экономическую реальность как нечто такое, что делает всех потребителей «сообщниками» еврейских и мусульманских общин и практик. Отчасти они правы. Помните, что большая часть животных, забитых по правилам шхиты, в конечном итоге объявляется непригодной для употребления евреями. То же самое относится и к задним половинам кошерных туш, из которых седалищный нерв давно не удаляют. Мусульмане, со своей стороны, тоже часто отдают предпочтение передним половинам туш, отдавая задние половины другим. Таким образом, значительное количество мяса, подвергнутого ритуальному забою, неизбежно попадает в каналы поставки обычного мяса без какой-либо конкретной маркировки. Таким образом, потребители не могут знать, получено ли их мясо от животных, забитых без предварительного оглушения. С 1980-х годов эта практика позволила многим небольшим скотобойням стать экономически жизнеспособными.

К сожалению, такая структура рынка, отсутствие исламского консенсуса по определению понятия «халяль» и простота получения разрешения на ритуальный забой скота — все это привело к чрезмерному распространению освобождения от оглушения. Эти злоупотребления продиктованы экономическими мотивами, не связанными с религиозными требованиями соответствующих общин. Для многих скотобоен главное — иметь только один канал производства и получать от него максимальную отдачу, независимо от конечного назначения мяса. Это не противоречит закону прямо, но играет с законностью, поскольку среди тех, кто действует таким образом, много недобросовестных халяльных мясников, которые знают, что злоупотребляют законным исключением для ритуального забоя скота. В частности, в цепочках забоя овец и птицы максимальная скорость означает максимальную прибыль и максимальные страдания. Иногда они даже не дожидаются смерти животного, чтобы начать его разделывать.

С одной стороны, из-за неряшливости этой части цепочки поставок многие потребители-мусульмане предпочитают мясо, забитое по более четким и высоким стандартам, опасаясь употребления мяса, неправильно забитого на этих недобросовестных скотобойнях. С другой стороны, некоторые потребители-неевреи и немусульмане возмущены возможностью неосознанного потребления мяса, приготовленного не по тем стандартам, которые они предпочитают и ожидают. Это ожидание было создано самими европейскими властями. Европейская комиссия пишет, что «государства-члены должны обеспечить, чтобы мясо [животных, убитых без оглушения] не попадало на общий рынок, в том числе с помощью соответствующих механизмов маркировки и отслеживания». Это желание совершенно законно, поскольку именно этого требуют потребители. По крайней мере, так хотят заставить нас поверить сторонники маркировки, хотя исследование, проведенное в 2015 году той же Европейской комиссией, показало, что «для большинства потребителей информация о способе убоя не была важным вопросом, пока она не была доведена до их сведения». Отсюда и энергия, затраченная группами защиты животных на доведение этой информации до сведения общественности. Это право выбирать свой продукт на основе заслуживающей доверия маркировки является достаточно разумным. Но оно создает несколько проблем.

Поэтому естественная реакция общественности такова: мы больше не можем знать, что мы едим, из-за евреев и мусульман.

Первая — просто техническая. Обеспечить достоверность этикеток очень сложно, учитывая большое разнообразие участников, разделяющих множество задач между забоем и распространением, некоторые из которых находятся в частном владении, другие — в общественном достоянии. Проведение границы между этими областями само по себе является политическим актом. Кроме того, этикетки «кошер» или «халяль» наносятся по усмотрению производителей и религиозных общин, которым они служат. Они не подлежат какой-либо особой государственной охране, подобно охраняемым обозначениям происхождения, известным тем, что они обозначают определенные вина, крепкие спиртные напитки, сыры и т.д.

Вторая проблема — политическая. Указание на упаковке куска мяса, что животное, от которого оно получено, не было оглушено, явно означает, что оно было забито для евреев или мусульман. Поэтому естественная реакция общественности такова: мы больше не можем знать, что мы едим, из-за евреев и мусульман. Во время дебатов в Брюсселе, которые завершились сохранением исключения для ритуального забоя скота, бельгийским депутатам пришлось выбирать не только между свободой вероисповедания и защитой животных, но и между защитой животных и риском стигматизации общин меньшинств.

Третья проблема связана с самим благополучием животных. Противники ритуального забоя скота, конечно, знают, что еврейские и мусульманские потребители будут вынуждены импортировать кошерное и халяльное мясо, если исключение будет отменено. В этом случае где-нибудь в мире всегда найдется ритуально убитое животное, чтобы удовлетворить потребности этих сообществ. (Отсюда и беспокойство экспортеров мяса в Польше и Бельгии, которые не хотят терять важные рынки сбыта.) По сути, проблема здесь в том, чтобы вытолкнуть акт забоя за пределы Европы, а не сделать его невозможным. Чего эти противники хотят больше, так это успокоения местной совести, чем благополучия самих животных.

Оказывается, это общая черта дебатов о защите животных. В то же время, когда ритуальный забой стал более нежелательным, животные в Европе по-прежнему являются объектом кровавых игр, особенно боев быков, которые являются предметом «культурных традиций и регионального наследия» в соответствии с европейскими правилами и на которые не распространяется положение о защите животных, когда их убивают «во время культурных или иных мероприятий». Отмечая это несоответствие, мусульманские организации безуспешно пытались сделать так, чтобы Аид-эль-Кебир считался культурным событием. Европейская комиссия осторожно уклонилась от этой темы на том основании, что «Европейский союз не компетентен заниматься всеми аспектами защиты животных. Это относится, например, к [...] использованию животных в художественных или спортивных мероприятиях (бои быков, родео, цирки, собачьи или лошадиные бега и т.д.)».

Еще более лицемерным представляется то, что в Европе все еще разрешена охота — мероприятие, обычно коллективное, во время которого отдельные лица получают удовольствие, разрывая плоть живых животных свинцовой дробью и причиняя им страдания, приводящие к их смерти. То же самое можно сказать и о рыбной ловле. Когда заявители спросили, как Бельгия может разрешать охоту, но запрещать ритуальный забой скота, Европейский суд по правам человека ответил, что охота является культурной традицией и поэтому имеет право на защиту. Суд Европейского союза развил ту же тему, утверждая, что животные, убитые во время культурных или спортивных мероприятий или на охоте или рыбалке, не подлежат обязательному оглушению, поскольку первые не предназначены для производства продуктов питания и что последние потеряли бы всякий смысл, если бы животные должны были оглушаться.

Редко когда абсурдность ценностных предпочтений на Западе понималась лучше.

Множатся и другие примеры. Норвежцы, которые запрещают ритуальный забой скота, практикуют китобойный промысел, который причиняет этим высокоинтеллектуальным морским животным все мыслимые страдания. Что касается датчан, то они забили более десяти миллионов норок, инфицированных COVID, в ужасных условиях по приказу правительства. А как насчет ужасающей резни дельфинов-лоцманов на Фарерских островах, самоуправляющемся государстве, находящемся под внешним суверенитетом Дании? Следуя вековой традиции гриндадрапа, поощряемой местным правительством, лодки загоняют дельфинов в бухту, и они попадают в руки рыбаков на суше, которые заходят в воду по пояс и убивают их ножами в кроваво-красном море. Петиция, собравшая почти 1,3 миллиона подписей с требованием запретить эти забои, привела лишь к обещанию властей ограничить убийство 500 животных в год. Не говоря уже об омарах, которых повсюду варят живьем в воде.

Охота разрешена в исламе (не всегда и не везде), и даже убийство животного натасканной собакой разрешено. Но все формы охоты запрещены в иудаизме: человек не может извлекать выгоду из пострадавшего существа.

Парадоксы и противоречия выходят далеко за рамки убогого эвфемизма «оглушение». На самом деле, ссылка на свободу вероисповедания может быть слабой линией защиты со стороны общин, пострадавших от запрета на ритуальный забой скота. Можно представить себе религию, которая в рамках своего культа заставляет животных страдать (такие религии были, как и человеческие жертвоприношения). Некоторые религии разрешают или предписывают действия, которые запрещены на европейской земле: принудительные браки или браки с несовершеннолетними, полигамия, ритуальные увечья, ампутации конечностей и т.д. Для евреев, чей закон основан на ответственности по отношению к другим людям и, во вторую очередь, к животным, непонимание проистекает из обратной ситуации. Европейские евреи разделены между изумлением, гневом и беспокойством. Им цивилизация, которая была морально отсталой на протяжении тысячелетий, внезапно объясняет, что их обычаи стали архаичными и что у животных есть права.

Хотя некоторым это может показаться удивительным, этот аспект дебатов имеет важное значение. В иудаизме у людей есть права, потому что они существенно отличаются от животных своей способностью нести ответственность за свои поступки. Права человека — это естественный результат мышления, коренящегося в универсализме еврейского права. С другой стороны, статус живого или разумного существа (то есть способного воспринимать с помощью органов чувств) не дает никаких прав. В течение последних десятилетий библиотеки написаны о правах животных. С точки зрения еврейской логики, это нонсенс: у животных нет прав. С другой стороны, у людей есть обязанности по отношению к животным, глубокие, которые ясно и серьезно объясняются во многих еврейских текстах. Просвещенный Запад теперь с этим не согласен и наделяет животных фундаментальными правами, которые для евреев связаны с принадлежностью к человеческому виду. Можем ли мы представить себе существо с правами, направленное на бойню? Вот о чем идет дискуссия.

В конце концов, трудно отделить эти кампании от антисемитских настроений. Это было правдой в течение долгого времени, задолго до того, как забота о животных стала таким популярным делом. Более 60 процентов проголосовали в Швейцарии против ритуального забоя в 1893 году, после явно антисемитской кампании в прессе. Здесь интересно отметить, как деловые круги снова попытались противостоять настроениям населения. В 2001 году во имя свободы вероисповедания (а также денег) Федеральное министерство экономики Швейцарии при поддержке Федеральной комиссии по борьбе с расизмом попыталось отменить запрет. В конце концов швейцарской службе защиты животных удалось предотвратить эту меру. Затем эта служба перешла границы дозволенного, предложив ввести запрет на ввоз мяса неоглушенных животных. Исполнительная власть отказалась, мотивируя это тем, что запрет на импорт противоречил бы принципу недискриминации, закрепленному в нескольких статьях крупного международного торгового договора.

В любом случае, за швейцарской кампанией антисемитизма более 100 лет спустя последовали во Франции. Только в прошлом году, на выборах президента Франции, кандидаты от Зеленых и Национального объединения (крайне правые) обязались «во имя достоинства животных» запретить ритуальный забой скота. Последние пошли дальше, вновь предложив также запретить импорт кошерного или халяльного мяса. Подобные инициативы, очевидно, направлены на то, чтобы затруднить, если не сделать невозможной, жизнь евреев и мусульман. (Они также противоречат очень четкому регламенту ЕС от 2009 года: «Государство-член не может запрещать или препятствовать выпуску в обращение на своей территории продуктов животного происхождения, полученных от животных, которые были убиты в другом государстве-члене, на том основании, что соответствующие животные не были убиты способом, который соответствует своим национальным правилам, которые направлены на обеспечение большей защиты животных во время убоя». Опять же, свободная торговля лежит в основе Союза.)

По правде говоря, шхита всегда занимала центральное место в антисемитском дискурсе и практике в Европе. 21 апреля 1933 года нацистский режим принял закон, запрещающий ритуальный забой скота и вводящий оглушение электрическим током для обеспечения благополучия животных. В нем не было никаких упоминаний о евреях, но, конечно, поводом были они. Этот нацистский закон относился к животным с большим уважением, чем тексты, пропагандируемые защитниками животных в 21 веке, поскольку он также запрещал готовить рыбу и ракообразных без предварительного оглушения. Когда немецкие евреи спросили, что им делать, раввин Й.Й. Вайнберг из Берлина подтвердил запрет на употребление мяса, забитого не ритуальным способом, но отметил, что он не считает нацистское законодательство специфически антиеврейским. Но это противоречило еврейским ценностям на более глубоком уровне. По его словам, он считал, что запрет на забой скота сохранится и после падения Третьего рейха, потому что моральные мотивы, лежащие в основе закона, какими бы порочными они ни были, являются частью фундаментальной тенденции. Другими словами, он понимал, что кажущееся уважение к животному за счет очеловечивания его убийства человеком, которое представляет собой ритуальный убой, было частью культа природы, который постепенно проникал в сознание европейцев. Более того, он понимал, что нацистское язычество было насильственной формой такого более утонченного и глубокого язычества.

Мы можем даже предположить, что в желании запретить ритуальный забой есть отчасти бессознательная подоплека, поскольку христиане всегда упрекали евреев, а затем мусульман в том, что они приносят животных в жертву ради мяса, таким образом изобретая оправдания убийству вместо того, чтобы просто убивать их, чтобы съесть. Для христианства единственная по-настоящему значимая жертва — это жертва Христа, Агнца Божьего. С этой точки зрения, легализация убийства животных ради пропитания представляет собой своего рода фарисейское лицемерие: если вы намерены отнять жизнь у животного ради собственного пропитания, не пытайтесь сакрализовать этот акт с помощью тщательно продуманного ритуала. То же самое верно и для обрезания плоти вместо сердца. Поэтому не случайно, что запрет ритуального обрезания уже формируется во многих европейских странах во имя свободы выбора ребенка в качестве «следующего шага» против еврейской и мусульманской религиозной жизни.

Таким образом, мы постепенно обнаруживаем, что в основе дебатов о запрете ритуального забоя лежит не столько страдание животного, сколько определенная идея страдания (или определенная идеология, которая предпочитает одни страдания другим). В мире, где эвтаназия становится все более и более легальной, даже обыденной, идея о том, что человеческая жизнь должна быть защищена, отступает день ото дня. Нельзя сказать, что иудаизм поддерживает абсолютную идею святости жизни в христианском смысле; есть определенные ситуации, когда предпочтительнее отказаться от этого, чем от своей человечности. Но это остается ценностью, которую необходимо защищать, в то время как светская Европа постепенно впадает в архаику. Как выразилась бывший французский депутат и министр Амели де Моншалин, «наступает возраст, когда человек становится очень важным финансовым бременем для общества, когда необходимо задать вопрос о раннем завершении жизни; мы должны положить конец табу». Таким образом, европейцы все больше выступают за то, чтобы люди умирали быстро, одновременно защищая животных от страданий. Если однажды в Европе снова будут организованы скотобойни, что с каждым годом становится все более вероятным, они будут больше напоминать центры асептической и мирной эвтаназии Soylent Green, чем нацистские лагеря.

Как показывают эти примеры, запрет на ритуальное убийство является не просто случаем преднамеренного антисемитизма в том смысле, что к евреям применяются меры, направленные на то, чтобы усложнить их жизнь, а, по сути, результатом растущего расхождения между еврейскими идеалами и идеалами Запада. В период между второй половиной XVIII века и Второй мировой войной интеграция евреев в европейское общество и утверждение универсальных принципов цивилизацией, которая их приветствовала, произвели на многих евреев впечатление своего рода «конца истории», примирения, оправдывающего все формы ассимиляции. Несмотря на то, что Шоа стала напоминанием, отрезвляющим любого, многие евреи все еще хотят верить, что их ценности и ценности светского Запада идентичны, и что эти ценности процветали после поражения Гитлера, воплощенные в идеалах прав человека. Но отмена этической роли человека, языческая сакрализация природы, идея о том, что у животных есть достоинство и права, борьба со страданиями, оправдывающая эвтаназию, не говоря уже о других социальных злоупотреблениях, показывают, что сближение между моральными ценностями двух сторон, возможно, было лишь исторической случайностью. Все больше и больше европейцев будут определять свою идентичность принадлежностью к демократическому обществу информированных потребителей, а не ссылками на универсальные принципы.

Поэтому среди сторонников запрета на ритуальное убийство различие между антисемитскими намерениями, теми, которые служат интересам антисемитов, и теми, которые находятся под влиянием антисемитских идей, даже не осознавая этого их авторами, весьма тонко. Это доказывает необычайную растворимость антисемитизма во всех идеологиях.

В случае с запретом шхиты евреи в некотором смысле являются побочными жертвами последствий исламской иммиграции и европейской реакции на нее, последствий бизнес-стратегий в секторе разведения, невежества судей и эволюции идеологий, чуждых их ценностям. Промышленные и судебные субъекты вторглись в сферу религиозных норм, размывая границы, разделяющие религию, политику и экономику.

Вместо того, чтобы принять идею о том, что в этом вопросе существуют только несовершенные и согласованные решения, и что разумное согласование, включающее исправление правовой нормы на границе, вероятно, является лучшим решением, представители сообщества и защитники прав животных вступают в идеологическую битву, радикализация которой может пойти на пользу лишь бойням и мусульманским экстремистам. Действительно, регулирование ритуального забоя, особенно в контексте праздника Курбан-Байрам, или даже их запрещение во многих европейских странах, позволяет мусульманским фундаменталистам доказать, что европейская цивилизация нарушает свои обещания о свободе вероисповедания, что поэтому она исламофобна и что их цель (уничтожить ее) — законна.

Проблема ритуального забоя — это, прежде всего, возможность для евреев осознать, до какой степени западная цивилизация сбивается с курса, и спросить себя, какую роль они должны играть в этом. Или, точнее, есть ли у них еще роль, которую они должны играть до наступления мессианской эры, которая приведет к всеобщему примирению и процветанию. В то же время следует признать, что не все любители животных являются антисемитами. Но многие из них ненавидят евреев, и, как это бывает, чем больше прав у животных, тем меньше прав у евреев.

Mosaic Magazine, перевод Ильи Амигуда